А есть еще акулы, есть ядовитые рыбы, есть, говорят, и Великий Морской Змей, которого пусть никто и не видел, но ведь неизвестно, что там, под этой, такой нежной и ласковой сейчас поверхностью. Может, он уже вынырнул из глубин где-то в районе Марианской впадины, уверенно проплыл лишь ему одному известным маршрутом из Тихого океана в Индийский. А тут совсем близко, надо лишь обогнуть Аравийский полуостров и, через Красное море, пронырнув Суэцкий канал, оказаться в море Средиземном, и вот уже он где-то поблизости, достигнет берега к вечеру, в худшем случае к ночи.
Было время, когда он любил купаться ночами, молодой был и безрассудный, и море тогда казалось ему другим. Пока одним поздним часом, в тропической немоте, ему не примерещился косой плавник, рассекающий волны. Он повернул обратно, страх подгонял в спину, а когда вышел из воды и рухнул на теплый даже в ночи песок, то чувствовал лишь оглашенно колотящееся сердце, с тех пор в море ночью ни ногой, да и днем лучше обходить его по берегу.
Давно это было.
Захотелось курить. Тип все не звонит. А интересно, на самом деле можно найти эти сокровища? Как их там? Госпитальеров? Скорее всего это ерунда, байка для туристов, но что-то ему подсказывает иное.
Он всегда доверял своей интуиции. Если бы не она, то он давно бы уже лежал где-нибудь в бетонном мешке, в лучшем случае на кладбище, слово тоже из разряда запретных. И потом, это ведь не требует от него инвестиций, так, оплата яхты в лучшем случае, а если найдут…
С лоджии не видно ни города, ни замка. И ему это нравится. Искусственный остров в бухточке, прямо напротив пляжа, возле него пришвартован кораблик. Вечерами так хорошо сидеть на верхней палубе, есть рыбу и пить вино. Он не взял с собой жену в этот раз, им надо малость отдохнуть друг от друга, да и потом, та захотела в Европу, да и потом, еще надо будет заехать в Стамбул на пару дней, а с женой там делать вовсе нечего.
Турция хорошая страна, если бы не турки. Он им не верит, хотя он вообще никому не верит, только себе самому. Весь мир делится на две части, он и все остальные, ну разве что еще жена, но и она отчасти среди остальных.
Скоро начнет смеркаться. Тогда можно будет выйти из номера и пойти погулять, отель большой, есть где размять ноги.
В Турции у него партнеры, есть даже портной в Стамбуле, очень модный и известный, но он так и не смог сшить, что надо.
С костюмами Арнольду вообще не везло. Может, дело в фигуре, хотя ему бы не хотелось так думать, но отчего-то все, что ни шьют, кажется чужеродным, а ведь должно быть как вторая кожа, тем более за такие деньги! На обратном пути надо навестить портного, а еще обязательно сходить в хамам.
Вот что тут ему нравится больше всего, он даже дома сделал себе турецкую баню, правда, пришлось обойтись без камня посредине, на который ты ложишься, и тебя намыливают, делают тебе массаж, снова намыливают. Просто места не хватило, надо бы снести все и сделать заново, а лучше позвонить сейчас жене и попросить ее заняться этим, она любит возиться с хозяйством, планировать, нанимать рабочих, следить, правильно ли они все сделали.
Вот сейчас докурит и позвонит.
В дверь стучат.
Это та пара из Москвы, с которой они ездили на экскурсию в замок. Интересно, а чего он так повелся на эту историю про сокровища? С детства ведь не дурак, и развести его на подобное невозможно, но тут что-то как торкнуло, хотя, может, просто скучно?
Бодрум бесит его, все из-за этого. Он никогда не чувствовал себя еще таким чужим, несмотря на все плюсики, что показывает счетчик. Неправильный город с этими белыми домами и серой громадой замка, хотя не так уж он и громаден, если быть объективным. Но он мешает, будто постоянно напоминает о том, что вот он, замок этот, был, есть и будет, как и море, омывающее его стены, а он, Арнольд, исчезнет и даже не превратится в призрака. Наподобие того, что примерещился ему в тот час начала жары, когда этот соотечественник вывел их из подземной тюрьмы и они опять начали подниматься по крутым ступеням. Илона, жена москвича, так вспотела, что у нее вся белая блузка стала мокрой. Несмотря на возраст, она еще ничего и явно смотрит на него с интересом.
Пора бы открыть дверь. Так он и думал, что это она. Была бы лет на пять помоложе, а лучше на десять. Отсутствие жены дает себя знать, а про проституток до Стамбула и думать нечего, да и потом, будет ли время, всего два дня, а дел много, не только ведь визит к портному, надо еще провести ряд встреч, эндорфины, эндозипины, когда количество нулей в конце увеличивается, то первых становится больше и жить становится лучше. Хорошо, что она без мужа, привет, заходи!
