Интересно, скоро придет ответ? Укушенный видел, как я разговариваю с самим собой, и странно посмотрел на меня своим косым глазом. Затем покачал головой и ушел. Думаю, он считает меня не совсем еще ненормальным, но на грани.
А вот Криспо, похоже, совсем спятил. Он вызвал Гоблина, поставил его перед классом и стал изображать нацистский допрос. Криспо пытался выглядеть злобным, но его плохой немецкий акцент лишь рассмешил нас. Даже Гоблин не сдержался и захихикал прямо в лицо старому одуванчику, потешаясь над его никчемной игрой. Однако он резко перестал смеяться, когда Криспо выкатил зловещего вида аппарат, который он назвал «машиной для варки сосисок». Включив его в розетку, он попросил Гоблина снять штаны, чтобы подсоединить ржавые старые электроды к его мошонке. В классе воцарилась потрясенная тишина — мы поняли, что старый псих не шутит.
К счастью, почуяв опасность, сообразительный Гоблин вскочил и сказал Криспо, что прозвенел звонок и урок окончен. Бедолага Криспо посмотрел на часы и растерянно покачал головой, вконец запутавшись.
Папаша отменил сегодняшний обед — учительское собрание. Весь день провел с Бешеным Псом, стреляя из рогатки по краснокрылым скворцам.
Вместо того чтобы делать домашку со всеми, опять читал «Властелина колец». Боюсь, как бы эта книга не положила конец моим академическим достижениям.
21.45. Жиртрест зажег свечи и тихо загудел — значит, собрание по делу Макартура начинается. Мы собрались вокруг его шкафчика, нетерпеливо ожидая, когда же нам откроют очередной кусочек головоломки. Как обычно, Жиртрест тяжело попыхтел сперва и выдержал долгую паузу, а потом попросил Верна принести фонарик. Верн с радостью согласился, довольный, что в собрании ему отводится такая важная роль.
Жиртрест аккуратно открыл большой коричневый конверт и достал старую черно-белую (скорее черно-желтую) фотографию. Прижав ее плотно к груди, он оглядел нас мрачным взглядом. Затем аккуратно положил снимок на кровать и пригласил нас взглянуть. По одному мы изучали фотографию, а Верн держал над ней фонарик дрожащей рукой. На снимке были изображены суровые мужчины, у большинства были пушистые, закрученные кверху усы, и все они угрюмо смотрели вдаль. Они были разного возраста — от двадцати с небольшим до совсем дряхлого старикана, которому было не меньше ста! После того как мы все изучили фотографию, Жиртрест откашлялся и произнес:
— Господа, перед вами официальный снимок работников школы, сделанный в 1944 году. Второй слева в заднем ряду — Макартур собственной персоной.
Все как ошпаренные снова бросились к фотографии. Рэмбо даже зарычал на Саймона, чтобы увидеть первым. В конце концов очередь дошла и до меня, и я вгляделся в лицо человека средних лет с темными волосами и большими кустистыми усами. Он выглядел суровым, но едва ли подавленным. Я попытался представить, каково это — висеть на потолке часовни с высунутым языком, закатившимися глазами и сломанной шеей. Видимо, остальные думали о том же, потому что в спальне воцарилась тишина. Даже кот Роджер, казалось, был заворожен происходящим.
— Лицо покойника, — повторил Жиртрест, чтобы нагнать побольше страху. — Но есть еще кое-что. — Жиртресту явно нравилось всеобщее внимание, и из-за этого он решил растянуть интригу как можно дольше. — Друзья, эта фотография интересна не только тем, что на ней изображен Макартур. Она дает нам ключ, который может привезти к разгадке всей этой тайны. Прошу вас посмотреть повнимательнее. — Во время собраний Жиртрест все время очень важничал, но нам почему-то казалось естественным, что он называет нас «господами» и выпендривается, точно ему не тринадцать, а вдвое больше.
Фотографию снова передали по кругу. Все шептались и качали головами. Внезапно Бешеный Пес с криком подскочил и стал тыкать в снимок грязным ногтем:
— Понял! Это же как на ладони! Вы только посмотрите на этого парня! — Он снова ткнул в фото указательным пальцем. — Видите этого чувака? — Мы сгрудились у него за спиной; Верну приказали перестать трястись и навести фонарик. — Вот этот перец и есть ключ к разгадке! — Бешеный Пес с торжеством разглядывал освещенное фонариком лицо. — Взгляните на него — он не смотрит в камеру, он косится на Макартура, будто что-то подозревает! Будто ему любопытно. Этот парень знал, что что-то должно случиться, и потому наблюдал за Макартуром, вместо того чтобы смотреть в камеру.
