– Георг, промой уши! Моя гитара поет, как Сольвейг!
– Лени, до меня только сейчас стали доходить твои слова по поводу ритма, – признался Эрик. – Чем больше туда погружаюсь, тем бесконечней кажется тема. А еще я открыл для себя новую ритмическую дорожку. На своем дробовике я сильно выделяю вторую и четвертую.
– Господи, Эрик, что за вторая и четвертая?
– Это доли, Лени, тут я уже немного впереди тебя, – заулыбался Эрик.
– Парни, я так за вас счастлива! Ну что, все-таки – получается? И Гитлер с Геббельсом вас не съели? И живете вроде как не в казарме?
– Домой, правда, не звоним, – печально сказал Вальтер.
– Велено только письма писать, боятся, видимо, что мы государственную тайну в трубку насвистим, – предположил Макс.
– Ну и городок покидать тоже нельзя. Георг, правда, в Кениг съездил тайком. На могилу Канта. Даже тигровые лилии у Марты срезал. Сентиментальный, оказывается, Георг-то у нас! – Эрик похлопал его по плечу.
– А где же наш душка? Лени, ты что, не сообщила Хьюберту, что мы прилетаем? – удивился Макс.
– Так вас сюда самолетом доставили?!
– Да, мы же теперь короли, как ее… музыки… Rock! Доставили с комфортом, на U-52, впервые летал на самолете! Даже дали немного порулить над морем.
– Да, серьезно все у вас. Хьюберт в отъезде, должен появиться на днях. Я ему сказала, что вы пробудете несколько дней в Берлине.
– Может, взять его массажистом? – предложил Эрик.
Они вышли из кафе и решили еще немного пройтись. По Берлину соскучились все, а погода располагала к прогулке: несмотря на начало сентября, вечер был по-летнему теплый.
– Да, пока нас не было, понаделали тут дел, – вздохнул Макс.
– О чем ты? – спросила Лени.
– Да я их немного в курс ввел, по последним событиям, – сказал Георг.
– Как хорошо, что у вас свой политинформатор, – улыбнулась Лени. – Может, и меня просветите заодно? Меня тут тоже бог знает сколько не было, а через неделю опять уезжать.
– Ну что, скоро в другой стране заживем, – начал свою обычную тему Георг. – Все катится к объявлению мобилизации, тогда план переворота вступит в силу. Мешать никто не будет, некому. Главное – избежать гражданской войны. Гитлера поддерживает большинство населения, он ведь весь в блеске эйфории от единства Великой Германии. Поэтому крайне необходимо получить гарантии от Англии и Франции, что они готовы вступить в войну, если произойдет немецкое вторжение в ЧехоСловакию. Тогда Свина уберут, и никто не пикнет: народ войны-то не хочет! Но друзья наши за рубежом что-то уж больно мутные оказались.
– А что они? Гитлера любят? – испугался Эрик.
– Темнят, ни да ни нет не говорят. К ним с весны настоящее паломничество началось, уже столько людей там тайком побывало! И ведь каждый рисковал, приезжал практически «с петлей на шее»… Где там… Они им о том, что Гитлер не остановится на захвате Чехо-Словакии – у него на уме мировое господство, пытаются донести, что нужно, наконец, дать отпор полуобразованному диктатору, а их упрекают в ответ в «гнусном бесстыдстве» и «измене Родине»!
– Георг, ты как не уезжал отсюда. Хотя здесь этого по радио тоже не услышишь, – сказала Лени задумчиво.
– Да, Лени, брат у него – правая рука Остера, – улыбнулся Макс. – Вот он, видимо, по ночам глаза закрывает, все думают – заснул мальчик Гео, а он к двери прокрадется и подслушивает, босиком, в трусах…
– А кто такой Остер? – Лени совсем ничего не понимала.
– Скоро услышишь, – буркнул Георг.
– С Британией мне как раз все понятно, – вступил в разговор Вальтер. – Английские клубы упорно разворачивают ситуацию согласно своему многолетнему плану.
– Какие клубы? – Лени посмотрела на него с интересом.
– Ну вот, сел на своего конька, – вздохнул Макс. – Ты еще Лени про теорию антинемецкого заговора не рассказывал? О чем же вы болтаете, когда она тебя до дома подвозит?
– А мы почти не говорим, – хитро улыбнулась Лени. – Разве нормальные парень с девушкой будут говорить о политике, сидя вечером в машине?
– Захватите меня в следующий раз, – попросил Эрик.
– У нас был профессор в университете, повернутый на этой теме, – стал объяснять Вальтер, – он был зациклен на геополитике и постоянно ссылался на статью своего коллеги из Лондонской школы экономики Макиндера. Тот написал ее еще до войны, в девятьсот четвертом году, и опубликовал в «Географическом журнале» Королевского общества…
– Вальтер, прошу тебя, не грузи. Такой вечер хороший, – взмолился Эрик. – Или я от вас убегу.
