– Пусти меня! Им что, обязательно надо за кем-то идти?
– Ты спросишь меня, отчего человек устроен так, а не иначе? Я не отвечу. Ты же пошел за Линдором на пустошь и не спрашивал, почему надо идти. Просто пошел, хотя Линдор не был великим стрелком… И помни главное: каждый упущенный тобой день, каждый час, каждый жест, способный кого-то оттолкнуть, – это люди, которых ты мог бы спасти и не спас.
– А почему их должен вести непременно я?
– Потому что ты один из немногих, кто уже сейчас понимает необходимость в срочном порядке что-то менять. В худшем случае – начинаешь понимать. Боюсь, до большинства населения эта истина дойдет поздновато. И еще: ты мне нравишься.
– Поэтому ты и ударил меня при них? – спросил Леон, косясь на подростков.
– Ты плохо обо мне думаешь, – усмехнулся Умнейший, проследив за его взглядом. – Никто из мальчишек ничего не заметил, или я не десантник, хотя и бывший.
Лес мелькал с невиданной быстротой. Ни одна луна не выползла сегодня на звездное небо, горел лишь Великий Нимб и указывал путь. Петля дороги? Спрямить! Леон бежал так, как не бегал никогда в жизни, как может бежать только человек, махнувший рукой на все ради одного, главного, и темный лес, чувствуя налетающий вихрем водоворот боли, горя и отчаянной, плохо скрываемой радости, пропускал человека, предупредительно поднимая разлапистые ветви, убирая с дороги стелющиеся по земле корни. Вякнув, порскнул в сторону заполошный совиный страус, ушел с пути. Мирный лес не желал человеку плохого, а если человек налетит в темноте на лежку лесного дракона, виноват будет он сам. Плевать. Филиса! Она жива, ей удалось спастись, и это главное.
Леон задыхался. Охотник не гонец; обычно ему не приходится так спешить. Час сумасшедшего бега способен вымотать любого. Тупым раскаленным гвоздем жгло под ребрами, куда ударил старик, а как ударил – того, похоже, и впрямь никто не заметил. Похоже, просто ткнул пальцем. Подлый старик… хуже Железного Зверя.
Ноги сами вынесли его на тропу. Леон заметался, вглядываясь. Вот следы Кирейна… нетвердые. И только. Значит, беженцы еще не прошли. Они где-то рядом, пьяница не сумел бы опередить их намного. Тоже, нашли кого выслать вперед – Кирейна!
Ноги топтали тропу, и рвалось из груди сердце. Ну же!..
Тени. Отпрянули с криком… Они!
– Я свой! Свой! Леон я!
Здесь все было так, как ему представлялось: и сгорбленные под грузом женщины, и замотанные целебными листьями обожженные на носилках, и витающий над колонной запах гари, гноящихся ран и немытых тел, и дети, боящиеся плакать в ночном лесу, а теперь заревевшие слаженным хором, и два-три бесконечно уставших охотника, впервые в жизни ощутившие, что лес не их второй дом, а просто – лес…
Жалобы. Плач. Великий Нимб, за что? ЗА ЧТО???
Кто-то обнял его сзади.
– Вот так, Леон, – пробормотал Парис и стал сморкаться. От его бороды сильно пахло паленым волосом. – Видишь, как вышло. Веду вот. Меньше половины веду, а остальные – там… Хорошо, что ты пришел, – с носилками поможешь. Мужчин нет почти. Из стариков один я живой, да еще спасибо, что Полидевк пока с нами остался. Так-то вот.
– Где Филиса? – тяжело дыша, Леон вырвался из объятий.
Вместо ответа старик затряс головой – то ли не расслышал вопроса, то ли собрался расплакаться.
– Умнейший давно говорил: уходить надо, – продолжал он. – Никогда больше не стану с ним спорить и другим не посоветую…
– Где Филиса? – закричал Леон так, что кто-то рядом отшатнулся в испуге.
Она не ответила, но он понял, что это – она. Фигурка – лишь силуэт в свете Нимба – в мешковатом сари, изодранном укусами леса, согнувшая спину под тяжестью узла, баюкающая на руках младенца, а чей он и где осталась его мать – кто знает.
– Филиса!
Не соображая, что делает, Леон шагнул вперед и обнял ее. Открыто, на глазах у всех. Младенец пискнул, но реветь раздумал. Будто понял маленький человечек, что сейчас не его время.
– Филиса… Родная…
Мужчине не стыдно плакать, когда плачут женщины. Стыдно не плакать.
Люди обступили их, а какими глазами смотрели они на юных влюбленных, Леона сейчас не интересовало. Все разом исчезло, во всем бесконечном лесу остались только он, Филиса, несказанное людское горе и несказанное счастье обретения надежды, и целая минута, а может быть, и две до появления Хлои…
– Ты жива, – без конца повторял Леон. – Жива…
– Маму убило, – всхлипнула Филиса.
