БЕЗДОМНОГО ОКЕАНСКОГО СКИТАЛЬЦА ЖДЕТ МРАЧНОЕ ОДИНОКОЕ РОЖДЕСТВО
Под заголовком была напечатана большая — на четыре колонки по сорок строк каждая — фотография молодого зайца на фоне судовой спасательной шлюпки. В отличие от обычных газетных снимков на этот раз объектив поймал всю глубину экспрессии, которую не смогла испортить даже грубая офортная печать; в выражении лица Дюваля ясно виделись тоска, надежда и что-то похожее на душевную чистоту.
В общем, статья и снимок производили такое сильное впечатление, что выпускающий редактор нацарапал на сигнальном экземпляре: “Отлично, будем продолжать тему”, — и отослал его в отдел городских новостей. Редактор отдела позвонил Дану Орлиффу домой и предложил: “Постарайся раскопать что-нибудь еще к четвергу, Дан, и посмотри, что можно вытянуть из иммиграционной службы, кроме их обычной чепухи. Похоже, эта история может вызвать огромный интерес”.
В самом городе интерес возник сразу на высоком уровне и не стих даже во время рождественского праздника. По всему Ванкуверу и в его окрестностях история зайца с “Вастервика” стала главной темой разговоров в домах, клубах и барах. У некоторых скитания молодого человека пробудили чувство жалости, другие зло критиковали “проклятых чинуш” и “бюрократическую бесчеловечность”. Тридцать семь телефонных звонков, первые из которых начали поступать в редакцию уже через час после публикации, содержали поздравления в адрес “Пост” за ее инициативу в привлечении общественного интереса к этому делу. Как обычно в таких случаях, все звонки были тщательно записаны и зарегистрированы с тем, чтобы впоследствии продемонстрировать рекламодателям, какое воздействие на общественное мнение оказывает типичная для “Пост” информация.
Были и другие признаки. Пять местных диск-жокеев[20] сочувственно упомянули историю Дюваля в своих передачах по радио, а один из них посвятил запись “Тихой ночи”[21] Анри Дювалю, “если наш друг из-за семи морей настроился сейчас на самую популярную в Ванкувере радиостанцию”. В одном из ночных клубов Чайнатауна исполнительница стриптиза под гром аплодисментов объявила, что очередное свое раздевание посвящает “тому одинокому парнишке на корабле”. В церквах были поспешно пересмотрены и переписаны по меньшей мере восемь рождественских проповедей, главной темой которых теперь стал “странник, стоящий у врат твоих”.
Пятнадцать читателей были настолько тронуты публикацией, что написали письма редактору; четырнадцать посланий были опубликованы. Пятнадцатое, отличавшееся изумительной бессвязностью, разоблачало эпизод как часть заговора с целью внедрения инопланетян, а самого Анри Дюваля — как марсианского агента. За исключением автора этого последнего письма, остальные в своем большинстве были единодушны в том, что кто-то просто обязан предпринять что-либо, однако не разъясняли, кто и каким образом.
Несколько человек предприняли практические шаги. Активист Армии спасения и католический священник наметили посетить Анри Дюваля и впоследствии осуществили эти планы. Богатая вдова некоего золотоискателя собственноручно завернула в подарочную бумагу посылку с едой и сигаретами и отправила ее со своим одетым в форму шофером за рулем белого “кадиллака” на “Вастервик”. В последний момент она, спохватившись, добавила виски любимого ее покойным супругом сорта. Шофер сначала решил было стянуть бутылку, но по дороге обнаружил, что напиток по своим качествам сильно уступает той марке, которую он предпочитал, и потому вновь небрежно обернул бутылку в нарядную бумагу и доставил по назначению.
Торговец электротоварами, терзаемый предчувствием неизбежного банкротства, снял с полки новый портативный радиоприемник и, сам даже не зная почему, написал на коробке имя Анри Дюваля и привез его на судно. Железнодорожник-пенсионер, коротающий свой век на месячную сумму, которая, может быть, и была достаточной, если бы стоимость жизни оставалась на уровне 1940 года, вложил в конверт два доллара и отправил их почтой в редакцию “Ванкувер пост” для передачи зайцу. Группа водителей автобусов, прочитавших до выхода на смену статью в “Пост”, пустили по кругу форменную фуражку и собрали семь долларов тридцать центов. Владелец фуражки вручил их лично Анри Дювалю рождественским утром.
