Они уже чувствовали себя почти в безопасности: скоро должно было взойти солнце. Волки сторожили стену, облизываясь, но взобраться наверх не могли. Дон Танкреди, который обладал неплохими познаниями по части легкой музыки, запел мелодию «оживленно, с жаром». В этот момент розовое сверкание, тончайшее и нежное, распространилось по снегу, разбудив на нем мириады кристалликов. Легкий порыв ветра, как небольшой зевок, прошел по сонным полям, и взошло солнце. Ослепленные его сиянием волки бежали в лес, чтобы спрятаться во мраке.
* * *
– Простите, доктор, что побеспокоили вас в столь ранний час, – сказала тетя Джудитта, провожая старого мудреца в комнату Бьянки Марии, – но нам ничего другого не оставалось: моя сестра в тяжелом состоянии.
– Мне очень жаль, – ответил доктор, – но надеюсь, она поправится.
– Не желаете ли пощупать ее пульс?
– Охотно.
Доктор пощупал ее пульс.
– Посмотрите также язык.
Маленький старичок озорного вида не заставил себя упрашивать; он посмотрел язык больной, впрочем, не проявив особого интереса к его виду; посмотрев язык, он тут же и прекратил это занятие.
– Могу я сделать ей укол? – спросила старая дева.
Старичок наморщил брови:
– Делайте.
– А если я поставлю ей лед на лоб?
– Почему бы и нет, почему бы и нет.
Доктор был настолько сдержан, что становилось неловко.
– Мы можем ее покормить? – спросила тетя Джудитта.
– По-моему, да.
– А может, лучше дать ей поголодать?
– А что? Давайте поморим ее голодом.
Тетя Джудитта не знала, что и думать о странном поведении доктора. Она сказала:
– Вы не выпишете рецепт в аптеку?
– Рецепт? – воскликнул доктор с удивлением. – Да за кого вы меня принимаете?
– Но простите, – сказала пораженная Эдельвейс, – разве вы не доктор?
Старичок рассмеялся приятным смехом.
– Ха-ха-ха! И поэтому вы пришли будить меня среди ночи! Ну, уморили! Если б я знал, ни за что бы не встал. – И продолжал смеяться, повторяя: – Ну, уморили! Ну, уморили!
Все с изумлением смотрели на маленького старичка. Наконец, он справился со своим смехом.
– Ну да, – сказал он, успокоившись, – я доктор…
– Ну так?
– Я доктор, но не медицины. Я доктор филологии. Меня зовут доктор Фалькуччо.
Он протянул правую руку тете.
– Вы не узнаете меня?
– Нет.
– И я вас тоже. – И рассмеялся приятным смехом. Потом он протянул руку Баттисте. – Ну, а вы? Не узнаете меня? Ну же, напрягите память!
Баттиста сделал неопределенный жест рукой.
– Я вас совершенно не узнаю, – сказал он.
– И точно, – воскликнул старик, – мы никогда не встречались. Я как раз хотел убедиться в том, что вы это помните.
– А, – сказал Баттиста, хлопая себя рукой по лбу. – Я как раз это и хотел сказать! Я, как вас увидел, так и подумал: «Кто этот господин? Мне кажется, мы никогда с ним не встречались». Я все ломал голову, вспоминая, в самом ли деле мы с вами никогда не встречались.
* * *
Появление маленького старичка с седой бородой, по всей вероятности, подействовало магически на госпожу Бьянку Марию, которая села посреди кровати и с огромным интересом следила за перемещениями незнакомца.
Тот повернулся в тете Джудитте:
– Сколько лет больной?
– Тридцать шесть с половиной.
Старик подбросил в воздух свою шапку:
– Ура, ура! Мы победили! – прокричал он. – Тридцать шесть с половиной – это нормально.
– Но это же не температура, – воскликнула тетя, – это возраст.
– Без разницы, – сказал доктор Фалькуччо с подъемом, – для меня это все равно. Я не врач, но на глазок могу сказать, что в тридцать шесть с половиной лет не умирают.
Он попытался пройтись в танце с засмущавшейся старой девой.
– Давайте отпразднуем выздоровление, – сказал он. – Я остаюсь на обед. Только прошу: спагетти и хорошее вино!
Он пожал руки Бьянке Марии.
– Я очень рад, синьора, очень рад. Вам по-настоящему повезло, что вызвали меня, а не врача. В окрестных деревнях живут четыре врача: синьора, это четыре убийцы, которые повергают в постоянный траур сие трудолюбивое население. Они являются туда, где имеется какое-либо недомогание, и в мгновение ока отправляют пациента на тот свет. Небольшую простуду они умеют превратить в двустороннее воспаление легких, несварение желудка – в тиф, головную боль – в менингит. Синьора, до того, как врачи обосновались в этих краях, это были счастливые селения. А с тех пор, как среди нас поселились эти четыре убийцы, на нас напал ужасный мор. Бедные селяне мрут как мухи. По сравнению с таким бедствием холера – простой насморк. А когда один из врачей уходит в отпуск, его заменяет другой. И нет никакого выхода, ни малейшей надежды на спасение. Один раз, когда заболели все четверо, здесь устроили настоящий праздник с иллюминацией.