– Ну, ладно.
– Да все проще, – резюмировал Георг. – Англичане боятся как раз повторной свадьбы рейхсвера с Красной армией, когда военные Свина уберут. Их просто дрожь берет, что без энергии Бесноватого Европой будут владеть казаки. Как завещал старина Наполеон.
– Девушка сегодня подвезет парня?
– Вальтер, могу проводить тебя даже до двери. Может, Ютта нальет мне чаю.
– Теперь, может, и нальет, – улыбнулся Вальтер. – Поехали в Раушен.
– Ты что, с ума сошел? У меня римская премьера, потом турне с «Олимпией» по Америке. Да и без этого всего – что я там с вами делать буду? Готовить? Или стирать?
– Лени, ты наша муза.
Лени улыбнулась.
– Музы парят над своими поэтами, а не спят с ними в одной постели. Обещаю – я буду всегда над вами в балтийском небе.
* * *
Наконец объявился Хьюберт. Он пропадал за границей, где – толком не сказал, был чем-то озабочен, но тем не менее – очень соскучился и хотел всех видеть.
– Хьюберт, мы только вчера встречались, сегодня вечером я занята. Может, составишь нам компанию днем?
– С удовольствием. А какие у вас планы?
– Мы с Вальтером идем в сумасшедший дом.
– Так. И этого довела. Я ведь его предупреждал, нужно подальше от тебя держаться. Или наоборот.
– Мы идем навещать Вилли. Может, мне удастся его оттуда забрать. Хочу поговорить с врачом.
– Давай, я готов. С тобой хоть в психушку, хоть в лепрозорий.
Все уговоры были бесполезны. Они почти час сидели в вестибюле старого, увитого плющом здания. Лечащий врач опять куда-то ушел, предупредив, что шансы увидеть Вилли минимальны.
– Лени, какой красивый дом, – Хьюберт был под впечатлением и несколько раз даже выходил наружу. – Я тут еще ни разу не был.
– И слава богу. Это старейшая клиника Берлина, называется «Милосердие», или Charite. Ее основал король Фридрих-Вильгельм триста лет назад. Сначала это была чумная больница, теперь – клиника нервных болезней.
– Лени, а дай-ка мне его письмо, хочу взглянуть еще раз, – попросил Вальтер.
Лени протянула ему записку от Вилли, которую им передал доктор. Выглядела она очень странно, и прочесть ее можно было только глядя на свет. Послание состояло из многочисленных точек: Вилли причудливым образом проколол иголкой бумагу.
Вальтер некоторое время пытался разобраться в информации, но, в конце концов, отложил записку:
– Ничего не понятно. Но ситуация напоминает мне Конрада.
– У него такие же проблемы, как у Вилли? – поинтересовался Хьюберт.
– Нет. Он математик.
Все засмеялись, но тут же смутились – смех в этих стенах звучал не по-доброму.
– Это мой институтский приятель, мы вместе учились в Высшей технической школе Берлин-Шарлоттенбург. Сначала он изучал машиностроение, потом перевелся к нам на архитектуру. Хотел стать инженером-строителем, говорил, что в этом видит идеальное сочетание инженера и художника. В итоге получил место на самолетостроительном заводе Хеншеля. Каждый раз, когда мы потом встречались, он просто изнывал, говорил, что работает со статистикой и делает в день десятки тысяч однообразных вычислений. Когда мы как следует брали на грудь, он мечтал о такой машине, которая бы сама делала за него работу.
– Как это? – удивилась Лени.
– Ну, ее нужно было бы только запрограммировать на определенную проблему, а там – включил, и поехало.
– И его тоже положили в клинику?
– Если бы. Кончилось все тем, что он подбил нас, институтских дружков, ему немного помочь – прийти в воскресенье к нему домой с лобзиками. Если бы мы только знали, во что ввязываемся!
– Вы выпилили чудо-машину из липы? – Хьюберту эта история начала нравиться.
– Это было бы для нас праздником. Нет! Мы выпиливали целый год тридцать тысяч пластин из металла. Каким-то причудливым образом, соединяясь в узлы, они создавали нечто подобное детской головоломке.
– Вам наверняка всем нужно было сюда прийти, провериться. Вам что, делать было нечего?
– О, Лени, это нас так затянуло, что мы работали как одержимые кладоискатели. В итоге получился монстр метра четыре в длину и три в ширину. Разместил его Конрад в большой комнате у родителей. И тут вся эта многослойная конструкция из пластин, похожая на огромный китайский бильярд, вдруг зажила.
– Получился огромный арифмометр? – догадался Хьюьерт.
– При слове «арифмометр» Конрад всегда хватался за молоток. Он нам пытался втолковать, что это – машина нового типа. Работает в двоичной системе исчисления, оперирует только единицами и нулями. У машины была операционная система и память на шестьдесят четыре слова, каждое длиной в двадцать два бита.
