Ознакомительная версия.
— Лена! — приблизившись к ней и совершенно естественно перейдя на «ты», обдал я её ароматом внезапно вспыхнувшей страсти. — Какие сегодня на тебе трусы?
— Розовые… — тихо и совершенно обречённо произнесла она.
Я обхватил её стремительным движением рук, сжал это трепещущее, такое одинокое, необласканное тело и алчно засосал её ротик в свои ненасытные губы. Елена Марковна обмякла и носом издала некий звук, выражающий своё добровольное, безоговорочное и давно желаемое поражение.
— Пойдём, пойдём! — потащил я её вниз по лестнице к подсобке, что располагалась в подвале.
Там хранились лопаты и мётлы, не раз обитатели психушки выходили с ними на уборку прилегающей территории — подсобка никогда не закрывалась. Я затащил Басовую внутрь, ударил ладонью по выключателю, одинокая лампочка осветила заваленную хозяйственным скарбом комнатушку. Лампочка, к счастью, работала — она могла бы и не гореть, это не стало бы какой-то вопиющей трагедией, я уверен, что мы разобрались бы и в кромешной темноте, но с лампочкой всё же было лучше. Небольшой пятачок пола, как раз такой, чтобы улечься на спину, поджав ноги, был свободен, я подмял под себя учительницу — мы почти рухнули на пол.
Должен признаться, что я действовал чересчур хаотично. Ничего удивительного, всё же это был мой первый секс в жизни. Вспоминая сейчас те минуты, я благодарю свою пытливую натуру за то, что она не выдала на-гора в самый неподходящий момент — а момент этот был бы воистину самым неподходящим — колкую и липкую дозу рефлексии. Для подростка, которому только-только исполнилось шестнадцать лет и которому уже успели вручить паспорт, чем он совсем не гордился, потому что вышел на фотографии кривомордым дистрофиком, чей член был нетвёрд и неопытен в любовных утехах, чей внутренний мир ещё инстинктивно пытался противиться им, это было бы просто губительно. К счастью, волна страсти захватила меня с головой, и всё прошло как подобает, правда, длилось совсем недолго.
Я задрал подол тёмно-коричневой плиссированной юбки Елены Марковны, стянул с неё трусы — о, этот розовый цвет, освещаемый грязной сороковаткой, ты останешься со мной до последнего мгновения! — потом спустил свои брюки с трусами до колен и ткнулся покачивающейся то ли в такт движениям тела, то ли самой по себе пиписькой в сгусток темноты между её ног. Мне повезло, я сразу же попал в цель. Цель истекала влагой, а потому проникновение прошло ненатужно и естественно.
— Ну что же ты делаешь! — раздался в ухе шёпот учительницы. — Ну зачем же ты так!
Эти слова не были упрёком, они были одобрением.
— Я прочитал Набокова, — принялся бормотать я в ответ. — Как ты рекомендовала. «Приглашение на казнь», «Защиту Лужина» и «Лолиту».
— Да?! — обрадовалась она. — Ну и как?
— Дрянь. Полная дрянь. Это совершенно никудышный писатель.
— Ты не понял его.
— Там нечего понимать. Он неправильно воспринимал человека и окружающий мир. Он трактовал их пошло и приземлённо. Он только раздражает.
Вскоре я кончил. Почему-то Басовая издала при этом долгий и сладострастный стон.
Я почувствовал, что должен объяснить ей кое-что во избежание последующих разочарований, после того, как сбегу отсюда.
— Я не люблю тебя! — бросил я ей, поднимаясь на ноги и натягивая брюки. — Нам не быть вместе.
Она лишь коротко взглянула на меня и ничего не ответила.
Чёрт побери, быть может, рассуждаю я сейчас, она родила и воспитала на скромную учительскую зарплату моего ребёнка! Ему сейчас уже девятнадцать лет. Кто это, мальчик или девочка?
Нет, нет, так думать наивно и даже глупо. Никого она не могла родить. Не потому, что не могла физически, просто не у каждой завязки бывает своя развязка. Почему-то я уверен, что у того короткого сношения в подсобке никакой развязки быть не могло. Почему-то уверен.
Всё же я чмокнул её в щёку, чтобы она не считала меня окончательным подлецом. Поправил на себе одежду, выбрался из подсобки, потом из здания — и был таков.
Вы знаете, я всегда любил рок-музыку. С самого первого мгновения, когда услышал её.