Доктор Фалькуччо посмотрел на часы.
– Удивляюсь, как это еще никто из них не появился, – сказал он. – Обычно они слетаются, как стервятники.
В этот момент послышался зловещий стук во входную дверь. Фалькуччо посмотрел в окно.
– Запираемся! – возбужденно закричал он. – Это доктор Мастрилли! Кровожадное чудовище! Хуже Нерона! Хуже Калигулы! Это воскресший Тиберий! Вызвать Мастрилли – это все равно что умереть.
* * *
Но доктор Мастрилли собственной персоной уже входил в комнату, вопрошая ужасным голосом:
– Где, где же наша больная?
Минуту спустя прибыл доктор Гаспароне и почти сразу же за ним доктор Пассаторе, ученик доктора Маммоне да Сора, с криком:
– Всем стоять, больная моя!
Врачи обменялись приветствием, щупая друг у друга пульс.
– Добрый день, коллега, как мое здоровье?
– Неплохо, спасибо; а мое?
Поскольку домик находился на одинаковом расстоянии от окрестных деревень, каждый из врачей счел своим долгом нанести визит; каждый, увидев коллег, попытался было удалиться, но в конце концов остались все. Они осмотрели больную, обмениваясь репликами.
– Скольких ты уходил за последние две недели? – спросил Гаспароне.
– Восьмерых, – ответил Мастрилли. – А ты?
– Четырнадцать.
– Ух ты!
– Ты помнишь, – сказал Пассаторе, – та старуха, которую я начал лечить неделю назад…
– Ну и?
– Отдала богу душу сегодня ночью.
– А я угробил троих за один день, – сказал Гаспароне.
– У меня, – сказал Мастрилли, – сейчас лечится один, но боюсь, выздоровеет.
– Хочешь, я приеду посмотрю его? – с хищным блеском в глазах осведомился Гаспароне.
– Нет, это не нужно; на худой конец, я всажу ему четыре пули в башку.
– Прекрасно! – закричал за дверью голос. – Смерть больным!
То был Никола Морра, четвертый врач, который входил запыхавшись, с саквояжем хирургических инструментов, тромбоном через плечо и своими двумя помощниками, Тибурци и Фьораванте.
– Я опоздал, – сказал он, – прошу меня извинить; но у меня был срочный вызов, пришлось ехать к лежачему больному.
– Тяжелый? – спросила Бьянка Мария.
– Синьора, – сказал врач, – представьте себе, если бы они чуть-чуть задержались с вызовом, мой приезд уже ничего бы не исправил.
– Господи! – сказала Бьянка Мария, вздрогнув.
– Он бы умер? – испуганно спросил доктор Фалькуччо.
– Он бы выздоровел! – воскликнул Никола Морра. – Выздоровел! А так теперь ему болеть, по крайней мере, месяца три, и вряд ли он выздоровеет, раз попал в мои руки. Уж я его залечу.
По окончании осмотра доктор Фалькуччо проводил врачей на выход. Когда они вышли в прихожую и изложили старику причины, в силу которых у больной очень мало шансов выжить, Фалькуччо подмигнул им и сделал выразительный жест большим пальцем правой руки.
– А не хотите ли, – сказал он, – по стаканчику старого барбера?
– О, спасибо, – ответил доктор Гаспароне, – весьма охотно.
– А я вам не дам, – презрительно сказал старичок.
Он вытолкал их на улицу и с досадой захлопнул дверь, а они шумели и стучали в дверь, крича:
– Хотим по стаканчику! Хотим по стаканчику!
* * *
Баттиста попросил разрешения полчасика поспать.
– Позор! – сказал Фалькуччо. – Молодые люди моего поколения были намного ленивее теперешних! Но я не отдыхаю. Пойду-ка я домой поработаю. Мне надо писать роман. У меня уже все готово.
– А о чем он? – спросила Бьянка Мария.
– У меня не хватает только основного содержания и деталей. Все остальное есть, кроме названия.
– Да, но, – возразила Эдельвейс, – что же тогда у вас готово?
– Бумага, перо и чернильница.
– Ну, это, – сказала Бьянка Мария, – вы и здесь найдете.
– Хорошо, – ответил старый холостяк, – разрешите мне поработать. Дайте мне перо; дайте мне чернильницу; дайте мне бумагу. Постойте. Вроде бы мне нужно было еще что-то. Ах да. Дайте мне мыслей.
Он сел писать, но тут же застрял на крайне трудном месте: описании способа завязывания галстука, который один из его персонажей должен был повязать другому, совершенно не знавшему, как это делается.
