Юлия была за рулем открытой машины — разбитой старушки, почти своей ровесницы, аккуратно выкрашенной в туманно-черный цвет и украшенной сияющими хромированными абсолютно новыми и не слишком нужными деталями. Юлия без особого толку дергала ручной тормоз, машина проехала еще четыре ярда, потом девушка, так и не выключив мотора, выскочила наружу. «Лиза! Какой рай! Мы ехали в жуткой духоте! Слава Богу, я наконец-то могу дышать! Как дедушка? Она приехала? Дорогая, надеюсь, тебя не раздражает Дональд? Это его машина, и он не разрешал мне ее вести, говорил, что я самый гнусный водитель, но, в конце концов, ему пришлось, потому что я не хотела вылезать и открывать ворота. Я попросила его погостить, надеюсь, ты не возражаешь? Он может жить в старой детской, а я буду выполнять каждую крупицу работы сама. Она приехала?»
Простота белой блузки и голубой юбки с широким кожаным поясом на тонкой талии ничуть не скрывала того, что все это стоит очень дорого. Светлые густые волосы сияли на солнце. Серо-зеленые, очень светлые глаза, как вода. Золотистый загар. Тяжелый золотой браслет на тонком запястье. Юлия держала Лизу за руки и смеялась, но не поцеловала. Возбужденность встречи не относилась к Лизе лично, а была частью характера Юлии и, похоже, выплескивалась непроизвольно. Слишком интенсивно работающий фонтан. Если поблизости люди, на них попадают брызги.
Она отпустила Лизины руки и развернулась так, что юбка разлетелась, к мужчине, которого я только тогда и увидела. Он закрывал ворота двора, а теперь, отозвавшись на крик: «Дональд! Иди знакомиться с Лизой!» — тихо пошел к машине, которая дрожала от работы мотора и поблескивала колышущимся хромом. Заглушил мотор, вынул ключ, аккуратно положил его в карман и приблизился с застенчивым видом, который поразительно контрастировал с энтузиазмом Юлии.
Позже я узнала, что Дональду Сетону двадцать семь, но выглядел он старше из-за угрюмой самоуглубленности, в которую образование нередко превращает природную сдержанность шотландцев. Глубоко посаженные светло-карие глаза Под не слишком выразительными бровями могут сиять или метать молнии, в зависимости от настроения, а в тот момент только они свидетельствовали о способности Дональда что-то чувствовать. Длинное лицо с высокими скулами почти никогда не меняется, очень редко улыбается, но тогда делается очень привлекательным. Густые прямые волосы, отрицая дисциплину, рвутся вперед темно-коричневой копной, которая отливает красным на солнце. Выбранная им в тот день старомодная одежда никогда, даже в непредставляемом прошлом, не была «хорошей». Она напоминала его машину, только не была украшена до такой степени. Человек наверняка многие весьма скромные предметы считал слишком яркими и безвкусными, но выглядел умным и спокойным, а по степени подвижности напоминал скалу Гибралтар. Он замечательно подходил Юлии.
Она все так же восхитительно импровизировала: «Лиза, это Дональд. Дональд Сетон. Дорогой, это Лиза Дэрмотт, я говорила, вроде кузины и превосходно готовит, представляешь! Лиза, он может остаться, правда? А куда ты поместила ее?»
«Конечно, может, — ответила слегка растерянная Лиза. — Как поживаете? Вы правда везли ее всю дорогу от Лондона? Должно быть, вы оба ужасно устали, но как раз успели к чаю. Теперь, мистер Сетон, кажется так?..»
«Неужели дедушка не сказал? — закричала Юлия. — И это он всегда ворчит, что я легкомысленная! Я ему ведь сказала по телефону, что Дональд меня привезет! Господи, да в этом был весь смысл моего приезда сейчас, а не в августе, ну или почти весь. Дональд ужасный специалист в Римских Останках или как там их называют, и он приехал работать на Западной Гари в римском лагере…»
«Крепости», — сказал мистер Сетон.
«Крепости, но это одно и то же. В любом случае, я решила, что если приеду сейчас, буду здесь одновременно с ним, и на дне рождения, про который дедушка говорил, и вообще июнь — восхитительный месяц, а в августе всегда идет дождь. Она приехала?»
Впервые Лизино невыразительное лицо вместило в себя бурю противоречивых эмоций. Облегчение от того, что известны невинные причины приезда Юлии. Любопытство и размышления по поводу Дональда. Волнения о моей встрече с кузиной. Обычное беспокойство в связи с появлением неожиданного гостя. Гордость от того, что она наверняка его хорошо устроит и накормит. И переживания из-за улыбки, которую Юлия предназначала Дональду — она заслуживала внимания. «Конечно, найдем для всех место, — сказала она. — Никакого беспокойства, места много, и любой друг Юлии…»
«Вы очень добры, во я ни в малейшей мере не хотел бы доставлять вам неудобства, — заговорил мистер Сетон, не делая ударения ни на одном слове, и так и продолжал, пока не замолчал. — Я объяснил Юлии, что предпочитаю остановиться недалеко от места работы. Когда прибудут студенты, мы разобьем лагерь прямо на склоне, а на ночь или две меня ожидают в гостинице».
