В арке Доктор сразу свернул налево, успев схватить старика за рукав. Они подбежали к подъезду, но металлическая дверь была закрыта. Они поспешили к следующему. На пути им попался огороженный кирпичной стеной и накрытый спуск в подвал и Доктор первым метнулся туда, Грончаков за ним, поскользнулся на ступенях, упал, сразу поднялся. «Тссс!» — прошипел Доктор. Дверь подвала тоже была закрыта. Но здесь можно было затаиться в темноте и остаться незамеченными.
В арке уже гулко раздавался топот ног. И тут же молодые голоса эхом разлетелись по двору. «Они в подъезде!» — «Сколько их?» — «Двое!» — «А там в беседке?..» — «Никого!» — «Здесь закрыто». — «Что? Домофон?.. Звони в любую квартиру». — «Не отвечают». — «Еще давай!..» — «Здравствуйте! Извините. Идет задержание… Откройте!» — «Пацаны, а с чего вы взяли, что они здесь?» — «Какое-какое задержание! Такое! Посмотрите в окна». — «Горите, пожар! Х-ха-ха». — «Блин, не сей панику, Серега». — «А кто это был?» — «Они визиток не оставили». — «Террористы». — «Чеченцы?» — «В ментовку уже кто-нибудь позвонил?» — «Не надо, мы сами их!..» — «Откроет здесь кто-нибудь, блин, или нет?! Что за барсуки!» — «Откройте, Горгаз!» — «Еще скажи спецназ». — «Але! Будьте добры…»
Наконец, им открыли.
Грончаков и доктор стояли в пропахшей мочой темноте подвального спуска и слушали, уже трезвые. Доктор разминал ненароком костяшки кулаков. Он вообще-то умел не только ставить зубы. В мастерской, где он был объявлен персоной нон грата, его побеждал в армрестлинге только Качок.
«Мальчики! Алексеев, Борисов!.. — вдруг послышался строгий женский голос. — Что происходит?» Мальчики стали сбивчиво горячо объяснять. Вышедшие из подъезда сказали, что там никого нет… Если только поджигатели не укрылись в какой-то квартире или не ушли на чердак, открыв его, например, заранее заготовленным ключом. Собравшиеся бурно обсуждали происшествие, удаляясь, — Доктор отер лицо платком, — но те же юные голоса неожиданно повернули назад и стали приближаться… «Вот здесь они где-то пропали! Серега сразу за ними вбежал, а их и след простыл». — «Мы курили на крыльце и слышим: опа! Пыхнуло!.. Смотрим…» — «Их было двое». — «Подъезд проверяли… Здесь? А здесь — нет».
И ласковый луч фонарика потек по кирпичной стене и осветил вонючую тьму подвального спуска и фигуры двоих: Доктора в джинсах и наброшенной на светлый джемпер рваной куртке, взятой в гараже, и высокого старика в старом плаще и вязаной шапочке, надвинутой на волчьи брови. Этот финал противоречил не только закону спонтанности, но… и как-то всему противоречил! Все это было как-то слишком просто и нелепо и похоже на дулю, которую вдруг больно сунули под нос в самом интересном месте. Но все именно так и было.
Как потом выяснилось, в Доме офицеров проходил бал выпускников школ. Выпускники и проявили бдительность. С их помощью были задержаны вандалы, Доктор и анархист.
Вот они стоят и щурятся от света фонарика в руке у сержанта. Бейте их бронзовыми сапогами!
Но Алекс отступал дальше.
Он спустился в распадок ручья, и, спрятав велосипед в густых зарослях, взошел вверх по нему и остановился под Карлик-Дубом, завязанным сольным ключом. Здесь было самое укромное место. Со всех сторон обширный плоский холм защищали ольховые джунгли: по серым стволам вился хмель, ядовито зеленела крапива выше головы, низины были заболочены. Идя за водой, Алекс обнаружил неподалеку от стоянки на осине гнездо: с него снялась, тяжко хлопая крыльями, бурая птица с пестринами, поднялась в небо, закружила над кронами, гнусаво крикнула. Канюк. В гнезде торчали светлые головы уже крупных птенцов. Алекс продрался сквозь малинник и пошел в густых зарослях иван-чая к старым березам на высоком берегу ручья, стараясь не задевать котелками о стебли. В долинке можно было увидеть пасущихся косуль.
Но в этот раз там никого не было. Алекс спускался по склону, розовеющему пятнами чабреца на кочках. Тропинка в траве была набита зверями. Здесь можно было столкнуться с лосем; выше стоянки находился Городок, бугор с зияющими дырами нор; когда-то там жили барсуки, пока их не вытеснили лисы; ночами лисята тявкали, мешая спать. Лис вообще-то стоило побаиваться, газета «Трудовой путь» писала об участившихся случаях нападения бешеных лис на собак; пострадал уже и один грибник, попробовавший покормить облезлую лисицу хлебом; такой вот «Лисичкин хлеб» — не по Пришвину. Черные торфяные тенистые берега ручья были испещрены копытами и копытцами. Над водой нависал смородинный куст. Алекс сорвал листьев для заварки, ополоснул их в ручье. Вода была чистой и холодной, ручей питали родники.