По правде говоря, теория Бешеного Пса была притянута за уши. Тот человек смотрел скорее на пол, а не на Макартура, и при ближайшем рассмотрении мы решили, что он, пожалуй, косит на правый глаз. Бешеный Пес настаивал на своем. Лишь когда Жиртрест заметил, что фото было сделано за восемь месяцев до самоубийства, у него возникли сомнения.
После того как теория Бешеного Пса потерпела крах, Жиртрест отобрал у него фотографию и снова положил ее на кровать. Потом очень тихо произнес:
— Человек, способный разгадать эту тайну, стоит во втором ряду сверху. Он четвертый слева.
Наверное, в десятый раз мы уставились на снимок. Мужчина, о котором говорил Жир, был, пожалуй, самым молодым из учителей, не старше тридцати. У него были светлые волосы и большие карие глаза. Он добродушно улыбался в камеру и казался до чертиков знакомым. Гоблину показалось, что он где-то раньше его видел. Другие говорили, что не узнают его, а Бешеный Пес и вовсе заметил, что он похож на гомика.
— Господа, — напыщенно проговорил Жиртрест, — человек перед вами — не кто иной, как Джон Райли Криспо, наш учитель истории.
Все затаили дыхание, а потом резко сорвались с места, снова пытаясь рассмотреть фотографию. Жиртрест оказался прав. Это действительно был Криспо — его лицо изменилось, волосы побелели, а глаза впали, окруженными морщинами, но вот улыбка осталась та же. Что-то было в нем такое, что совсем не изменилось с годами.
— Верьте или нет, — продолжал Жиртрест, — но это Криспо, недавно вернувшийся из Северной Африки с шрапнельным ранением в плечо. — Жиртрест пристально посмотрел на нас и добавил: — Криспо поможет нам раскрыть этот ящик Пандоры!
— Что еще за Пандора? — спросил Бешеный Пес, нахмурив лоб.
— Мама твоя, — бросил Рэмбо не моргнув. Теперь Бешеный Пес совсем запутался, но не успел он задать очередной глупый вопрос, как вмешался Жиртрест:
— Предлагаю одному из нас подойти к Криспо и попытаться выведать у него всю правду. И этим человеком будет Малёк!
— Почему это? — спросил я сорвавшимся голосом, который снова прозвучал как у ребенка. Все вокруг согласно кивали.
— Потому, — отвечал Жиртрест, — что ты лучше всех учишься, Криспо тебя любит, и ты единственный, кого он не считает поганым немцем.
Внезапно все глаза обратились на меня. Жиртрест медленно кивал, ожидая моего ответа. На лице Гоблина была ухмылка, точно он ждал, что я пойду на попятную. Рэмбо, казалось, только и ждет, чтобы я отказался, — тогда можно будет устроить мне свирепую взбучку.
— Хорошо, — ответил я, вдруг расхрабрившись. — Предоставьте Криспо мне.
Жиртрест сказал, что ждет моего отчета в следующую среду, объявил собрание закрытым, пукнул и задул свечи. Группа удалилась в поисках глотка свежего воздуха. Повисло долгое молчание, и вскоре мне начало казаться, что не сплю один лишь я. Я заснул под звук воды в школьном фонтане, разрабатывая стратегию нападения на великого полковника Криспо.
17.45. Рэмбо рассказал, что у старшекурсника Грега Андерсона есть сестра, которая раньше была лучшей бегуньей в ЮАР. Ей принадлежал южноафриканский рекорд стометровки. Он сказал, что Андерсон любит поболтать о своей сестре и что я должен подойти и спросить, с какой скоростью она может пробежать стометровку. Это показалось мне немного странным, но, в надежде что у меня появится новый друг, я подошел к этому здоровому старшекласснику, который сидел в гостиной и читал газету. Он улыбнулся, когда я поздоровался с ним, и спросил, как у меня дела. И тут я спросил его, с какой скоростью его сестра бегает стометровку. Он невидящим взглядом посмотрел на меня, и его глаза вдруг наполнились слезами. Он отвернулся, вытер лицо рукавом и печально покачал головой. Газета упала на пол, и я вдруг почувствовал, что вишу в воздухе, а потом ударяюсь о стену. Воздух вышел из моего тела, как из сдутого шарика. Тяжело дыша, я смотрел в свирепые глаза разъяренного зверя.
Гэвин, староста, живущий под лестницей, отложил свою диджериду и попытался успокоить Андерсона. Тот приказал ему не вмешиваться, и Гэвин, пожав плечами, вернулся к игре. Андерсон пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
— В прошлом году моя сестра потеряла обе ноги в автокатастрофе, придурок! — С этими словами он ослабил хватку и вылетел из гостиной, захлопнув за собой дверь. Затем я увидел ухмыляющегося Щуку, который покачал головой и сказал:
