Ознакомительная версия.
Не только русские, но и чеченцы скопом из Грозного выезжают: спокойствия – нет, связи, тепла, газа – тоже нет, школы – закрываются, больницы еле существуют, поиск врагов усиливается. Неискренность победителей становится для всех очевидной, но от этого не легче – со свободой пришли нищета, повальная безграмотность, потоки беженцев и новое драматическое переселение народов.
Как говорится, свято место пусто не бывает: хлынул люд из самых дальних аулов в некогда респектабельный Грозный – за гроши квартиры выкупают, бывает и так достаются, а если беззащитны хозяева, то можно и вовсе силой выгнать.
В большом городе поток миграции – процесс естественный, неизбежный; он как-то властями и возможностями инфраструктуры регулируется, и немногочисленные новые жители постепенно подстраиваются под жизнь большого города, волей-неволей принимают его нормы жития и общения. А тут Грозный, столицу свободной Чечни, наводнили «борцы» за веру и свободу из самых дальних уголков – высоких гор и бескрайних пустынь. К ним примкнули и те, кто десятилетиями скитался по России в поисках «длинного рубля», у кого на родине нет гнезда, нет надела. Критическая масса новых жителей возобладала – резко изменился облик Грозного.
В квартире нет воды – ну и что, и в селе за гектар таскаем; нет света – ну и что, путь свободы через мрак лежит; нет тепла – ну и что, дровяную печь поставим, нет телефона – а это что за дикость, мы с горы на гору кричать умеем; мусор не вывозят – так зачем, мы его из окна, прямо к подъезду, лишь бы в нашей квартире не вонял; нет канализации – ну и что, мы по нужде, по привычке, во двор бегаем, а коли на седьмом этаже и невтерпеж? – а на что подъезд, ведь он общий, докажи потом, что это я наложил, а мое мне как-то не в гадость; ну, а если сосед морду воротит, так он чистоплюй – партократ, или вовсе козел оппозиции, так он должен знать, что без хьож-мод * революций не бывает, свободы не добьешься.
У новых горожан произошло резкое выветривание крестьянской почвенности, сформировалась идеология переселенца, для которого земля, обычаи, нравы – все чужое. И этот город не их, он чужой, они его отвоевали, в виде контрибуции за прошлые страдания получили… Овшивел Грозный, заразился, заболел, зачах… Ранее широкие, цветущие улицы опустели: днем людей мало, а к вечеру пустота, и даже у кого в руках оружие, в оглядку идут, торопятся, и не мудрено – это полная свобода и независимость! И как производные – беспредел, анархия, хаос…
Так неужели на убеленном сединами Кавказе, в многострадальной Чечне не было достойных, мужественных людей, способных противостоять этому злу, этому насилию?
Конечно, были и сейчас есть. Просто абсолютное большинство населения ограничивает себя нравственным, интеллектуальным и родовым табу, тем, что заранее мыслится как невозможное. Для благопристойного чеченца выступать на митинге, даже присутствовать на сборище – позор; искать деньги, обеспечивать семью – обязанность, однако воровать, грабить, у слабого отнимать – низость; и мужества им не занимать, и сила есть, и оружие, однако из-за угла, в спину стрелять они себе не позволят – честь имеют.
Вот на этом и спекулируют отщепенцы, всякая мелюзга, у чеченцев их емко называют къотIалгIийн хIумш*; для них сдерживающих факторов, таких как стыд, совесть, ответственность – нет, у них границы реальности гораздо шире, для них возможно все – прежде всего вероломство, коварство, подлость.
Так почему же достойные мужи, если их абсолютное большинство, не отстояли свою честь, честь своего народа? Неужели с оголтелой кликой не смогли справиться?
Не смогли… не раз пытались, но не смогли. Мощные, сверхмощные силы извне верховодят в Чечне; свои геополитические, экономические и военные вопросы они решают посредством Чечни и чеченского народа. И дело не в отщепенцах – дело в мировой политике, в аппетитах миллиардеров, в разброде в самой России, в бесчеловечности ее властей.
* * *
В Грозном Самбиев Арзо первым делом пошел к Россошанским. По переписке, он в курсе всех событий: прошлой зимой, прямо на рабочем месте, скончался Леонид Андреевич; Лариса Валерьевна давно на пенсии. Увидев Арзо, она громко заплакала, кинулась на грудь. Некогда принципиальный следователь прокуратуры, бойкая, смелая женщина – ныне придавленная жизнью, сухая, тихая старушка.
Год назад после окончания контракта Дмитрий с семьей вернулся в Грозный. Вскоре его жена Аня с дочерью уехали в Москву. Дмитрий объяснил, что жена уехала из-за тяжелых бытовых условий и отсутствия работы. Лариса Валерьевна утверждает, что тогда, еще до революционных изменений в Грозном, все было нормально, но возобновившаяся связь Дмитрия с Викой стала причиной отъезда снохи. Сам Дмитрий в письмах к Арзо обвинял жену в позерстве, утверждал, что любит и уважает ее, тем не менее много времени проводит у Вики.
