Она понизила голос — надо полагать, намекая мне, что в библиотеке следует говорить потише.
— Должно быть, из-за картинок.
— Каких картинок? — Прошипел я, старательно имитируя шепот.
— Портретов звезд, надо полагать. Вчера у нас была летучка, и мы решили, что переведем все книжки о роке в закрытый фонд.
Я был озадачен, сбит с толку, поэтому решил спросить напрямик:
— А вы случайно не знаете, где похоронен Биг Боппер?
— Простите, что? — переспросила она, склонив голову, как будто плохо меня расслышала. Веки нервно трепетали.
— Биг Боппер. Мне нужно знать, где он похоронен.
— Простите, — повторила она, — а кто это такой, Биг Боппер? Точнее кем он был?
— Рок-звезда. Погиб в авиакатастрофе в 1959-м. Третьего февраля.
Она потратила на поиски информации целых полчаса, но не нашла ничего такого, чего бы я еще не знал. Настоящее имя — Джайлз Перри Ричардсон. Погиб в двадцать семь. Родился в Сабина-Пасс и поначалу работал диджеем. Главный хит — «Chantilly Lace». О похоронах в газетах ни слова.
Я поблагодарил библиотекаршу за помощь и вышел на улицу, залитую лучами яркого осеннего солнца. Быстролетная космическая ракета под названием «каддилак» растянулась вдоль бордюра, как фантастическое транспортное средство из фильма про Флэша Гордона. Я задумался о том, почему Харриет выбрала в качестве подарка именно такую тачку, а потом потряс головой. Кто его знает, что за вкусы у этих техасских рокеров? К тому же, может, Харриет так пошутила…
Дорога от Фресно до Бэйкерсфилда оказалась двухрядкой. Я держал стрелку на девяноста милях и улыбался при мысли, что с каждым оборотом колес оказываюсь все дальше от цепкой хватки Мусорщика и все ближе к пункту назначения, каким бы туманным он ни был. Хоть ничего полезного выяснить и не удалось, во мне родилось чувство выполненного долга, будто я снова в школе и сделал все уроки. Я наслаждался дорогой, действие спидов все еще длилось, и я верил, что мои дальнейшие планы как-нибудь сами сложатся по мере пути. Когда на душе хорошо, то некуда торопиться. К тому же, какое может быть паломничество, если не верить в судьбу?
«Кадди» снова требовал дозаправки, и я заскочил в Бэйкерсфилд, на станцию «Тексако» на углу главной площади, окруженной магазинами. Пока звездолет глотал свое супертопливо, я наведался в мужскую комнатку и ополоснул лицо холодной водой. Я все еще был на взводе и полон сил, но на меня напал обычный амфетаминовый сушняк, во рту пересохло. Как только «кадиллак» заправили, я доехал до супермаркета в центре площади и купил ящик-холодильник, пару пакетов с кубиками льда и большую упаковку охлажденного «Будвайзера». Две банки я осушил сразу, тут же открыл третью, а остальное положил в багажник, в ящик. Сначала-то я хотел поставить пиво рядом с собой на переднее сиденье, но здравый смысл возобладал. Пиво в багажнике означало, что всякий раз, когда меня скрутит жажда, надо будет останавливаться, зато не придется придумывать жалкие объяснения, когда полиция сцапает меня за употребление спиртного за рулем.
По пути от Бэйкерсфилда до Барстоу было жарко и ветрено. Меня посетила странная ассоциация, я вспомнил, как задвигал Натали и ее парню телегу о том, что я будто бы Джек Керуак и еду к горе Шаста, чтобы взобраться на нее и перемолвиться словечком с ветром. Мне стало хреново из-за вранья. Конечно, в тот раз я прикрывал свою задницу, но в памяти всплыли и другие случаи, не такие безобидные. Правда в том, что, даже изворачиваясь, даже войдя в образ, я презирал их, их благоговейную наивность, их готовность поверить. А между тем я обдуривал их, дешево и жестоко обманывал. Открытка Натали до сих пор лежала у меня в кармане, и я решил отослать ее обратно, вместе с заслуженными извинениями. Всю дорогу до Барстоу мой пропитанный наркотой мозг упражнялся в поисках и изобретении соответствующих случаю фраз, выражающих сожаление.
Когда я въехал в Барстоу, уже стемнело. Свернув на заправку «Газ-энд-Гоу», я за восемь баксов наполнил бак «кадди» под завязку; в те времена для горючего это была внушительная сумма. У заправщика, круглолицего рыжего паренька, считавшего сдачу на пальцах, при виде моего «кадди» аж челюсть отвисла от восхищения; он вымыл мне все стекла и отполировал бампер — только ради того, чтобы покрутиться возле машины, потрогать ее. Вручая мне сдачу, он застенчиво улыбнулся и сказал:
— Мой папаша говорит: тому, кто может купить себе «кадиллак», не приходится беспокоиться о плате за бензин. Похоже, он прав, а?
