— Союза нет, потому ничего нет!.. Воры свет воруют! Перестройка!
Удивляется бабушка — как это воры свет воруют?.. И как это Союза нет?.. А что тогда есть?.. Непонятно. Но надо в пальто, сапогах и шапке в нетопленой комнате сидеть и в пол смотреть. Утром — хлеб с соленым маргарином, днем — вареная картошка, вечером — каша. А если спросить у внучки, почему нет тепла и еды, то можно опять услышать, что колхозы не работают, фабрики стоят, поэтому ничего нет.
— А когда будет?
— Неизвестно. Сказано — перестройка, и всё, бабулька, не приставай, — отрезает внучка.
А внучкин муж из кухни поддакивает:
— Было добро, да давно. А когда опять будет, нас уже не будет!
Ну, перестройка — так перестройка. Будет — и пройдет. Бабушка всякие разверстки, чистки и бомбежки пережила. Сиди, в пол смотри. Ничего. Лишь бы войны не было.
Пока могла слышать — прислушивалась ко всему. В темноте слышно лучше, чем на свету. Но с детства была туга на левое ухо (отец дал оплеуху). А тут и второе забарахлило. Голоса и звуки стали отдаляться, тускнеть, гаснуть, исчезать. Затихло всё.
Ну, затихло — не потухло. Слепой быть хуже, чем глухой. Сиди и в пол смотри. Если крикнут что-нибудь прямо в ухо — то слышно. Главное можно понять. А остальное всё ерунда. Приходил как-то человек в белом, в глухое ухо жучок вставлял. Легче стало вроде. Но что слушать?.. Телевизор молчит. Бачок в туалете журчит. Зять что-то грызет на кухне. Внучка по телефону болтает. Временами в ухе кто-то разговоры заводит. Или смеется, как болван.
Иногда жучок вдруг начинал так дико свистеть и скрежетать, что бабушка поспешно вырывала его — бомб не хватало!.. Сталин войну выиграл, немца побил, откуда бомбы?..
Плохо только, что керосинка сильно коптит — дышать нечем. Человек в белом говорил:
— Не дышите керосином, очень вредно! Сосуды сужаются, склероз будет!
Легко сказать — не дышите!.. А что делать, чем греться?.. Лучше завтра от яда помереть, чем сегодня — от холода. «Замерзнугь всегда успеем, — невозмутимо думала бабушка под возню жучка в ухе. — В старом теле — что во льду, тепла ждать нечего. А склерозом не пугай, не страшно. Моя бабка в сто лет умерла — и никакого склероза! Перед смертью бус наглоталась, но по забывчивости, а так — всё помнила!»
Наконец перестройка лопнула, свет появился, но так вздорожал, что внучка опять не включала телевизора, пока зять не устыдил её:
— Не экономь на человеке! Что ей целый день делать?
Теперь бабушка сидит перед экраном и смотрит всё подряд. Даже переключалкой щелкать научилась. И всё ей кажется ужасно знакомым. Увидев Ельцина, она твердо говорит:
— Этот у нас до войны в ЖЭКе истопником работал. Пил сильно.
И почему внучка с зятем покатываются — непонятно. Мало ли кто где работал?.. Им бы только хохотать… Квакают, лягушки, а что смешного?.. Этот, например, мясником на рынке был, где муж вырезку к праздникам покупал… Теперь только очки нацепил и разжирел. Вот этот, мордатый, да — да… Что?.. Член бюро?.. Не знаю, паспорт у него не проверяла. Хороший мясник был, чистый… У других пьяниц мясо под мухами синее, грязное, а у этого всё чисто, и сам всегда в фартуке. И нечего хохотать… Скотину тоже резать уметь надо. Был бы бык, а мясник найдется, как муж говорил.
Телевизор такой большой, что сослепу трудно различить, ящик это или окно в стене. Поэтому, когда на экране идет дождь, бабушка беспокойно спрашивает:
— Белье успели снять?.. Не намокнет?..
Внучка вопит:
— Это в кино дождь идет, на экране! Какая же ты стала глупая, бабулька!
А она резонно думает: «Раз в кино идет, может и на дворе пойти… Не лучше ли вовремя снять?.. К тому же высохло давно, наверное… Если не скажешь, сами ничего не сделают. Лентяи!»
Смеется внучка, что бабушка костылем окно закрыть пытается. А забыла, дурочка, что с ней в детстве случилось: летом под окном на горшке сидела, а ветер так рванул створками, что все стекла посыпались. Спасибо еще, только парой шрамов отделалась, могла бы и глаза потерять…
Иногда бабушка нарывалась на каналы новостей. И тогда одни и те же кадры к вечеру повергали её в уныние:
— Вот эта бедная женщина уже целый день плачет!.. Лес всё время горит!.. Машины разбиваются!.. Дома рушатся!..
Внучка со смехом объясняет, что всё это — одно и то же: и женщина поплакала немного и перестала, и лес давно потушили, и битую машину на свалку свезли, и развалины бульдозером собрали. А бабушка недоумевает: если у человека горе, то он и плачет целый день… И лес не так легко потушить… И машину так быстро не починишь — она-то знает, муж автомехаником был. Да разве кто слушает её?.. Внучка только и знает, что ругаться, а зять хохочет почем зря. Вот и вся жизнь.
