Вдруг они испугались чего-то, и, не веря собственному счастью, поспешно выскочили на берег.
— Хенаро, ты слышал? — спросил более робкий Хорхе.
— Да.
— И что же это? Как ты думаешь?
— Это… — он немного улыбнулся. — Я думаю это музыка.
— Откуда же ей здесь взяться?
— Я думаю музыка есть во всем, а уж тем более в море.
— А в камнях?
— Чем же камни хуже воды?
— А в нас?
— Как бы мы пели, если б ее в нас не было?
— Хорошо, но если музыка и раньше была во всем, то может быть ты объяснишь мне, почему я никогда не слышал ее до сего дня?
Хенаро загадочно улыбнулся:
— Это потому, что тебе все равно.
Хорхе был крайне смущен неожиданным замечанием, но, не зная, как правильно отреагировать, решил оставить его без ответа. Он помолчал, потом тихо, будто стесняясь произнес:
— Мне показалось, что музыка похожа на змею, — и он робко взглянул на друга. Легкая краска смущения залила его щеки.
— Это наверное потому, что ей все равно.
— Кому, кому все равно? — испуганно спросил Хорхе.
— Музыке.
— Как, и ей тоже все равно?..
Хорхе недоуменно уставился на товарища, но тот пристально смотрел в глубь берега перед ними, не обращая на него внимания. Он приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы солнце не слепило его и вперил взгляд в развалы камней. Хорхе, видя, что более подробного ответа ему не получить, тоже присмотрелся, но ничего интересного не обнаружил. Камни, желтые, как морской песок и только.
— Смотри, — указал на них его спутник.
— Я ничего не вижу, Хенаро, хоть и стараюсь изо всех сил.
— Теперь все ясно… — он покачал головой, получив ответы на все свои вопросы.
— Что? Что тебе теперь ясно? Ну Хенаро же… — он тронул его руку, просительно заглядывая в лицо. Хорхе не понимал происходящее ни на йоту, и это беспокоило его. Туманные ответы друга не только не рассеивали страхи, но скорее даже усиливали их еще более.
— Пойдем, — не слушая, позвал Хенаро.
— А как же одежда?
— Оставь, здесь же нет никого. Кто нас увидит?
Хорхе оглянулся, но из живых существ разглядел лишь чаек, парящих над водой, да нескольких изумрудных ящерок, греющихся на солнце. Они были словно одни в мире, как в первые дни творения. Он вздохнул и отправился вслед за старшим.
Хенаро легко, не боясь соскользнуть или оступиться прыгал с камня на камень. Казалось, что все свои страхи он сбросил вместе с лежащей на берегу одеждой. Хорхе даже залюбовался невольно этим легким бегом, затем же поспешил следом, чтобы не пропустить ничего интересного. На камнях, тут же высыхая, оставались отпечатки двух пар мокрых ног.
— Подожди меня, — крикнул он догоняя.
Хенаро оглянулся, махнул улыбаясь ему рукой, призывая не отставать. Младший улыбнулся в ответ, предчувствуя какое-то необычайное открытие. Мир осветился радостью, он почувствовал себя возносящимся выше парящих чаек, не отрываясь при этом от поверхности валунов.
Хенаро остановился и Хорхе догнал его. Попытался проследить направление взгляда и только тут заметил, что они стоят посреди развалин какого-то древнего святилища. Некогда ровная площадка была завалена остатками колонн с глубокой резьбой. Путники пригляделись: на крутых боках колонн еще можно было разглядеть изображения могучих людей, напрягавших в едином усилии упругие весла кораблей; музыкантов, игравших на невиданных музыкальных инструментах (о том, что это были именно музыканты можно было догадаться по праздничным венкам на головах и чреслах и открытым, как при пении ртам), повсюду среди людей виднелись волнистые линии, изображавшие то ли волны, то ли змей. Кое где основания колонн остались стоять на своих местах, обозначая границы святилища. Храм был небольшим: квадрат со стороной около десяти локтей, не более. Самым удивительным для пришельцев было то обстоятельство, что посреди каменного хаоса, рядом с остатками постамента, стоявшего некогда в центре этого сооружения лежал почти неповрежденный бюст мужчины с широкой курчавой головой и вьющимися волосами. Небольшие выщерблены там и тут покрывали лицо: столетия под дождями и солнцем сделали свое дело. Возможно, что и вода, поднимаясь во время приливов доходила до сюда, внося свой вклад в разрушение. Мраморные глаза божества, не замечая людей, глядели вверх, в трепещущую ткань неба. Было удивительно, как вообще сохранилась эта скульптура, не рассыпавшись в прах.
— Что это? — в восхищении спросил Хорхе. — Это ведь какой-то древний языческий бог? Правда Хенаро?
