Спокойнее. Осталось всего три или четыре мыслекоридора. Не отрывать мела от стены, иначе сорвётся прямая линия. Не думать ни о чём другом, иначе реальность подслушает.
— Слышишь меня.
Ветер из глубины больничных коридоров принёс ей запах лежалых листьев и гниющих яблок. Это означало: «Да». Влада судорожно вздохнула. Больница её слышала.
— Тогда слушай дальше.
Правая рука онемела. Чтобы удержать кусочек мела, Влада поддерживала правую руку левой.
— Твоё безвременье.
Сквозняк со вкусом талого снега: «дальше».
— Я хочу взять у тебя немного.
Три глухих удара в стену: «предупреждаю — это опасно».
— Я знаю, — сказала Влада, чуть не плача. Рука совсем ничего не чувствовала, но каким-то чудом продолжала выводить на стене извилистые линии. Ни разу не сорвалась. Неужели у неё получится?
— Дай мне один шанс.
Маленький сквозняк пощекотал ей шею пушистым хвостом. Она не шевельнулась в ответ. Шевельнулась бы — и всё, конец меловой схеме в тёмной комнате. Сквозняк шевельнулся настойчивее.
Нет, не сквозняк. По доверчиво обнажённой Владиной шее ползла нахальная муха. Влада дёрнула плечами, но муха не обращала внимания, ползла дальше. Ещё одна — забралась под куртку и щекотала спину. Влада дёрнулась сильнее, чудом не оторвав руку от стены. Плечи и руки свело. Ещё парочка мерзких мушек ползала по рукам под одеждой.
Её отбросило, швырнуло на пол. Под руками оказалась холодная каменная плитка — не бетонный пол больницы. Влада себе не поверила. В кромешной темноте она на ощупь доползла до стены. В пальцы колючками впилась изморозь. Чуткие подушечки пальцев не нашли меловой пыли.
Влада ощупью, по стене, добралась до двери. К тому времени глаза так и не привыкли к темноте, она всё равно казалась сплошной, даже не тёмно-серой, как в замурованных коридорах больницы. Всё потому что больница была живая, подвал — мёртвым.
Влада нашарила дверь, толкнулась в неё — ничего. Она сползла по двери на пол и села там, свернувшись в тёплый комок. Тепло медленно уходило из её тела.
Неужели всё заново? Опять кричать, звать на помощь. Опять добираться до города — пять часов, если на машине, или шесть с половиной, если успеть на электричку. А потом — к Ли, в институт, или в больницу, чтобы рисовать мелом на старых стенах. Выкалывать мыслесхему на листе пенопласта и заливаться кофе, слушать болтовню Альбины или скрипы половиц в ночном институте. И когда в следующий раз её настигнет реальность?
А если ничего не предпринимать? Если позволить себе просто умереть на кафельном полу бывшей столовой? Интересно, в какой реальности она тогда возродится. Будет ли помнить, или опять — только ладони засаднит. Вот бы попасть в лето. Владе до ужаса надоели снег и морозы, равно как и осенняя дождливая мерзость.
Всё бессмысленно. Человеку не победить реальность, хоть сколько умен и опытен он бы ни был. В конце концов, она так устала. Она так хочет обратно в нормальную жизнь, что сил не было даже выть от тоски.
Интересно, каково это, умирать?
Они сидели на крыльце, на верхней ступеньке. Гудели в августовских сумерках комары. Сосед вышел на дорожку перед домом — покурить и побродить перед сном. У будки сонно топтался Командор. Они сидели, накрывшись одной курткой.
— Ты знаешь, что здесь есть старая школа. Если хочешь, можем сходить туда завтра, посмотришь. Вдруг что-то дельное найдётся, — сказал Кир под комариный аккомпанемент.
Влада пожала плечами.
— Я спрашивала у твоей мамы, но она сказала, у вас здесь нет аномалий.
— Ну да, про школу вообще-то страшилок не ходит. Но ты же любишь такие места. А нашим кладбищем даже ребёнка не напугаешь. — Кир махнул влево и снова опустил руку Владе на плечо.
— Пойдём, — улыбнулась она. — Нужно ведь и прогуляться.
В доме по очереди захлопали двери, и на крыльцо выбралась взлохмаченная Зарина в домашнем халате. Она почесала в голове вязальным крючком.
— Вас тут комары ещё не до костей обглодали? — Она перехватила взгляд Влады. — Что? Крючок. Валялся тут у мамы. А что, удобно голову чесать.
Она скрылась в доме, оставив дверь распахнутой, как настойчивое приглашение: «Не войдёте, так напустите комаров в дом». С кухни донёсся свист чайника, потом — звон посуды. В буфете, кажется, лежали накрытые кружевной салфеткой остатки сырных кексов Владиного производства.