— Понятия не имею, — сказал я. — Я его не покупал. Просто перегоняю для Биг Боппера.
— А это что такое?
— Это один рок-н-ролльщик, певец.
— Он что, живет здесь, в Барстоу? — с сомнением спросил он.
— He-а. Техас — вот куда я направляюсь.
— И он платит тебе за то, чтобы ты ездил на его тачке? Черт, хотел бы я попасть на такую работу!
— Деньги тут ни при чем. Я это делаю из… как бы это сказать… из одолжения.
— Ага, точно! — поддакнул он. — И я бы тоже так хотел. Офигенно правильно.
Я чуть было не позвал его с собой, но передумал. Он слишком свихнут на тачках. Но когда парень поплелся следом за мной к машине, в его взгляде, ласкавшем плавные линии «Эльдорадо», светилась такая нежность, что я пригласил его не спеша прокатиться по городу.
— Мистер! Вы даже не представляете, как бы я этого хотел, но не могу. Я тут один до полуночи, пока не придет Бобби, а мистер Хоффер — он тут хозяин — стопудово меня уволит, если отлучусь. Он и так на прошлой неделе чуть меня не уволил, когда те два чувака из Эл-Эй сыграли со мной шутку со сдачей, и касса недосчиталась тридцати семи баксов. Мистер Хоффер сказал: проколюсь еще раз — вылечу. Меня этим летом уже с двух работ выгнали; папаша сказал, что если уволят еще раз, он мне так задницу надерет, что придется срать через уши. Так что не могу, при всем желании.
— Ну ладно, тогда, может, объедем всего один квартал?
— Не-а, — он упрямо помотал головой. — Лучше не надо.
— Хорошо, а как тебе такой вариант: я присмотрю за заправкой — я в своей жизни тонны топлива залил, — а ты поколесишь по округе? — не отступался я. — Запри кассу, если хочешь. Я дам клиентам сдачу из своего кармана.
Он долго обдумывал предложение, и я видел, каким заманчивым оно ему кажется, но в конце концов заявил:
— Не, все равно не могу так рисковать: мистер Хоффер меня уволит, папаша отлупит. Но спасибо, что предложили. Честно.
— Знаешь, что? — продолжал я, маниакально цепляясь за свою идею. — А почему бы тебе не прокатить меня по заправке до туалета? Меня еще никогда в жизни не подвозили к сортиру, а ты хоть успеешь почувствовать, что это такое — сидеть за рулем этого чуда техники.
— Ага! — просиял он. — Это я могу. Конечно. Здорово!
Он был настолько счастлив, что меня подмывало подарить ему эту гребанную тачку и вернуться домой на автобусе. Никогда не видел, чтобы человек так радовался тому, что проедет пятнадцать метров. Я помочился от души, а когда вышел, то застал его сидящим за баранкой. Он опускал и поднимал ветровые стекла. Мне пришлось чуть ли не силой вытаскивать парня из салона.
Голода я не чувствовал — не зря амфетамины называют таблетками для похудения, но за время своих прошлых наркотических загулов выяснил, что если в желудок время от времени не подбрасывать хоть что-нибудь, он начнет переваривать сам себя. Так что я подъехал к придорожной забегаловке и, не вылезая из машины, купил в окошке и через силу сжевал тридцатицентовый Делюкс-бургер и жареную картошку, на вкус напоминавшую промасленный картон.
Во время еды я только и думал, что о бутыли бензедрина под сиденьем. На длинных перегонах я привык вознаграждать себя за приемы пищи пригоршней спидов на десерт, и центр удовольствия в мозгу не забыл об этом. Мне хотелось кайфа, но я сказал себе «нет». Вместо этого я открыл еще одно пиво и поздравил себя с тем, что не поддался искушению. Смывая неприятный жирный вкус картошки, я снова задумался о той девчонке из Норт-Бич.
Я полез в карман куртки за ее открыткой, адресованной самой себе, и мои пальцы наткнулись на сморщенный шарик из фольги, о котором я совсем позабыл, — ее драгоценный подарок, ЛСД. Внутри лежали три кусочка сахара с раскрошившимися уголками. Мне вспомнилось, как она советовала принимать их по одному в каком-нибудь красивом месте. Стоянка при «Брэдли-Бургер» в Барстоу определенно не была красивым местом, к тому же я задолжал Натали Хёрли с Брайант-стрит, 322, заслуженные извинения. Положив листок бумаги на приборную доску, я мелким твердым почерком написал:
Дорогая Натали!
Я солгал вам и вашему приятелю. Я не Джек Керуак. Я обманул тебя по целой куче причин — на радостях, из страха, жадности и самозащиты. Я сожалею о своем необдуманном поступке и проявленном по отношению к вам обоим неуважении. Надеюсь, вы примете мои искренние извинения.
