— Прошу прощения, — пробормотала Мэри.
— Ладно, забудь. Хотя вообще-то нет, лучше запомни, бога ради.
— Откуда вы узнали, как меня найти?
— Это как раз по моей части. А теперь послушай - ка, Мэри… ты туда ходила?
— Да, ходила.
— Удачно?
— Нет, очень грустно.
— Не вернуло тебя назад?
— Нет, я все еще тут. Там все переменилось.
— Что? Да нет, я спрашиваю, тебе хоть что-нибудь удалось?
— Ну, у меня теперь есть комната.
— О господи. — Она услышала, как он прыснул в трубку. — Тут надо подбирать выражения. Ты что-нибудь вспомнила, Мэри?
— Только тряпицу.
— Черепицу? На крыше?
— Да нет, ничего не вспомнила.
Принц помолчал.
— Черт, — ругнулся он, — черт побери. Слушай, почему бы тебе не прогуляться со мной завтра вечером?
— Потому что я не хочу, — призналась Мэри.
— А ты занятная, Мэри, это точно. Вот что я тебе скажу: ты очень занятная. Боюсь, буду вынужден настоять на своем. Завтра. Я заберу тебя после работы.
— Что вам от меня нужно?
— Я просто хотел показать тебе кое-какие достопримечательности, вот и все.
— Какие примечательности?
— Увидишь. До встречи, Мэри.
— До встречи.
Выйдя на крыльцо, Мэри присоединилась к Алану. Они (точнее, она) наблюдали, как играют дети. Мэри решила, что Алан слишком озабочен бившей его нервной дрожью и выдергиванием остатков волос из головы, чтобы отвлекаться на что-то еще. Мальчишки носились туда-сюда по улице, и траектории их движения создавали причудливые узоры, рисунок которых определяла их кипучая энергия. Девочки наблюдали за ними с высоты своих тронов на ограде парка. Жестокость среди мальчишек воспринималась просто и естественно, да и девочки вполне ее приветствовали. Однажды Мэри видела, как один бессердечный юный здоровяк распластал на капоте машины заикающегося крошку Джереми. Малыш испуганно и жалко улыбался, пока парень мял и крутил его, посматривая на девочек в ожидании восторгов или дальнейших указаний.
— Мэри? — начал Алан, когда его дрожь несколько поутихла.
— Да? — откликнулась Мэри и повернулась к нему.
Ей было жаль причинять ему все эти страдания.
Она знала, что именно она в ответе за его застывший взгляд, дрожащие руки и жалкую, как у Джереми, улыбочку. Он предоставил Мэри ее комнату, а она вон как с ним за это расплатилась. Она открыла ему таящийся внутри его хаос, суть которого была ей неясна. Это было нечестно, и она очень переживала.
— Кто это тебе звонил?
— Да так, один знакомый.
— А-а… — Алан воспринял это пояснение как легкий, но оттого еще более ранящий душу продуманный упрек — как раз то, чего он заслуживал, — Мэри…
— Что?
— А чем ты любишь заниматься по вечерам?
— Читать у себя в комнате.
— А-а. Это хорошо, — улыбнулся Алан. Его дрожащая рука неожиданно метнулась ко рту, и тут же улыбка его внезапно сменилась судорожным кашлем,-
Нет. Я имею в виду по выходным, ну, когда отправляешься куда-нибудь развлечься вечерком.
— Ах вот оно что, — осторожно проговорила Мэри.
— Потому что я тут хотел спросить… Можешь отказаться и все такое, если занята, но… Но я просто хотел спросить, не сможешь ли ты сходить со мной куда - нибудь. Завтра. Вечером.
— Завтра вечером я встречаюсь с одним знакомым, — ответила Мэри.
Алан закусил нижнюю губу, поднял брови и дюжину раз понимающе кивнул.
