Вдруг меня ослепил свет; в комнату вошел отец, взял меня на руки; таким перепуганным я еще никогда его не видела. Чтобы успокоить его, я перестала кричать.
— Что с тобой? — гаркнул он.
— Я хочу увидеть Мартину, — пробормотала я.
Он посмотрел на меня с недоуменным видом, громко сопя.
— Я хочу увидеть Мартину, — повторила я. Он молчал, и я продолжала повторять эту фразу все громче, пока снова не закричала: — Я ХОЧУ УВИДЕТЬ МАРТИНУ!
Он встал и вышел.
Выдохшись и потеряв голос, я умолкла.
Тут вошла мать. Она попыталась утешить меня, гладила по затылку, повторяя:
— Успокойся, детка, милая, успокойся.
Но я все плакала и твердила:
— Я хочу увидеть Мартину…
Мать вышла так же внезапно, как и отец, но через несколько минут вернулась, широко улыбаясь, как будто разом нашла решение всех проблем на свете:
— Твой дядя Эли хочет с тобой поговорить. По телефону.
Не переставая плакать, я встала с кровати и поплелась к телефону.
— Алло! — произнес высокий голос дяди Эли. — Мне сказали, ты хочешь навестить сестричку?
— Да…
— Завтра тебя устроит? После школы?
— Да…
— Вот и хорошо. Тогда до завтра! — сказал он радостно и повесил трубку.
Дядя Эли единственный из всей семьи имел достаточно мужества, сил, а может быть, беспечности, чтобы навещать Мартину. Странный он человек, дядя Эли. Я знаю, что отца он бесит и что многие считают его резонером, но я его очень люблю. Не знаю, по какой причине, но вся его ветвь семьи, сын Натан и оба внука, Эрнест и Макс, не такие буки, как остальные Рабиновичи.
Натан в последние годы регулярно приглашает всех к себе на еврейские праздники. После долгих переговоров по телефону ему удается собрать почти всю семью — Натан вообще прирожденный переговорщик. На этих праздниках всегда непринужденно, спокойно и мирно (только один раз, на Пейсах, Йоси и Мари поссорились при всех). И, что очень важно для меня, на этих праздниках мы читаем молитвы на иврите, исполняем ритуалы — в общем, ведем себя как евреи. Иудаизм — не вера, а поведение. Это поведение для меня — якорение в идентифицирующую реальность, которая успокаивает и внутренне обогащает.
Дядя Эли ждал меня у школы. Он читал газету так сосредоточенно, что я не решилась его прервать и несколько минут молча стояла перед ним. Он заметил мое присутствие, ласково улыбнулся и пригласил в свою машину. Казалось, он приехал, чтобы сводить меня в кино.
Я представляла себе сумасшедший дом как средневековую тюрьму, темную и приземистую, но это оказалось белое здание, окруженное парком. Люди ходили по дорожкам очень медленно. Только по белым халатам можно было отличить больничный персонал от пациентов. Некоторые выглядели погруженными в свои мысли или немного встревоженными, но отнюдь не походили на сумасшедших, как я их себе представляла: ни один не носил треуголку Наполеона или воронку вместо шляпы.
Мартина тоже не выглядела сумасшедшей, во всяком случае, не так, как дома, во время того припадка. Она сидела в кресле у окна. Ноги были накрыты большим клетчатым пледом.
— Здравствуй, Алина, — сказала она, увидев меня, без особых эмоций, как будто мы расстались только вчера.
Говорила она уклончиво — о погоде, о больничной еде, о врачах. Я жадно слушала ее слова, а сама молчала. Когда я уходила, она спросила: «До скорого?» Я ничего не ответила.
Навещала я ее нечасто. Чувствовала себя виноватой. Недавно я говорила с ней; она призналась, что посещения идут ей на пользу, но даются тяжело: при мне она себя контролирует, следит за каждым своим движением. Она довольна, что я прихожу не слишком часто. (Когда она это сказала, я едва удержалась от слез.)
В машине дядя Эли расспрашивал меня о родителях. Как они поживают? Часто ли ссорятся? Вместо ответа я заявила:
— Я никогда не выйду замуж!
Я буквально выплюнула эту фразу. Дядя рассмеялся:
— Нет, маленькая моя Алина, нет, когда-нибудь ты обязательно выйдешь замуж.
Замуж я так и не вышла. На это нет какой-то определенной психологической причины, как, например, развод родителей, просто я не слишком люблю мужчин. Я никогда их не любила, кроме моего кузена Йоси, в которого была безумно влюблена в тринадцать лет, как, впрочем, и все девочки. Йоси, в ту пору худой и надменный, похотливо глядел на нас, и, главное, он был бунтарем.
