Ознакомительная версия.
Выбор правильного ларька — тягучее вечернее шаманство. Часы напролет она раскладывает пасьянсы. Долгие сложные пасьянсы. Загадывает на каждый ларек: здесь? Пасьянс не сходится: нет, не здесь. Места, для которых пасьянс сошелся, составляют новый уровень. И так до тех пор, пока не останется один-единственный ларек, в котором притаилась, залегла дурочка удача. Там она начинает покупать билеты, знакомится с продавщицей, если та оказывается общительной. Однажды даже встретила такую же фанатку «Русского лото». Некоторое время они дружили. Она знает все «лотерейные» ларьки. В мозгу ее живет особая навигационная система: на Коммунистическом в прошлом месяце куплен билет, выигравший тысячу, — туда можно не соваться. На Сельмаше ни разу ничего путного, но тем выше шансы добыть там тот самый триумфальный билетик. И если обнаруживается вдруг новый ларек, Светлана Ивановна сначала начинает присматриваться издалека, ездит к нему под разными предлогами: то аптека возле ларька дешевая, то новый универсам. Сужает круги, сужает — и в один прекрасный день: пора, здесь! Она покупает билеты и ждет розыгрыша. И эти дни предвкушения светлы, как праздник. А потом приходит суббота, время крушения и скорби.
Митя слегка волновался. Через два часа у него была назначена встреча с Олегом. Нужно бы собраться. Он не брит, брюки не глажены. Джинсы не подойдут. «Интурист» как-никак.
— У тебя новая женщина? — рассеянно спросила Светлана Ивановна.
— А которая была «старая»?
Она пожала плечами.
— Та, у которой волосы кучерявые. А вообще не знаю. Ты меня с ними не знакомишь. Тапочки поношенные женские под диваном. Раньше не было. Такие же, кажется, у моей невестки были.
Митя зашел в ванную.
— Мить, ты не собираешься жениться? Неужели нет ни одной подходящей девушки? Пригласил бы в гости свою? невесту. Посидели бы.
Эти последние минуты перед тем, как содрать с себя форму, попрощаться и уйти, всегда самые длинные. Ребята из заступающей смены переодеваются, листают журнал сдачи-приема, иногда рассказывают что-нибудь бодрыми утренними голосами. Потом они принимают оружие, автоматическими движениями вынимая магазин, передергивая затвор и разряжая пистолет в пулеулавливатель, напоминающий пустотелый чурбан на подставке. И всегда кажется, что все они делают заторможенно, тянут время. В самый последний момент может заорать рация, возвещая приближение Рызенко, и тогда, если еще нет девяти, отработавшей смене придется поработать еще, напоследок — и начнутся выяснения с матом и нешуточными ссорами, чья очередь встречать «первого».
— Да потом зашнуруешь. Хуля ты копаешься?
— Вообще-то вашей смены еще аж десять минут, мне торопиться некуда.
— Да? Ну ладно, я тебе на той неделе так же отвечу, когда тебя менять буду.
— Пожалуйста. Я никогда не подгоняю.
— Ладно, запомню.
— Ладно, запоминай.
Побрился он плохо, то на щеке, то на подбородке под пальцем упруго шуршала щетина. Ну ничего, не к женщине. Скорей всего, никто на него и не глянет.
Митя решился побыть тараканом еще раз. Чего уж ломаться! После того как твой паспорт швыряет через стол вчерашняя двоечница в пронзительном макияже, можно идти к любому Сергей Федорычу. А в «Интурист» Митя не пошел, отменил встречу под каким-то предлогом, позвонив Олегу на мобильный.
Тогда на улице, после короткого разговора, все виделось иначе. Если бы сразу, по горячему. Но прошло время, он остыл, уполз в свою норку. Идея обратиться к бывшему однокурснику, с которым не виделся десять лет, казалась теперь невозможной. Выбираться из норы, вспоминать язык, интонации общения с бывшими однокурсниками — что непременно вызовет ностальгическую колику? вдруг Олега потянет поговорить о прошлом? Митя выбрал Сергей Федорыча. Пять минут унижения, и никаких бесед о прошлом. И потом, пришлось бы отвечать на неизбежный вопрос, как сам он устроился в этой жизни. «Охранником», — он постарался бы, как обычно, придать голосу мускулистой солидности. Будто это мечта любого мужчины в тридцать три года — работать охранником? «Я работаю заместителем генерального директора „Интуриста“. А ты?» — «А я охранником, охранником в банке „Югинвест“». — «Ух ты, круто!»
В девяносто третьем на церемонии вручения дипломов Трифонов, куратор группы экологии и прикладной геохимии, говорил, разбрасывая руки от края до края трибуны: «Ваши дипломы — ваш счет в швейцарском банке», — но в каком именно, не сказал. Митя оставался в аспирантуре, ему предстояло поработать в НИИ Физики и органической химии, в проекте, получившем некий западный грант, защитить докторскую и, видимо, сразу после этого обналичить свой швейцарский счет. Этими радужными планами он делился с Мариной. Марина ерошила ему волосы и называла мистером Нобелем. А Ваня смеялся в своей кроватке и, повторяя за мамой, ерошил свои соломенные вихры. Но работа над проектом, получившим западный грант, оказалась несколько не тем, на что настраивался Митя. На пустыре возле НИИ ФОХ располагалось лежбище бомжей. Все бомжи города ночевали здесь. Под стенами института, совсем близко к поверхности, проходили трубы теплопровода, и бомжи располагались тесными рядами на старых матрасах и одеялах, уложенных на черную полосу сухой дымящейся земли. Говорили, что милиция заключила с бомжами негласное соглашение: им разрешено ночевать только здесь, в других местах их отлавливают и жестоко наказывают. Каждое утро Митя пробирался через зловонную колонию, вдоль грядок землистых людей и приходил в нетопленую грязную комнату, в которой стояли спектрометр и школьные парты, заваленные сохнущими пробами и бумагами. Под партами катались пустые бутылки. Руководитель проекта, когда появлялся в институте, ходил в солдатском бушлате и валенках. Спектрометром заведовала лаборант Надя тридцати шести лет от роду, бездетная и незамужняя. Каждое утро она обжигала Митю перегаром и половой паникой в мутных вопиющих зрачках. Митя неизменно пугался этого сигнала неодушевленной доступности, исходившего от Нади. Она была как вещь на полке, которую можно взять, не глядя протянув к ней руку. Потом перестали платить то, что называлось стипендией. Потом сломался спектрометр. Потом Надю изнасиловали бомжи. Руководитель проекта в институте почти не появлялся.
— Так. А это что за х…я?!
Ворчливое замечание сменщика возвращает его в дежурку.
— Какая?
— Вот, что за грязь под столом?
— Да хорош тебе!
— Нет, пацаны, на… так делать?! Договаривались же сдавать дежурку чистой. Юсков придет — нас же мыть заставит.
— Ну хорошо, хорошо, я помою. Но потом, сука, не обижайся, когда мне сдавать будешь.
Никогда не будет переходить дежурка чистой от одной смены к другой. Потому что договор договором, но никакого специального расписания на стене не висит. Не застав ничего нового в дежурке, Митя вернулся туда, откуда его только что выудили.?У Марины всегда был чуткий сон. Когда кто-нибудь из студентов среди ночи выходит на лестничную клетку с гитарой, она просыпается после первого же аккорда. Выходят часто. Страстью к хорошей акустике, которую находят в шахте лестничных пролетов, одержимы гитаристы. Мите часто приходится драться. За три года семейной жизни он сломал три гитары, однажды ему выбили зуб.
Грифы поломанных гитар и зуб на ниточке Митя повесил на двери в назидание гостям-меломанам.?Дверь открылась, и вошла Марина — в первый миг неузнанная, пугающая глаз: Марина была блондинкой.
— Ура! — крикнул Ваня, бросаясь к изменившейся матери и оглядывая ее с ног до головы, словно с цветом волос в ней должно было измениться и все остальное.
Но Митя сказал:
— Я не дочитал!
И Ваня, понурый, вернулся на диван. Митя читал сыну «Сказку о царе Салтане».
Марина вернулась рано. Обычно она проводила на рынке время до обеда. Никто не покупал ее вязаного костюма. Митя предлагал ей не мучаться и носить уже самой. Но сегодня она вернулась с пустыми руками. Видимо, костюм купили. Марина разулась, босиком прошла через комнату. Ее босая походка очень интимна. У нее красивая ступня. И ступает она очень чувственно. Ласково как-то ступает. Трогает ступнями пол. Никогда не скажешь, глядя на нее, втыкающую строго по линейке каблуки в асфальт, что она может вот так. Но она состоит из неожиданностей.
В коридоре закурили. Так уж она расположена, общага номер два, что все запахи покидают ее через крайнюю угловую комнату. От такой беззащитности перед запахами и звуками начинает казаться, что живешь без стен, в клетке на жердочке. Нет, он не пойдет в коридор ругаться. Он дочитает. Митя читал и чувствовал, что Ваня не слушает, но продолжал читать. Надеялся привлечь его внимание, читал громче. Потому что это очень важно. Потому что сначала Пушкин, потом все остальное. Так он говорил. И чем больше колючих взрослых вопросов задавал Ваня, тем чаще он читал ему Пушкина. Он читал и сбивался. Марина стояла у окна, скрестив руки, и смотрела на него. Смотрела прямо на него. Наверное, так смотрят после многолетней разлуки или на фотографии в кабинете следователя, умудряясь смотреть издалека, когда стоят в нескольких метрах. На столе — он заметил не сразу — лежала пачка денег. Митя лишь чуть-чуть отрывал глаза от книги — но дальше пришлось бы встретить ее взгляд и ему становилось не по себе. Сбивался, возвращался назад, упрямо читал строку за строкой.
Ознакомительная версия.
