Ознакомительная версия.
– Ничего, вот приедет к ним лет через семь-восемь этот же Калманкин с ножиком, так поймут… – многообещающе сказал Коржавин.
Наконец, все уселись. Первой выступала пышнотелая дама из миграционной службы.
– Дорогие ребята! – начала она, и Бесчетнов усмехнулся. – Для вас сегодня знаменательный день: вы теперь полноправные члены нашего общества, будущие защитники отечества… – на этих словах зэчата начали недоуменно переглядываться – неужто и с их статьями в армию берут? Дама поздравила всех и начала раздавать зэчатам паспорта.
Ни одной улыбки не увидел Бесчетнов на лицах тех, кому вручали паспорта, ни одного слова радости и поздравления, ни одной шутки не услышал он от их друзей. Да и были ли здесь друзья? Казалось, будто каждый выходит из личной клетки, и в эту же клетку возвращается.
«Да и то… – подумал Бесчетнов. – Тюрьма, видать, все-таки не сахар»… Эта мысль доставила ему злорадное удовольствие – он вспомнил о Кулике.
«Может, и не так сладко будет ему здесь – подумал Бесчетнов. – Может, еще пожалеет о своей хатке в деревне Перуновка. Хоть и похожа эта хатка на сарайку, а все же на воле…».
Вместе с паспортами зэчатам давали тоненькую книжицу – Конституцию России. Зэчата начали ее листать. Однако тут к столу с красной скатертью подошел начальник колонии.
– «Паспорт» – с французского означает «разрешение прохода»… – начал он. «ишь ты, подготовился…» – подумал Бесчетнов. – и сегодня вы переходите в другую, взрослую жизнь. Желаю, чтобы она дала вам что-то особое, чтобы вы осознали, что являетесь гражданами нашей страны…
«Уж они осознают…» – подумал Бесчетнов, глядя в лица зэчат. Он долго не мог подыскать определения для этих лиц, но вдруг подумал, что больше всего эти лица похожи на лица покойников. Эти же покойницкие лица были у них теперь в паспортах – то ли по инструкции, а то ли по жестокой шутке администрации, фотографировались зэчата в своих тюремных робах, в кадр попали даже номера. Никакой отметки в паспорте не надо было – по одной фотке видно было, что за человек. До следующей смены паспорта по возрасту обречены были зэчата иметь в паспорте каинову печать. Бесчетнов подумал, что это все же скорее всего позабавилась администрация.
Он смотрел на эти лица и пытался по ним что-то прочитать. Но пусто было в глазах зэчат, да и эти пустые глаза зэчата прятали, чтобы не зацепить чужого взгляда. Бесчетнов знал, что так ведут себя бродячие собаки – они смотрят в сторону, но при этом всегда видят тебя и всегда готовы броситься.
– Тема нашего «круглого стола» «Малолетние преступники, их права и обязанности»… – сказала дородная женщина в красной блузке и с брошью в виде какого-то цветка на груди. У женщины был еще и шиньон – такого Петрушкин не видел с восьмидесятых годов, в которых, как он понял, эта дама и застряла. – на нашем «круглом столе» присутствуют представители пенитенциарной системы, духовенства, психологи, правозащитники. Думаю, получится всесторонний плодотворный разговор.
Петрушкин сам не очень понимал, зачем пришел на это мероприятие. Ему сказали – о подростковой преступности, и он решил – надо идти. В последнее время ему хотелось кричать на площадях – опомнитесь, люди! Наше будущее убивает нас! Он понимал, что с такими криками недалеко и до психушки, но как еще можно было предостеречь людей от опасности, затаившейся в детях? Петрушкин хотел было написать об этом материал, но редактор, обычно принимавший петрушкинские идеи с лету, тут как-то замялся. «думает, я из-за своей беды теперь все вижу через кровавые очки… – понял Петрушкин. – Ну да, тем, с кем такой беды не было, все кажется – пустяки. Каждый день в газетах читаем про то, как дети убивают, а нам все кажется – пустяки».
Когда его позвали сюда, Петрушкин обрадовался «круглому столу» – вот где поговорить! Тем более, позвали не как журналиста – позвали как человека, которому досталось от малолетней преступности так, что круче некуда. Петрушкин набросал тезисы – чтобы от волнения ничего не забыть и не сбиться. Ему сказали, что дадут время. Пока же он решил послушать, о чем будет разговор.
– Известно, что во время революций, войн и социальных катаклизмов более всего страдают самые незащищенные социальные слои населения: старики и дети. Те, кого называют наше будущее, сегодня все чаще оказываются за решеткой, приобретая статус малолетнего преступника… – читала с листка женщина в красном. – Мотивами все чаще оказываются корысть или хулиганские побуждения. Возрастает агрессивность и криминальное разнообразие в действиях преступных групп с участием девушек. Кражам, разбойным нападениям и мелким хулиганствам нет числа.