«Ну, — сказала Лиза, — если вы все уже организовали, может, все-таки останетесь попить чаю?»
«Спасибо большое, с огромным удовольствием».
«Это абсурд! — закричала Юлия. — Дональд, я сказала, что здесь намного лучше! Совсем ни к чему быть вежливым и отказываться просто потому, что дедушка забыл сказать Лизе, что ты приезжаешь, ради Бога! И, между прочим, может, я и забыла сказать дедушке, но я так обрадовалась по поводу Аннабел, да всего за три минуты, я звонила из автомата, а ты знаешь, что дедушка всегда очень противный и не хочет платить за разговор, которого не заказывал. И вообще, Дональд, дорогой, ты не сможешь разбить лагерь на Западной Гари, это просто дыра, и я видела этот твой склон, там коровы. И ты должен иногда убегать от мрачных древних римлян, поэтому очевидно, что ты остановишься здесь. Все решено. Лиза, я больше не могу терпеть ни секунды. Где она?»
Я не выходила из тени, но за секунду до того, как Юлия повернулась, Дональд увидел меня через ее плечо. Я привыкла к удивлению, шоку даже, при встрече со знакомыми Аннабел, но удивленные глаза Дональда Сетона меня смутили. Но я быстро поняла, что для него я — копия Юлии. Глаза его быстро поменяли выражение, но мне стало интересно, что же он увидел — повзрослевшую и похудевшую Юлию, не посеревшую, глупо это звучит, но каким-то образом подкрашенную серым? Восемь лет шуршали в моем горле, как пыль.
Юлия увидела меня, зрачки ее расширились, в глазах появилось то же выражение. Я вышла на солнечный свет. «Аннабел!»
На секунду она замерла между приветствием и чем-то еще. Эта секунда тянулась так долго, будто нависла над головой волна и никак не соберется разбиться, и я подумала, что Лиза неправа. Это самый тяжелый случай. Можно поклясться, что Юлия ненавидит меня, и, может, именно она имеет на это основания.
«Аннабел, дорогая!» — воскликнула Юлия и бросилась ко мне с распростертыми руками. Волна разбилась, соленые брызги залетели в глаза. Юлия смеялась, теребила меня, то отодвигала, то прижимала к себе, что-то беспрерывно болтала, и та секунда исчезла, будто ее и не было.
«Аннабел, ты дьявол, как ты могла, это был просто ад, и мы были такими несчастными. О-у-у, я могла просто убить тебя за это, правда могла. И на самом деле я очень счастлива, что ты не умерла, потому что теперь могу сказать тебе. Это самое плохое в смерти, что люди уходят и больше… О Господи, я не плачу, это, должно быть, те самые слезы радости, которые в книгах все проливают, как ненормальные, только я никогда не верила… О, это просто безумие, правда! Ты вернулась! — Она встряхнула меня. — Ну, пожалуйста, скажи что-нибудь дорогая, пожалей меня, а то я подумаю, что ты призрак!»
Дональд тактично отвернулся и разглядывал стену сарая. Поскольку она сделана из нержавеющей стали, вряд ли она представляет интерес для археолога, но он, похоже, находил ее совершенно захватывающим зрелищем. Лиза стояла за спиной Юлии и бесстыдно за нами наблюдала.
Я смотрела на Юлию и чувствовала себя беспомощной. Что же сказать? Откашлялась, неопределенно улыбнулась и сообщила единственное, что пришло в голову: «Ты… ты выросла».
«Надо полагать», — честно ответила Юлия.
Тут мы обе засмеялись, возможно, несколько нервно. Лиза смотрела, приоткрыв рот, была растеряна и недовольна тем, как я провожу эту сцену, особенно, если сравнивать с моим общением с дедушкой. Насколько я была способна тогда веселиться, мне стало смешно. Конечно, говорить нечего. Лиза — плохой психолог. Что она хотела бы, чтобы я сделала? Устроила милый семейный праздник? Моя роль была намного убедительнее, чем ей казалось.
В следующую секунду Юлия эхом отозвалась на мои мысли. «Слушай, как глупо! Я замечала это раньше, когда встречаешь кого-то после долгой разлуки. Долго ждешь этого момента, как безумный, а потом, когда он наступает, говоришь первые приветствия и больше нечего сказать. Все приходит потом, и «где ты была и как ты там» и весь соответствующий набор. А сейчас совершенно достаточно, что ты здесь. Понимаешь, да?»