II
По телевизору, если нет дождя, то обязательно кого-нибудь режут, убивают, насилуют и бьют. Бабушка за всю свою жизнь не видела столько ужасов, сколько сейчас за один день показывают. Скорбно наблюдая бесконечные гонки, драки, пьянки, она иногда недоуменно спрашивает вслух:
— Чего эти бездельники по улицам шатаются?.. Почему домой не идут?.. Вот шалопаи!.. Их что, на работе не проверяет местком?..
Но делать нечего — в платок завернуться и смотреть один и тот же бесконечный фильм, где жулики грабят и воруют, а потом с девками по ресторанам сидят, пока их милиция не поймает. И поделом, нечего граждан дурить и водку хлестать. Если хорошие люди, то почему домой не идут, не отдыхают после работы?..
Увидев на экране Гитлера, бабушка злобно удивляется:
— Как, разве он ещё живой, проклятый?.. А где его фуражка?..
Внучка визжит прямо в ухо:
— Какой там живой! Это документальный фильм! Хроника!
А бабушка в ответ крысится: мало ли что!.. Может, он где-то спрятался, а сейчас его поймали?.. Ведь говорили же, что Сталин обещал Гитлера в клетке по всему СССР провезти, напоказ, а Гитлер взял и сбежал куда-то в Америку. У мужа на работе даже места продавали на этот показ. И деньги, между прочим, потом не вернули, когда он в Америку убежал. И фуражка у Гитлера, как у Сталина. Только у Сталина — с серпом и молотом, а у Гитлера — с их пауком. И никого она ни с кем не путает. Это её все путают.
В общем, около телевизора сидеть можно, только ноги ноют и по костям зуд пробирается. От болей свежий творог сильно помогает. Только вот творога хорошего никак не найти — какой-то он жидкий сейчас стал, с коленей сползает и простыню пачкает. А это не дело — грязь бабушка не любит. У нее в доме всегда чисто было. Не то, что у внучки-вертихвостки, которая только туда-сюда всё швырять может!.. Ни разу не села, кофту не связала, носков не штопает, одежду не гладит!.. Обедов нормальных готовить не хочет: так, кинет что-то в кастрюльку — и готово!.. Ни супа нормального, ни мяса с картошкой… Только — шур-шур, срамные юбки напялит, папиросу в зубы — и бежать.
Пусть потом не удивляется, если её какой-нибудь прохвост в углу прижмет — сама напросилась. Мужчинам много ли надо?.. Все они прощелыги… Как увидят — так и норовят хватануть за что попало, как муж покойный… Покойный ли?.. Недавно ночью опять пришел и в постель просился, да она не пустила. Он всегда такой был, терпеть не мог — «Давай-давай, никого нет, дети ушли, давай по-быстрому!» — завалит на кровать, трепыхнется пару раз — и на работу… А с работы придет, отдохнет, переоденется и опять улизнет… То в кино с бухгалтершей видели, то с пьянчугами в столовой пиво пьет. А она детей нянчи, обед готовь, на дворе под краном белье стирай, талоны отоваривай, в очередях стой и с соседками ругайся…
А теперь и того хуже — сидеть, в пол смотреть. Без ушей много ли узнаешь?.. И глаза сдают. Хоть и вырезали когда-то катаракту, но всё равно, как через грязный стакан со стоячей водой одна муть видна.
Свет дали, но еды не прибавилось. Даже еще меньше стало. И холод не ушел. И почему-то давно пенсию не несут. Может, почтальонша адрес забыла? Внучка смеется:
— На твою пенсию, бабулька, буханки хлеба не купишь! Да и зачем тебе деньги? У тебя ноги не ходят!.. Куда тебе по магазинам ходить! Мы всё купим, что надо!
Ну, пусть. Ей ничего не надо. Всё хорошо. И жить вполне можно, если бы только творог достать посуше, комками. В марлю завернуть и к коленям прикладывать. А потом сырники сделать можно — творог-то чистый, в марле был… Внучкин муж сырники любит. Он всё ест. Даже из капусты, которой колени были обложены, борщ себе сварил недавно. И правильно, чего добру зря пропадать?.. Колени-то чистые, на Пасху мыли…
А деньги… Бабушка никогда и не видела их толком — раньше у мужа были, а потом неизвестно куда делись. Да и зачем они ей?.. Всё равно никуда ходить она не может: ноги крутит, а в затылке — свинец. Правильно люди говорят: стар да нищ — гниль да свищ… На голову нечистая сила давит, зовет постоянно: «Чайник кипит!.. Дети голодные!.. Квартира не прибрана!..» И голос не из головы, а будто прямо из сердца идет. Иногда в живот переберётся, оттуда ворчит: «Муж скоро будет, а обеда нет!» Бабушка пытается поймать голос, шлепает рукой по животу, по бокам — ничего не помогает, сам уходит и приходит, когда хочет, является, когда его не просят…