Влада посидела ещё немного, цепляясь за сползающий край куртки.
— Думаешь, у нас получится? — спросила она полушёпотом. Знала ведь наверняка, что Кир хочет спросить её о том же, но не решается. Она и сама до сих пор не решалась, но тревога победила.
Он прерывисто вздохнул.
— Не знаю. Но хоть так. По крайней мере, мы снова вместе, и пока что август. Может, ещё пару часов…
Он замолчал и опустил глаза. По краю последней ступеньки бежали муравьи. Там, наверное, проходила муравьиная дорога. В тишине с яблони упало яблоко.
— Я тебя не отпущу, — сказал он.
Любитель красивых слов, чёрт возьми. Влада усмехнулась, спрятав ухмылку в сумерках.
— Реальность сделает кувырок, и отпустишь.
Кир промолчал — с тем особенным выражением лица, которым всегда показывал своё недовольство. Поджимал горько губы. Наверное, точно так же он кривился, когда заколачивал досками двери в брошенную столовую. И когда собирался проглотить горсть её таблеток. Не отпустит, ну да.
— Может, пойдём спать? — предложил Кир, не глядя на неё.
Влада потянулась и захлопнула дверь. Голоса и звон посуды сразу исчезли, предоставив всю тишину комарам и цикадам.
— Спать? Я не знаю, что со мной произойдёт через пару часов. Давай ещё посидим.
Главное — и правда не заснуть. Она окинула глазами сад, раздумывая, чем бы занять себя, чтобы не потерять бдительность. Кофе бы, но хорошего кофе в здешних магазинах не водилось.
— Как думаешь, если мы и правда доживём до завтра и пойдём в школу, сущность будет там? — сказал Кир только ради того, чтобы не молчать.
Влада пожала плечами, и куртка снова поползла вниз. Августовский вечер мазнул неприятным холодом.
— Нет. Не должна. Ведь сущность — это я, а я здесь, я ещё не умирала.
Он выпустил её плечо — как будто случайно.
— Подожди. Но если так, то почему тогда…
Кир замолчал. Он иногда делал так — замолкал на самом важном месте, чтобы додумать мысль, и Влада обычно терпеливо дожидалась продолжение — пусть додумает до конца, так будет правильнее. Но сейчас её как будто хлестнули крапивой. Она сорвалась.
— Что тогда? Ну что, что? Ты можешь договорить?
— Тогда почему мы в самый первый раз пришли в школу, и ты увидела там сущность? Это какое-то исключение из правил, да?
Влада задохнулась, больше от злости, чем от внезапного понимания. Почему она злилась, на что, любопытно? Вдруг именно на то, что сама не увидела эту простую и складную мысль. Ведь тогда она встретила саму себя на холодном кафеле брошенной столовой. Почему это не показалось ей странным? Углубляться в подобные мысли не хотелось, и это уже стало привычкой. О страшном — не думай, ведь реальность может подслушать.
— И что? — растерялась Влада. Растерялась и тут же растеряла всю злость. Куртка сползла окончательно, и под маскировкой августовского вечера проступили предновогодние морозы. — Что это может значить?
Кир смотрел удивлённо, ведь это она должна была объяснять ему и рисовать графики палочкой на дорожной пыли. А выходило так, что объяснял он.
— Может быть, реальность была сломана ещё до тебя? Может быть, она всегда была такая, задолго до тебя?
Ну вот, он это сказал. Влада отвернулась, проговаривая про себя ту, самую важную фразу: «ещё до меня». Когда они в первый раз шли к школе, реальность уже кувыркалась, как акробатка на манеже цирка. И все эксперименты с иголками и вязальными крючками — баловство наподобие того, когда ребёнка сажают на пассажирское сиденье и дают ему в руки игрушечный руль. Машиной управляет взрослый водитель, а ребёнок крутит руль и старательно жужжит.
Влада рассмеялась. Оказалось, что беглая мысль о собственной невиновности могла принести огромное облегчение. И август снова сделался тёплым и парным, как молоко. А потом страх вернулся.
Если не она, тогда кто? И когда? Где искать точку излома? Именно ту, до которой всё было хорошо, а после стало плохо. Ведь если не знать, где точка, тогда не сработает ритуал с мыслесхемой, и задача усложняется десятикратно. Кто решил устроить ей такую страшную казнь?
Ведь не было же ничего из ряда вон. Серая мышь Влада, неприметная, неразговорчивая, всегда сидит за шкафом, в самом углу, и если даже туда кто-нибудь зайдёт — совершенно случайно, — её вряд ли заметят. Её забыли взять в экспедицию. Обидно, но не смертельно. А Кир её пожалел — вот он-то Владу всегда замечал, даже когда она сидела на табуретке в своей квартире и никому ни на что не жаловалась, — Кир предложил поехать к его родителям.
