Разочарование сломило меня. Я без сил опустился на площадку перед дверью, понимая: если уйду сейчас, никогда не наберусь храбрости прийти снова. В глубине души я знал, что это безумие, что я предаю друга и выставляю себя на посмешище. Но я отказывался это признать и оставался на месте, скорчившись под дверью и закрыв глаза. Несмотря на неудобную позу, я задремал.
Как уже сказано, было темно. Я долго сидел в туманном оцепенении. То ли во сне, то ли наяву кто-то тихо прошел мимо, потом раздались призрачные голоса со стороны лестницы. Не знаю, много ли времени я там провел. Темнота угнетала, пахло пылью, мастикой и скипидаром. Возможно, я видел сон. Надеюсь, это был сон.
Мне приснилось, что я проснулся в кромешной тьме – даже фонари внизу погасли. Царил ночной холод. Я заерзал на деревянном полу, кутаясь в пальто, и обдумал ситуацию. То ли я расхотел искать Розмари, то ли испугался странного влечения, приведшего меня к ее двери, но пыл угас, и я решил вернуться домой.
Размяв онемевшие от холода ноги, я встал и почувствовал себя дураком. Я потерпел поражение на всех фронтах – как друг, как ученый, как любовник. С появлением Розмари разрушилось все, что было мне дорого, – а я сам? Тоже медленно разваливался на части, как старая кукла, пока не приполз помирать под дверь этой женщины, ей на потеху. На что я надеялся? Меня охватила ярость, и ее целью вдруг стала Розмари. Да, Розмари с ее прелестным личиком и ее странностями; Розмари, которой не было дома всю ночь; Розмари, ради которой я пришел сюда. Охваченный гневом, я развернулся и резко ударил в дверь плечом. Я далеко не силач – близорукий, слабогрудый; скорее всего, замок просто открыли, пока я спал. Так или иначе, дверь распахнулась, и я влетел в комнату, приземлившись в кресло у противоположной стены. Очки упали, и мне пришлось нашаривать их, прежде чем оглядеться.
Небольшую комнату едва освещала лампа, прикрытая зеленым шелковым платком. Мебели было немного – два кресла с вышитыми подушками, туалетный столик, заставленный склянками и коробочками с косметикой, кровать. На стенах висели картины, на полу лежал меховой коврик. В воздухе стоял странный запах – очень сладкий, вроде ладана, от него кружилась голова. Все это я вспомнил позже, а тогда я мало что заметил, кроме двух человек, сидевших у двери – один в кресле, другой на полу. Оба глядели на меня с любопытством, граничащим с невоспитанностью.
Сначала я испугался – должно быть, не та комната? В крайнем смущении я отступил.
– Извините, ошибся… Прошу прощения…
Однако не успел добраться до двери, все еще распахнутой настежь, и замер: меня поразила странная сцена, открывшаяся передо мной.
Юноша, лежавший на полу, был болен, причем тяжело: его лицо поражало бледностью даже в этом зеленоватом свете, так что глаза и рот казались темными провалами. Более того – похоже, он был ранен. Тонкая темная струйка крови из уголка его рта стекала по горлу под воротник рубашки. Я заметил, что он совсем юный – белокурый растрепанный подросток. Судя по безвольной позе, мальчик почти потерял сознание. Второй мужчина в тяжелом темном пальто был гораздо старше, лет за сорок, с длинными черными волосами. Его лицо с тонкими чертами казалось странно женственным. Он тоже был бледен, как чахоточный, и выглядел так, словно до предела истощил себя пороками. Однако, несмотря на возраст, этот человек излучал какую-то первобытную энергию юности, которая преображала его. Он покровительственно приобнял подростка и молча смотрел на меня.
Наверное, мне показалось, что это он ударил мальчика. Я решил вступиться (не забудьте, что я выпил, а для опьянения в те дни мне требовалось не много) и шагнул вперед.
– Что происходит? – спросил я. – Кто вы такие?
– Друзья, – тихо произнес темноволосый.
– Чьи друзья? – потребовал ответа я, хотя мой голос срывался.
– Друзья Розмари, конечно же. – Мужчина сделал паузу. – А вы, разумеется, Дэниел Холмс.
Я опешил.
– Откуда вы меня знаете?
– Мы знаем всех друзей Розмари, – с улыбкой сказал темноволосый. – Верно, Рэйф?
Он улыбнулся белокурому юноше и погладил его по лицу длинным белым пальцем. Мальчик не ответил, но повернул голову ко мне, и я увидел длинные ресницы, отбрасывающие тень на высокие скулы; он тоже выглядел андрогинным, а его поза вдруг остро напомнила мне Розмари. Я подумал, что мальчик может оказаться ее братом, и сделал еще шаг в сторону этой пары.
– Что вы здесь делаете? – спросил я. – И где Розмари?
– Розмари? Она скоро придет. Мы ждем ее.
Темноволосый коротко хохотнул, будто сказал что-то забавное.
Сейчас другое время, другая мораль, и вам трудно понять негодование, охватившее меня, когда я услышал его небрежный ответ. Иногда мне самому трудно вспомнить, что это такое – быть молодым и принципиальным.
– В августе Розмари выходит замуж, – холодно сказал я. – Не думаю, что ей следует принимать друзей в столь поздний час. Она знает, что вы здесь?
Темноволосый пожал плечами, как будто это не имело значения. Я снова посмотрел на юношу, скорчившегося на полу.
– Этот юноша болен? Он ранен?
– Нет.
Пренебрежительный тон «друга» Розмари разозлил меня.
– Он истекает кровью. Если не объясните, что происходит, я сообщу в полицию. Мальчику нужно быть дома, в постели. А вы… Вам нельзя сидеть в комнате Розмари без ее ведома!
Он ответил тем же небрежным, почти скучающим тоном:
– С Рэйфом все в порядке. Он кое-что выпил, но еще не привык к такому питью.
И мужчина стер кровь со щеки мальчика бледным длинным пальцем, а затем, не сводя с меня взгляда зеленых глаз, облизнул палец. Этот жест был непристоен, как порнография, и я вспыхнул от гнева.
– Мальчик его возраста вообще не должен пить! – воскликнул я, отчасти для того, чтобы скрыть неловкость, и подошел к самому Рэйфу. – Эй, вставай! Где ты живешь? Я отведу тебя домой, если хочешь. Что с тобой?
Я покосился на темноволосого – тот опять улыбался. Рэйф не ответил, только издал тихий стон да недовольно отвернулся, как больной ребенок.
– Где ты живешь? – Я тронул его за плечо и сквозь тонкую рубашку ощутил ледяной холод. Меня пронзила другая мысль, и я настойчиво спросил темноволосого: – О чем вы говорили? Что он пил? Что это было?
Мне показалось, что мальчик едва дышит, лицо у него слишком бледное, а кожа слишком холодная.
– Ради бога, скажите, что это было? – вскричал я. – Вы не видите – он умирает!
Но темноволосый не успел ответить, потому что приоткрытая дверь распахнулась и вошла Розмари, стройная как тростинка, с разметавшимися по плечам чудесными волосами. Длинное платье из черного муслина вилось вокруг ее тонких лодыжек, словно дым. Она не обратила на меня никакого внимания и повернулась к своему «другу»:
– Джава, как он сюда попал? Я велела никого не пускать, особенно Дэниела. Почему ты позволил ему войти?
Он что-то неразборчиво пробормотал в ответ. Розмари нетерпеливо встряхнула влажными кудрями.
– Ты способен думать о чем-то другом?
Затем она обратилась ко мне и произнесла:
– Бедный Дэниел.
Поверьте мне, в ее улыбке было все, о чем только может мечтать мужчина: ангельская любовь, нежность и ласка.
– Бедный глупый Дэниел.
Я не успел вымолвить ни слова, как она открыла дверь за моей спиной и втолкнула меня в ванную. Я едва удержался на ногах и жалобно вскрикнул, когда Розмари захлопнула дверь прямо перед моим носом. Дернул за ручку и обнаружил, что меня заперли снаружи. Опять поскользнулся, уронил очки (они ударились о кафельный пол), стал искать выключатель… Я метался в панике. Прошло несколько минут, прежде чем я сумел включить свет и осознать, что́ находится рядом со мной.
В ванне лежало тело. Точнее, то, что от него осталось. Белую эмаль покрывали пятна крови, отпечатки рук и длинные размазанные полосы там, где труп тянули и переворачивали. Останки были расчленены, руки и ноги отделены от туловища, как у забитой свиньи. Омерзительно бледная истерзанная плоть, неизвестно чья – потому что головы не было, на обрубке шеи запекшаяся кровь чернела вокруг белой кости. Кувшин рядом с раковиной до краев наполняла густая темная жидкость. Тут я понял, откуда взялась кровь на губах юноши по имени Рэйф, понял, какого ужасного вина он напился. Дикий ужас охватил меня. Я попытался закричать, попытался что-то понять, упал, заметался, отвернулся от света. Скрылся от всего – в ничто.
Часть третья
Смерть и дева
Может, это был сон? В мрачные дни, когда я не отличу человека от чудовища, порой приходит сомнение – не приснилось ли мне все. Я ищу ответы в бутылке, но вместо утешения вижу лишь зверя, который скалится со дна стакана. В глазах его смерть. Мне не на что жаловаться, ко мне здесь добры – насколько могут быть добры люди, не замечающие живущего среди них демона.
Добрые сиделки в чистых белых халатах приходят и уходят. Некоторые уделяют немного времени бедному старому пьянице из девятой палаты, а в прошлый вторник одна из них – совсем девочка, наверняка собравшаяся на свидание, – подарила мне гардению, украшавшую ее прическу. Она поставила цветок в стакан с водой у моей кровати. Вы и представить себе не можете, как драгоценна была для меня эта гардения, какой нежный и свежий аромат она источала – словно глоток душевного здоровья в темном коконе безумия. Весь вечер я был преисполнен надежд и уверен в том, что я не один, что в свете нового утра я увижу Господа, если сумею дождаться зари. Но когда пришла ночь, из углов палаты выползли тени. Они собрались вокруг моей постели, как голодные демоны, и я не выдержал, потянулся за бутылкой, чтобы найти забвение в горькой влаге, а потом уснул и вновь увидел сны.