Ночью в Город вошла не одна колонна беженцев, а две. Правда, вторая оказалась совсем маленькой, ее даже трудно было назвать колонной – просто группа человек из двадцати. Но именно она растревожила Город хуже гудящего гнезда лесных пчел.
Погибла Асма – большая деревня всего в одном переходе от Города. Детеныш Зверя, пролетавший очень высоко и вначале мало кем замеченный, решил снизиться. Как беспутный мальчишка не задумываясь поджигает в лесу ком пчелиной бумаги, чтобы полюбоваться пламенем, так же легко детеныш поджег деревню с периферии, разбросав огонь кольцом и словно сознательно отрезая людям путь к бегству. Не спасся почти никто.
Охали, ахали, вспоминали некоего Харикла. Тирсис, заикаясь от волнения, объяснил: старый Харикл, лучший городской шептун, месяц назад перебрался жить в Асму, и уж если ему не удалось зашептать детеныша…
– Нашел на что тратить время, – прокомментировал Умнейший.
Подросток помялся.
– Я вот что думаю, – осмелился он наконец. – Неправильно мы на сходе решили. Этак нас всех пожгут. Надо идти в Столицу.
– Пока что один ты это понял?
– Э-э… нет, наверно. Видно же сразу, кто жалеет о том, что тебя не послушали, а кто от рождения дурак… Даже Кларисса забеспокоилась.
– А ты бы пошел в Столицу? – поинтересовался Умнейший.
– А Леон пойдет? – живо спросил Тирсис.
– Уйди с глаз! – цыкнул на него Умнейший. – Лучше вон помоги носить раненых. Болтун.
Тирсис ушел. Обессиленные беженцы засыпали там, где стояли. У многих даже не осталось сил, чтобы жаловаться. Занудливым хором ныли дети. Пытаясь всюду поспеть, бегали младшие хранительницы, распоряжаясь и устраивая. Под Четвероногом горели костры. За исключением Хранилища, вряд ли в Городе остался хотя бы один дом, не принявший беженцев.
– Тесно тут становится, – заметил Леон. – А если сегодня-завтра еще подойдут?
– Обязательно, – мрачно пообещал Умнейший.
Леон и гонцы перебрались из гостевого дома на площадь, освобождая места для раненых. Некоторые были совсем плохи. Одного мужчину, двух женщин и ребенка мучили непонятные боли, сопровождавшиеся неукротимой рвотой, лезли волосы и на коже выступила странная сыпь. Выяснилось, что все четверо дольше других слонялись возле оставшейся от детеныша ямы, дивясь на подлесок, пошедший прямо на глазах в безумный рост. Умнейший, выслушав очевидцев, бегло осмотрел больных и буркнул в сторону:
– Не выживут.
– Отрава? – шепотом спросил Леон.
– Можно назвать и так. Эх, не предупредил я…
– Подожди, подожди… – Леон лихорадочно соображал. – Значит, детеныши Зверя…
– Зауряд-очистители, – перебил старик. – Никакие они не детеныши и вообще не содержат в себе активной массы. Без автоном-очистителя они – ноль. Даже команду на самоликвидацию получают извне.
– Да-да, ты говорил… Получается… на них нельзя охотиться?
– Это еще почему?
– Отравим Простор…
– Глупости, – фыркнул старик. – Там короткоживущие изотопы. Каждый зауряд рассчитан только на время очистки, дольше ему существовать незачем, отсюда и соответствующее горючее. Они, наверно, еще и подзаряжаются время от времени. Бояться нечего. Через год можешь хоть землю есть с того места, ничего с тобой не сделается, кроме дизентерии.
– А-а, – проронил Леон.
– Бэ.
Поговорить с Филисой наедине так и не получилось – да и о чем? Зачем слова? Только лишь смотреть на нее, слегка подурневшую, но ничуть не менее желанную, только чувствовать ее рядом… Улучив минуту, когда рядом не оказалось Умнейшего, Леон кинулся ее разыскивать и, конечно, напоролся на Хлою.
Слава Нимбу, здесь она не могла загнать его домой, поскольку дома не было!
В эту ночь в Городе мало кто спал. Умнейший ушел в дом Хранительницы и очень скоро вышел оттуда не слишком мрачный. Кажется, даже насвистывал что-то себе под нос.
– Согласилась показать путь? – с надеждой спросил Леон.
– Что? А, нет, конечно.
– Чему же ты тогда радуешься?
– А я и не радуюсь, – ответил старик. – Я размышляю. В одном ты прав: нельзя нам тут долго засиживаться.
– Куда идти на этот раз? – скучно спросил Леон, наблюдая за облаками, затягивающими Великий Нимб. Дождя, пожалуй, не будет – не тот сезон.
– Отсюда нам один путь. В Столицу.
«Сам иди, – подумал Леон. – С меня хватит, ищи другого. Где Филиса, там и я, а ты иди себе. Пусть тебе поможет Нимб в твоих поисках, а мне пусть поможет он в бою, когда явятся сюда детеныши Зверя. А может, еще не явятся…»