«Все так… – подумал Петрушкин. – ну и?..»
Однако поворот в беседе оказался неожиданным.
– Если несовершеннолетний совершил какое-либо преступление, то наша цель убедить его в том, чтобы он осознал свою вину, раскаялся, принес извинения потерпевшей стороне… – заговорил солидный мужчина в темном костюме, как понял Петрушкин, какой-то адвокат. – Существует целый ряд теорий, и они во многом реализованы на Западе, например, в США существует теория так называемого «Примирительного правосудия», которая ограничивается раскаянием. Порой бывает, что самые тяжкие преступления решаются в порядке достижения договоренности с потерпевшей стороной. Это достаточно дерзкая теория, но она основана на результатах исследований психологов, педагогов, юристов, которые думают о будущем, о том, что важно человека не упрятать за решетку, не изолировать от общества, а все-таки вернуть в это общество и сделать полноценным человеком.
«Твою мать! – подумал Петрушкин. Вообще-то он не матерился, но тут вдруг понял, что никаких других мыслей по поводу услышанного у него нет. – вернуть в общество?! Кого! Зверушку эту? Тебе бы в квартиру его вернуть – посмотрю я на тебя»…
– Своеобразный подход к этой проблеме исповедует ООН, которая еще в 1985 году приняла так называемые «Пекинские правила»… – опять заговорила дама в красном. – Согласно этим нормам право несовершеннолетнего преступника на конфиденциальность должно уважаться на всех этапах следствия. Кроме того, подобные уголовные дела должны рассматриваться на закрытых судебных заседаниях, без присутствия журналистов и последующей информации в СМИ, указывающей на личность несовершеннолетнего правонарушителя. Детского раскаяния, например: «Я больше не буду» – иногда достаточно для прекращения уголовного дела.
«То есть, не надо было писать, что это Кулик, и судить его надо было тихо, по-семейному… – закипал Петрушкин, чувствуя, как начинает ныть сердце. – А если бы он сказал „Я больше не буду“, следовало бы умилиться и его обнять. Сумасшедший дом…».
– Нами подготовлены памятки для родителей ребенка, которого обвиняют в преступлении… – сказала дама с короткой стрижкой, быстро стреляя по сторонам глазами. – Там на на основе рекомендаций правозащитных организаций имеются несколько практических советов.
«Это же сколько денег уходит на все эти программы? – подумал Петрушкин. – Это сколько денег уходит на весь этот гуманизм… Построили бы завод, чтобы Кулик мог там работать. Или дали бы его семье денег на дом, чтобы был у него просвет в жизни. Почему в нашей стране всегда вкладывают деньги в гипс и в инвалидные коляски – нет бы дорогу починить, чтобы никто на ней ноги не ломал»…
Петрушкин снова ушел в себя. Иногда он слышал обрывки фраз. Оказалось, так много было придумано поблажек для малолетних преступников, что Петрушкину даже удивительно сделалось – как же Кулика еще не выпустили из тюрьмы? Вот можно было хотя бы передать его «под присмотр» родителей или опекунов. Фраза «общество не заинтересовано в том, чтобы на всю жизнь загонять подростка за решетку» совершенно вышибла Петрушкина из колеи.
«Может, я ожесточился? – спросил он себя. – ну да, прежде я бы тоже сидел и кивал головой. А теперь жизнь проехалась по мне паровым катком, и я не представляю себе, как можно молоть такую чепуху. Надо чинить жизнь, а в России по-прежнему чинят тюрьму… все эти меры хороши, если подросток попал в тюрьму по глупости. А как он может попасть в тюрьму по глупости? Какой-нибудь привели бы пример. Нет, все примеры – убийства да изнасилования. Преступность вся – от озлобленности, а детская – тем более. Дети не могут себе объяснить, почему жизнь именно такова. Получается, что детская преступность – это такая форма революции? Может быть»…
Тут он услышал свою фамилию – оказалось, дама в красной блузке приглашает его выступить.
«Что же говорить?» – растерянно подумал Петрушкин.
– Я должен попросить у вас извинения, потому что я во многом не разделяю ни мыслей ваших, ни точек зрения… – начал Петрушкин и увидел, как кто-то из женщин понимающе закивал. – ну да, вы думаете – у него убили семью, какого понимания можно от него требовать? Так и есть. Но встаньте на мое место. В чем смысл вашего гуманзима? Есть такие учреждения – хосписы. Там человеку помогают достойно умереть: меняют простыни, памперсы, следят, чтобы от него не пахло. Ваша работа – тот же хоспис. Вы прихорашиваете смерть. Работаете, когда все уже случилось. Это тоже конечно нужно. Но главное – стараться, чтобы жизнь была лучше. Чтобы покататься на машине не было для 16-летнего парня мечтой настолько заветной и несбыточной, что он ради нее убить готов.
Ознакомительная версия.