— Да, — он кивнул, задумчиво разглядывая каменное лицо. — Я думаю, это Аол. Бог змей, музыки и моря у эуров.
Хорхе порывисто вскинул глаза, видимо все происшедшее с ними начало складываться в его голове в единую картинку. Хенаро меж тем продолжал:
— Очень давно, тысячу с лишним лет назад, здесь жили эуры — древний народ. Они были искусными мореходами, музыкантами и, кроме того, владели утерянным ныне искусством заклинания змей. В те времена здесь было святилище Аола, где всегда курились благовония, играли музыканты и пелись гимны, прославлявшие красоту моря. Считалось, что бог живет в его пучине, ездит на дельфинах, трубит в раковину и управляет погодой.
Потом древний народ исчез: истребили его орды кочевников, вымер ли он от чумы или просто растворился среди других народов — про это не дошло никаких известий. Храмы разграбили и разрушили завоеватели и землетрясения, а музыка почему-то осталась здесь, в море рядом со своим поверженным божеством. Может она просто привыкла к этому месту… Не знаю. Но только именно ее мы и слышали, когда купались.
— А разве так бывает?
— Ты ведь сам все слышал, что ж ты спрашиваешь?
Хорхе счастливо улыбнулся.
— Теперь мне тоже все ясно.
Они с трудом установили лежащее изображение божества на постамент, обвитый каменными змеями, и побежали мимо своей одежды к морю, где в глубине, среди зеленоватого прозрачного света играла музыка и мелькали синие спины дельфинов.
Мраморные глаза Аола смотрели в морскую даль, туда, где небо сливается с морем.
Я всегда считал, что коллекционеры — люди сумасшедшие. Не полностью, конечно же, не так, что б бери и тащи любого из них в желтый дом, но некоторая доля безумия в них несомненно присутствует. Я сейчас расскажу об одном из своих знакомцев, который коллекционировал донельзя странную вещь. Точнее вещь-то сама по себе обыденная, но не думаю, что кому-нибудь еще в голову могла прийти мысль о том, что это может служить предметом увлечения. Мой знакомый собирал тьму.
Для первого знакомства с обладателем столь необычного хобби, попробую вкратце обрисовать его портрет и обстоятельства, при которых мы сблизились.
Это был маленький, ростом не более ста шестидесяти сантиметров, невзрачный человечек с большим носом и серыми мышиными глазками, по странному капризу природы, обрамленными такими длинными ресницами, что они сделали бы честь любой девушке. Сложения скорее сухощавого, нежели полного. Пальцы на руках длинные, тонкие, какие были бы в пору скрипачу или пианисту. Но он не был ни тем ни другим.
Мы познакомились с ним, когда учились вместе в одном техническом ВУЗе. Он был не сказать, чтоб нелюдим, скорее это была некая странная смесь привычки к одиночеству и чудовищной робости. Он крайне редко заговаривал первым, а если случалось, то краснел и запинался, не зная, как начать разговор. Если же кто-то просил или спрашивал его о чем-либо, он растерянно улыбался, и чуть приоткрыв рот с жалким изумлением смотрел на обратившегося. Долго не мог взять в толк, что от него хотят, растерянно скользя по собеседнику взглядом и хлопая длинными девичьими ресницами. Не выслушав до конца просьбы, он уже пытался дать ответ, а иногда и вовсе вел себя, как человек, который вдруг перестал понимать русский язык, но всеми силами старается помочь другому в его затруднениях. Если у него просили книгу, он сначала, мелко шаря руками по столу, предлагал ручку или карандаш, потом, видя, что ошибся, протягивал тетрадь с лекциями.
— Книгу, задачник по термеху (теории машин и механизмов), — произнося почти по складам, раздражался просящий.
Он судорожно кивал головой, лез в сумку, бормоча шепотом: «ах, книгу, книгу… Я понял, вполне понял», и доставал теоретический курс сопромата. Видел, что опять ошибся, в голове его, как стаи горящей саранчи, начинали метаться беспорядочные мысли и он вообще переставал что-либо понимать. Проситель, заметив, как в его щенячьих глазах начинают закипать бессильные слезы, смущался и раздражался одновременно, после чего оставлял его, бормоча под нос что-нибудь вроде «тормоз чокнутый».
Поначалу я пытался сблизиться с ним, так как меня всегда влекло к подобным аутсайдерам. Вероятно, я сам, не являясь сильной личностью, чувствовал, что возле таких субъектов могу чувствовать себя в безопасности, не опасаясь злобных шуток и неожиданных подвохов. Должен сказать, что усилия эти ни к чему не привели. При малейших попытках завести с ним разговор, он впадал в свое растерянно-жалкое состояние и добиться от него мало-мальски вразумительного ответа просто не получалось. В итоге я капитулировал.