Лариса Валерьевна к себе в квартиру Вику категорически не впускает, а посему и Дмитрий редко дома бывает. Теперь огромная квартира Россошанских пустует, и Лариса Валерьевна в одиночестве страшно боится, ибо все соседи – Букаевы, Ясуевы и прочие важные персоны, жители элитарного обкомовского дома квартиры заперли, побросали, уехали в Москву.
Новые хозяева города, обросшие, вооруженные люди, шастают по элитным подъездам, облизываются от вида роскоши, пока только зарятся, вполголоса о претензиях на положенное им жилье шепчутся, однако еще, как говорится, не вечер, все впереди.
К Россошанской новые власти уже два-три раза наведывались, интересовались, почему в такой большой квартире всего два человека прописано, и как бы вскользь намекнули: «не боится ли, почему еще не уезжает?»
С печалью слушает Арзо рассказы родной женщины, не раз в жизни помогавшей ему. Сколько раз на этой кухне жизненно важные советы она ему давала, сколько раз выслушивала, с ним заботу делила, а сколько раз кормила всем изысканным, калорийным. Ныне прошлое, как мираж: для него, второго дитя, последнюю щепотку чая заварила, из глубин шкафа припрятанные карамельки достала, с балкона варенье трехлетней давности принесла.
– Арзо, милый, обеднели мы, – жалуется подавленным голосом Лариса Валерьевна, – пенсии не выдают, Дима вместо денег всякую дрянь получает, мы эти тряпки продать не можем… к тому же и Вика с великовозрастной дочерью у него теперь на шее – вот так еле-еле и живем… В магазинах ничего нет, на рынке дорого. Да и выходить небезопасно… Недавно на улице меня один бородатый тип с автоматом как схватил, кричит: «Это ты меня, стерва, в тюрьму упекла?». Чуть не придушил, хорошо, место было бойкое, добрые люди спасли, еле-еле ноги унесла.
– Может, действительно продадите квартиру, куда-нибудь в Россию переедете? – осторожно советует Арзо.
– Да ты что? – отмахнулась Россошанская, от протеста лицо ее еще больше сморщилось, только в поблекших глазах прежняя решимость. – Мои родители здесь похоронены… теперь и Леня здесь, как я их покину? Каждое воскресенье посещаю, а больше и дел нет. Митя, если ночь здесь проведет, то две-три там, у этой дряни ночует, потихоньку отсюда кое-что уносит, продает, – слезы потекли по ее увядшим щекам. – Это я так, по-свойски… Может, ты с ним поговоришь, повлияешь?
– Когда он придет?
– Сегодня вряд ли. Этой ночью тут был. Утром как раз тебя вспоминал, говорил, что должен ты вот-вот объявиться. Может, ты его на работе застанешь? Он там же работает, инженер, а где эта дрянь живет, не знаю, где-то на окраине. И чем она его приворожила?! Давай еще чайку! Как мне стыдно! Сынок приехал, а подать нечего… дожила.
– Успокойтесь, Лариса Валерьевна, – погладил Арзо ее дряблую руку, и тихо, вглядываясь в реакцию, спросил. – Я с женой все равно в город должен перебираться, может, у вас буду жить?…
– Ой, Арзо! – не дала ему договорить Россошанская. – Сама об этом хотела просить! Посмотри, пять огромных комнат, два санузла, ну, пожалуйста! Кстати, как твоя Полюшка? На фотографии – просто очарование! И как смотритесь вы с ней! Когда вы переедете?
– Сейчас пойду Дмитрия поищу, потом на рынок что-нибудь нам купить, сегодня у вас переночую, а завтра за женой в Ники-Хита поеду.
– Ой, Арзо, отметим твой приезд! Митю найди, телефоны не работают, в дикости живем. А у меня бутылочка коньяка для этого припрятана, под подушкой держу, а то Митя унесет, все ей, заразе, уносит. Слушай, Арзо, – в смущении тих голос Россошанской: – а лекарств мне не мог бы ты купить?
– Все куплю, – уверен молодой голос, хоть и не шибко набит карман, а положение получше, чем у пенсионерки.
Центр города абсолютно безлюден, на бывшей площади Ленина памятника уже нет; на разбитом постаменте – флаг свободной республики. Арзо двинулся в сторону конторы Дмитрия. Дернул дверь, потом позвонил. Пожилой вахтер чуточку приоткрыл дверь.
– Да вы откуда свалились, молодой человек? В исламской республике пятница – выходной день.
Ознакомительная версия.