Однажды на семейном празднике, покраснев как маков цвет, я предложила ему встретиться, только вдвоем, чтобы познакомиться поближе, поговорить, кузен — кузина, и так далее. К моему немалому удивлению, он согласился и предложил мне пойти с ним в бассейн в следующий четверг.
Разумеется, я была в панике. Какой купальник надеть? Надо ли выглядеть сексуальной, показав как можно больше тела? (Время бикини тогда только начиналось.) Но у меня было еще не сформировавшееся тело подростка и множество комплексов по этому поводу. В конце концов я остановила свой выбор на цельном черном купальнике. Надо побольше скрывать, решила я, — вот главное в эротике. Мое тело было так хорошо скрыто под этим купальником, что я не могла не привлечь Йоси. Мне стало страшно: то немногое, что было видно, — не слишком ли это? Вдруг ему не понравится моя жирная кожа? Мои тяжелые руки и дряблые ляжки? Не лучше ли было предложить ему пойти в кино? Есть ли у него ко мне хоть какие-то чувства? Как о них догадаться? Откроет ли он мне их в бассейне? Или останется, по своему обыкновению, загадкой?
Мы назначили встречу на четыре часа у бассейна имени Виктора Буэна. Конечно же я пришла на десять минут раньше. Была весна, но то и дело налетал ледяной ветер. Я подпрыгивала на месте, чтобы согреться. С каждой минутой находились новые поводы для беспокойства. А вдруг он меня продинамит? А вдруг просто забыл о нашей встрече? Или, может быть, презирает меня настолько, что вообще не придет?..
Когда он наконец появился — с опозданием на десять минут, — я сначала вздохнула с облегчением. Потом в горле начал разбухать комок. Что он сделает? Что скажет? А я — сумею ли я вести себя как полагается, не испорчу ли все одним неуместным словом?
Он приветливо расцеловал меня в обе щеки и вошел в здание. Поколебавшись, я последовала за ним.
У меня возникло абсурдное ощущение, что я на верном пути: я соблазняю Йоси, его не может не потянуть ко мне, к моему телу, как железо к магниту, ведь я его кузина! Всех мальчиков всегда тянет к кузинам! Я была уверена в силе тяги к запретному плоду, к родственной близости! (Какая родственная близость? Мы виделись от силы раз в две недели!) Он просто обязан упасть в мои объятия!.. Но что потом? — спрашивала я себя. Должны ли мы заняться любовью? Стать парой? Жить вместе? Пожениться, завести детей, наперекор всем законам, даже генетическим? Пламенные любовники в ореоле скандала!..
Я вышла из кабинки. Направляясь в душ, прошла мимо зеркала, но смотреть на себя не стала: мне это не нужно, решила я; я и так знаю, что хороша в черном купальнике, он не может не влюбиться в меня в этом черном купальнике. Внутренне я была убеждена в обратном.
Под душем новая тревога одолела меня: как я буду выглядеть с мокрыми, прилипшими к голове волосами? Не очень уж безобразно? Голова у меня не слишком велика? Я вспомнила, что надо надеть шапочку, и принялась переживать по этому поводу: вдруг мое лицо, не обрамленное волосами, будет выглядеть странно, непропорционально, асимметрично?
Я простояла под душем несколько лишних минут, мучаясь этими вопросами.
Когда я вышла, Йоси уже вовсю плавал быстрым, размеренным кролем.
Он увидел, что я приближаюсь к бассейну, и остановился на мелком месте. Со своей обычной чуть насмешливой улыбкой он наблюдал за моими действиями. Я попробовала воду ногой, рукой, затем побрызгала себе на шею и с достоинством советской чемпионки по плаванию медленно окунулась в тепловатую, пахнущую хлоркой воду. Я подплыла к Йоси, не смея поднять на него глаза. Внутри бился вопрос: а что теперь?
Он усмехнулся: «Ну что, кузина? Тебе, кажется, не очень-то весело?» И вдруг прыгнул, подмял меня и, надавив руками на плечи, погрузил в воду с головой. На долю секунды передо мной мелькнуло его лицо, искаженное свирепой ухмылкой, — лицо индейца, собирающегося оскальпировать свою жертву.
Я отчаянно отбивалась. Но он был гораздо сильнее меня, и очень скоро я перестала дергаться. Я была для него девчонкой, кузиной, и только кузиной. Мне хотелось умереть от стыда.
Йоси выдернул меня из воды так же резко, как и окунул. «Ну что, детка, довольна?» — бросил он деланно игривым тоном. И, больше не обращая на меня внимания, пошел намахивать дорожки.
Я смотрела, как он плывет. Через несколько минут мне стало холодно. Но двинуться с места я не могла. Я стояла, и влажный холод постепенно проникал в мои мускулы до самых костей. Я уже знала, что никогда ни в одного мужчину больше не влюблюсь.