Волны поднялись и далеко за пределами Ванкувера. В первый раз статья появилась в десятичасовом выпуске “Пост” утром 24 декабря. К десяти часам десяти минутам телеграфное агентство Канэдиан Пресс переработало и сократило сообщение и передало его для печати и радиостанций Западного полушария. Еще одна телеграмма доставила изложение статьи газетам Восточной Канады, а отделение Канэдиан Пресс в Торонто переправило ее нью-йоркским службам Ассошиэйтед Пресс и Рейтер. Эти информационные агентства, сидевшие в праздничные дни на голодном пайке новостей, еще слегка сократив историю Анри Дюваля, распространили ее по всему миру.
Йоганнесбургская “Стар” уделила этой новости около дюйма пространства на своей полосе, а стокгольмская “Еуропа пресс” — четверть колонки. Лондонская “Дэйли мэйл” расщедрилась на четыре строки; “Тайме оф Индиа” выразила свое отношение в редакционной статье. Мельбурнская “Геральд” опубликовала целый абзац, так же поступила и “Прэнса” в Буэнос-Айресе. В Москве “Правда” цитировала сообщение в качестве образчика “капиталистического лицемерия”.
В Нью-Йорке постоянный представитель Перу в ООН, узнав об истории Дюваля, исполнился решимости выступить с запросом к Генеральной Ассамблее, что можно предпринять по этому поводу. В Вашингтоне британский посол услышал сообщение по радио и нахмурил брови.
Новость достигла Оттавы во второй половине дня — как раз вовремя, чтобы попасть в последние выпуски двух столичных вечерних газет. “Ситизен” опубликовала телеграмму Канэдиан Пресс на первой полосе под заголовком:
ЧЕЛОВЕК БЕЗ СТРАНЫ УМОЛЯЕТ:
“ВПУСТИТЕ МЕНЯ”
Более умеренная “Джорнэл” поместила сообщение на третьей странице, озаглавив его:
СУДОВОЙ ЗАЯЦ ПРОСИТ РАЗРЕШЕНИЯ НА ВЪЕЗД
Брайан Ричардсон, погруженный в размышления о проблемах, которые встанут перед партией, когда секретные вашингтонские предложения будут преданы гласности, прочитал обе газеты в своем скудно обставленном офисе на Спаркс-стрит. Он был крупным голубоглазым и рыжеватым мужчиной атлетического телосложения. Лицо его по большей части хранило выражение добродушного скептицизма; Ричардсон, однако, мог неожиданно вспылить; от него исходило ощущение скрытой силы. Сейчас его тяжелая широкоплечая фигура расслабленно возлежала в кресле, ноги удобно устроены на обшарпанном столе, в зубах зажата трубка.
В пустом офисе стояла тишина. Его заместитель и сотрудники, составлявшие довольно многочисленный штат партийной штаб-квартиры, разошлись по домам — многие нагруженные коробками с рождественскими подарками — еще несколько часов назад.
Тщательно прочитав обе газеты от корки до корки, он вновь вернулся к статье о злополучном зайце. Богатый опыт наделил его тонким чутьем на политические неприятности. По сравнению с куда более крупными грядущими проблемами упомянутое дело казалось малозначительным. Но в то же время за такого рода эпизод публика, вероятнее всего, ухватится. Он вздохнул; временами ему казалось, что досадным неприятностям не будет конца. Премьер-министр после утреннего разговора Ричардсона с Милли пока еще ему не звонил. Раздраженно отложив газеты, Брайан набил трубку и приготовился ждать.
Менее чем в четверти мили от Брайана Ричардсона сенатор Ричард Деверо, коротавший время до вылета в Ванкувер в священных и неприступных стенах Ридо-клуба на Веллингтон-стрит, также прочитал обе газеты. Он аккуратно положил сигару в пепельницу и с блаженной улыбкой вырвал статью о судовом зайце из газетной страницы. В отличие от Ричардсона, страстно надеявшегося, что этот эпизод не причинит правительству беспокойства, сенатор, являвшийся председателем организации оппозиционной партии, был радостно уверен в противоположном.
Сенатор Деверо совершил эту мелкую кражу в читальном зале Ридо-клуба — квадратном просторном помещении, окна которого выходили на Парламентский холм, а двери охранялись бронзовым бюстом королевы Виктории. Для стареющего сенатора и читальный зал, да и сам клуб были давно освоенной средой обитания.
Члены Ридо-клуба Оттавы (иногда они особо подчеркивают его географическую принадлежность) стремятся напрочь отгородиться от окружающего мира и проявляют при этом такую осмотрительность, что нигде на стенах клуба не найти даже таблички с его названием. Прохожий нипочем не определит, что именно помещается в этом здании, и вполне может принять его за частный, может быть, несколько староватый особняк.