— Ты пойдешь с нами на ужин?
На ней простенькая маечка, под которой явно нет лифчика. Сегодняшняя озабоченность начинает ему мешать. Дома в таких случаях хватает одного телефонного звонка, но сейчас он не дома. Вообще в таком возрасте маечки уже не носят, хотя это она явно специально, чтобы посмотреть на реакцию, видимо, ей тут тоже скучно.
— Анатолий где?
— Где обычно!
Это значит, что муж ее сидит у бара и вливает в себя очередную кружку пива. Или чего покрепче. Он так с утра и до вечера, если они в отеле.
Что-то подсказывает ему, что лучше вести себя корректно. От этой дамочки потом не отвязаться, а зачем ему это нужно? Хотя она хочет, это чувствуется даже по запаху, от нее пахнет не только парфюмом, но и вожделением, наверное, уже вся намокла, что за дурацкое имя, Илона, надо же такое придумать!
— Так мы идем?
— Выпить хочешь?
Глаза у нее вот только ледяные, как у змеи. Если не смотреть в глаза, то даже можно испытать желание, но стоит лишь заглянуть в эти холодные пустышки, как оно пропадает напрочь, или он чего-то сейчас опять себе придумывает? Крашеная блондинка, как и положено даме ее возраста. Чем больше за тридцать, тем крашеннее. Когда он смотрит на таких, то всегда забавляется тем, что пытается представить себе цвет их волос на лобке. Некоторые красят и там, а другие оставляют, если, конечно, там все не выбрито гладко-гладко, хотя этого он не любит.
Он разливает вино, Илона садится в кресло и закидывает ногу на ногу. Какие они все одинаковые. Если хочешь показать ноги, то надо сесть именно так. Сколько их уже у него было? Иногда ему кажется, что всего в жизни он добился ради женщин. Красавцем его назвать нельзя, и были времена, когда он был мало кому нужен, но они давно в прошлом. Нет, дело не в его деньгах, но они дают харизму, и именно она заставляет женщин становится податливыми. Купить можно все и всех, он в этом убежден, пусть даже кто-то не продастся за одну сумму, но всегда можно предложить другую или же найти неденежный эквивалент.
Может, спросить, сколько она стоит?
Арнольд начинает смеяться.
— Ты чего?
— Хочешь еще? — спрашивает он и доливает ей вина в бокал.
В ближайшем ресторане начинает звучать турецкая музыка, он терпеть не может эти завывания, кажется, что они все плачут и плачут, никакой радости, хотя они вообще другие, интересно, а их женщины похожи на наших?
— У нас еще есть время! — говорит Илона, и в ее глазах проскальзывают змейки.
Если ничего не случится, то он не удержится, но ведь этого она и ждет. И тогда в файле появится очередная запись, хотя Господь временами уберегает неразумных ради спасения души и посылает им знак.
Мобильный начинает громко исполнять песню Чебурашки, какой-то незнакомый номер, видимо, местный, кто бы это мог быть?
Я давно уже понял, что если не хочу чего-то, то обязательно это сделаю. Так получилось и со звонком Арнольду.
«Через час, позвоню через час!» — подумал я и полез в карман за телефоном.
Соединение миров есть бритва Оккама. Или просто бритва, хотя в том, что «не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости», есть нечто завораживающее, в отличие от простого прикосновения металла к горлу.
Стоит ли говорить, что Арнольд ждал моего звонка.
Мне часто доводилось сидеть без работы. Временами это вызывало приступы отчаяния, вплоть до мыслей о самоубийстве. Порою же наоборот, я становился счастливым от внезапно обретенной свободы, пусть у нее и был полынный привкус нищеты. Иногда не было денег даже на хлеб и сигареты, но я не помню, чтобы хоть раз моя собака осталась голодной. Последний такой период случился лет пять назад, и матушка, и пес были еще живы. Сложнее всего было с матерью, она жутко обижалась, что я не присылал ей тогда денег, и комплекс плохого сына пульсировал все сильнее и болезненнее, как флюс. Вот только возникшую боль нельзя было унять ни содой, ни шалфеем, ни фурацилином. Даже хирург не смог бы помочь мне со всеми его стальными блестяшками, стерилизованными и приготовленными к работе уютной медсестрой. Предположим, что крашеной блондинкой за сорок, матерью троих детей, ни разу не испытавшей оргазма, пусть и честно удовлетворяющей все прихоти мужа, метаясь между любовью и ненавистью, как теннисный мяч над кортом. Я лениво придумываю себе ее образ, распаленный жарой и полуденным бездельем. Тем более что совсем недавно опять был ошарашен встречей с призраком матери, а после этого, как и следовало ожидать, вновь оказался одновременно в двух мирах.