Для того, чтобы набрать воды в котелок, пришлось выкопать в песке ямку. В середине лета ручей сильно мелел.
Ныли комары. Ручей пробирался в черных берегах по светлому песчаному ложу почти беззвучно. В начале лета в нем можно было увидеть пескарей. Начинался ручей под Арйаной Вэджей, округлым холмом с редкой растительностью, — что и навело их на степные мысли. Алекс хорошо помнил тот день неохватного простора, как, собственно, и переводится Арйана Вэджа: Арийский Простор. Автор названия неизвестен, кто-то из сказителей Авесты. А название этому холму дал Егор. Оно его сразу просквозило, когда они поднялись на темя холма, округлого и огромного, как половина глобуса, оглянулись и увидели двух воронов, летящих куда-то над зелеными глыбами и плоскостями в цветущей майской синеве, запруженной мелкими кибитками облаков. Это был один из лучших дней. Им тогда открылся особый дух Местности, затерянного славянского края. И как будто они снова его обретали, совершив длинный переход в полземли.
…Было пасмурно, душно. С полными котелками Алекс поднимался по тропе. Справа склон казался парчовым от пальмовых ветвей папоротника. Пахло пряным чабрецом и сладковато-свежим иван-чаем. Этот высокий берег в березах казался пригрезившимся, но был реален. Никто из проходящих мимо, в километре отсюда, по грунтовой дороге, и подумать не мог, что здесь — так. Это было настоящее логово, местность в Местности. Обойдя стороной осину с гнездом, — соблюдая прайвиси (privacy, то бишь уединение) канюков, — он вышел на полянку с рухнувшей от ветра вершиной березы, нарвал бересты, наломал сухих веток и разжег огонь, достал из кустов старые рогульки, правда, поперечная палка уже сильно подгорела посередине, пришлось заменить ее новой. Повесив котелки над костром, Алекс раскатал легкую нейлоновую бескаркасную палатку, вытащил из развилки дуба колышки и шесты, и начал устанавливать ее. Каркасные палатки проще в использовании, может, надежнее, но Алексу нравилась эта — тем, что легче, и скрещенные шесты придавали ей схожесть с вигвамом или, скорее, с какой-то лесной избушкой. Палатка зеленовато-коричневого цвета поднялась под сводом густого орешника, среди сочной плантации ландышевых перьев, и сразу стало ясно, что она на своем месте. Десять шагов в сторону — и ничего не разглядишь. Даже дым костра сливался со стволами и листвой берез, дубов, осин. Но, конечно, пахнул горящей березой и горьковатой осиной и терпкими дубовыми ветками. На случай дождя у Алекса был с собой пятиметровый целлофановый полог с приклеенными резиновыми «ушами» для растяжек. Пока он решил не растягивать его, хотя, судя по всему, парило — к дождю. И хорошо, если бы он ударил прямо сейчас — градом и камнями по застолью на Чичиге. Алекс как-нибудь защитился бы. Надел на голову котелок вместо каски. Ведь бывают же такие дожди? Не помешал бы и шумерский ливень. Хотя, конечно, таким легким топориком плот не успеешь срубить. Интересно, из чего был корабль у шумерского Ноя — Утнапишти, Нашедшего Дыхание Долгой Жизни? Из ливанского кедра? Вряд ли. Гильгамеш рубил их много позже. Наверное, из тростника, пальмы.
И Гильгамеш, увидевший, как черви проникли в ноздри умершего друга, пустился в путь за бессмертьем, пересек степи, пришел к горам, к вратам, охраняемым людьми-скорпионами, держал перед ними речь и был пропущен в лабиринт; шел в полном мраке, пока не оказался в каменном саду, где его встретила хозяйка, подносящая богам брагу, не без иронии вопрошавшая, в чем дело? отчего его щеки впали, голова поникла и зачем он бежит по пустыне в поисках ветра? Гильгамеш снова говорил складно. Речь ему была послушна, хотя, наверное, тряслись поджилки. И хозяйка указала ему дорогу к корабельщику, который и доставил его через ядовитые гремучие воды смерти к острову блаженного Утнапишти, спасшегося не только от потопа, но и от смерти. Тот поставил точный диагноз его тоске, мол, плоть не только людей, но и богов в твоем теле. Преходящее и вечное в одном теле. И первая составляющая паникует. Проблема всех предыдущих и последующих тысячелетий обозначена.
Алекс сыпанул в забурлившую воду заварки и смородинных листьев, накрыл котелок крышкой; а во второй котелок ничего насыпать не стал, есть не хотелось, — только пить. Позже можно будет что-нибудь сварить. Он с нетерпением дожидался, пока чай настоится.