Я не считаю первым мгновением прослушивание миньона (то есть маленькой такой пластиночки, на которую помещалось от двух до четырёх песен, если кто-то не знает) английской группы Sweet, группы в целом неплохой (в чём я убедился позже), хоть и испорченной устремлениями к традиционной эстраде, с одной стороны, и пошлым глэм-роком, чрезвычайно модном в семидесятые, с другой. На пластиночке, обнаруженной среди прочих в отцовской, в общем-то, довольно скромной и эклектичной коллекции и почему-то выбранной мной для самостоятельного прослушивания, значились, насколько мне припоминается, две песни самого раннего периода группы начала семидесятых годов, отмеченного ярко выраженной примитивностью и глупой слащавостью. Одну из тех песен я помню до сих пор: запомнилась она мне скорее тем, что заставила меня занервничать и вообще подействовала на меня на том первом прослушивании как-то раздражающе. Она называлась «Чоп-чоп-чоп» — да, практически именно из этих слов она и состояла, по крайней мере, её припев точно состоял из них. Такой рок за душу не брал, да и роком по большому счёту группу Sweet считать всё же трудно, я знаю, что многие отказывают ей в этом праве — быть может, и зря, всё-таки это была хоть и причёсанная, но всё же гитарная и достаточно тяжёлая музыка.
Не могу вспомнить, состоялось ли в моём отрочестве прослушивание — самостоятельное или же в присутствии родителей — выпущенного хрен знает каким огромадным тиражом сборника The Beatles «Taste Of Honey», эту пластинку имела у себя в доме каждая советская семья — ну, интеллигентная точно. Даже если прослушивание состоялось, то и его первым настоящим знакомством с роком я назвать тоже не могу: я не принадлежу к тому тугоухому большинству, которое считает «битлов» величайшей группой всех времён и народов, в моём личном хит-параде они даже в первую сотню вряд ли войдут (например, сольные альбомы Маккартни мне всегда нравились больше), а по сути, за исключением десятка по-настоящему проникновенных мелодий (которые слишком удобоваримы и доступны для понимания всех, а это уже плохо) «Битлз» гнал обыкновенный битовый порожняк в стандартах шестидесятых и каких-то откровений на самом деле не сделал. Они были слишком позитивны, эти ливерпульские парни, слишком любвеобильны, чтобы приблизиться к тайным смыслам жизни, а потому прослушиваемая раз в пять лет по какому-то особому и не менее любвеобильному настроению (я слаб, бывают и у меня такие) группа «Битлз» так и осталась для меня командой второго эшелона.
Не считаю я первым мгновением знакомства с роком и прослушивание моим отцом (в моём присутствии, как раз незадолго до того, как я уничтожил Чернобыльскую электростанцию) мутного и по большому счёту неудачного альбома английской группы ELP — хрен уж там знает, как он назывался — альбома 1986 года, когда, собственно говоря, ELP было уже совсем не той знаменитой и высокоинтеллектуальной группой семидесятых годов, состоявшей из легендарных музыкантов Кита Эмерсона, Грегга Лейка и Карла Палмера, из первых букв фамилий которых и родилась эта знаменитая аббревиатура. Барабанщика Палмера в то время в составе заменил другой не менее известный, правда, большей частью участием в хард-роковых, а не артовых проектах, барабанщик на букву «П» — Кози Пауэлл; после некоторой паузы возрождённая группа с новым барабанщиком на букву «П», что позволило сохранить в названии три знаменитые буквы, решила записать новый альбом, зачем-то, видимо ввиду отсутствия необходимой наличности, сделала это и разочаровала всех без исключения, включая моего отца, любителя рок-музыки средней руки, и всех поклонников рока в Советском Союзе, которые смогли оперативно ознакомиться с этим альбомом благодаря государственной фирме «Мелодия», быстренько купившей на него лицензию и выпустившей его в стране Советов массовым тиражом по стандартной для пластинок зарубежных исполнителей цене 3 рубля 50 копеек. Альбом не радовал ни мелодиями, ни проникновенностью, ни глубиной. Ничего этого в нём не было. Помню, как отец, прослушав его в первый раз, с досадой произнёс:
— Сдулась группа.
Я был с ним полностью согласен, хотя и не слышал её предыдущих записей.
В общем, ничего в моей доинтернатовской жизни из чувственного мира рока не всколыхнуло мою мятущуюся душу, а потому первым знакомством с настоящим роком я считаю Костю Кинчева и песни его «Алисы» — да, именно этого демонического лицедея (о котором многие почему-то отзываются сейчас с разочарованием и раздражением), сыгравшего одну из главных ролей в позднесоветском проблемном фильме о молодёжи киностудии «Ленфильм» с воровским названием «Взломщик». Фильм этот совсем недавно я пересматривал — разумеется, того впечатления, как тогда, в восемьдесят седьмом, когда всем интернатом мы ходили на просмотр в кинотеатр (иногда такие кинопоходы устраивали и для придурков), он мне не подарил, в чём нет ничего удивительного — было бы странно, если б произведения искусства не менялись вместе с нами — но тогда, тогда… о, чёрт меня подери, что за сильное впечатления я испытал тогда!
Ознакомительная версия.