Как раз в этот момент на крыльцо вскочил вприпрыжку Расс. Увидев Мэри, он остановился как вкопанный, словно никогда раньше с ней не встречался. Протянув руку, ловко приподнял указательным пальцем ей подбородок, после чего поцеловал, плотно вжавшись ртом в ее губы, так, что ей даже стало слегка щекотно. Мэри решила, что, если Рассу хочется ее поцеловать, это очень трогательно, очень мило с его стороны; поэтому она приоткрыла рот пошире и для равновесия ухватилась рукой за его затылок. Поцелуй затянулся надолго. Затем Расс с неожиданным чмоканьем оторвался, откинул голову назад и несколько секунд оценивающе разглядывал ее, после чего со снисходительным неодобрением покачал головой и прошел мимо вверх по ступенькам. С тихим всхлипом Алан вырвал из головы значительный пучок волос, вскочил и помчался вдоль по улице, причем так быстро, что даже мальчишки, до того носившиеся рядом с домом, расступились и, переводя дыхание, наблюдали за его стремительным забегом.
Старина… Бывало ли тебе когда-нибудь так же плохо, как было на следующий день Алану? Знакома тебе этакая боль? Это очень гадкая ее разновидность, одна из двух-трех самых невыносимых, скажи? Боль такого рода нынче не в моде, и некоторые делают вид, что она им попросту неведома. Но ты-то уж ей не поддавайся. Весь ужас боли в том, что от нее жутко плохо. Ой! Ой-ой-ой! Как хреново! Чертовски хреново. Если любовь — это самое сильное чувство, которое ты можешь испытать, то боль — самое страшное. Боль — это то, что может с тобой случиться, если полюбишь.
Да уж, сегодня Алану пришлось совсем несладко. Поверь, Алану сегодня дико больно. Когда ты любишь кого-то и хочешь, чтобы тебя полюбили в ответ, каждый твой шаг отзывается в голове эхом, ты слышишь каждый свой вдох и выдох. За тобой непрестанно следят невидимые глаза: даже ночью нечто незримое руководит твоими снами. Каждая мысль отдается в сердце стуком или мукой.
А потом ты получаешь отказ, и ты раздавлен. Ты воочию убеждаешься в полном своем ничтожестве. Вот что сейчас переживает Алан в тесном аду своего закутка. Он замурован в камере пыток. Каждое движение дрожащей руки, каждое придушенное покашливание, каждый упавший волосок — все вопиет о его ущербности. Он и вправду гадок, потому что отказ в любви превращает нас в жалких уродов.
Теперь еще и со слухом вышла у него жуткая потеха — его преследуют галлюцинации. Только этого ему не хватало. Ведь и так все хуже некуда. И он не осмеливается повернуться, чтобы проверить, не обманывает ли его собственный слух. Тихий всплеск воды в раковине превращается в поцелуй Расса и Мэри… Это не губка протирает посуду, а рука Расса скользит по ее платью. Наступившее затишье говорит о счастливой неге, которой они наслаждаются вдвоем среди вставших кругом на страже потоков света со всеми их тайнами. Расс это или кто другой — не имеет значения. Весь мир упивается ею, и ей это нравится. Мысли Алана несутся, как картинки за ветровым стеклом, тело — разбито, как после родео, после драки. Каждый вдох опаляет горло огнем. Бог ты мой, как он страдает. Боже, как ему хреново. Господи, как нечеловечески больно ранит любовь, когда ты получаешь отказ и ты раздавлен.
* * *
Мэри чувствовала, как трещит по швам и разваливается аура Алана, как исчезает его силовое поле, подобно тому, как пустеет ночное небо после кончины его властителей, — после того, как отсверкали молнии и прекратилось буйство метеоритов. Но она не могла этого понять, чрезмерность происходящего была выше ее понимания. Ее порыв был вполне естественен и безыскусен — помочь, смягчить удар, проявить заботу. Но каждое обращенное к нему слово или жест моментально искажались действием той власти, которую она обрела над ним с некоторых пор. В чем эта власть состояла? В том, чтобы заставить другого человека страдать. И даже улыбка Мэри изменилась — по крайней мере, в глазах Алана.
Может, в такой ситуации помочь другим людям и невозможно. Станет ли легче, если об этом говорить? Расс предпочитал об этом говорить.
— Что за хрень на тебя сегодня напала? — с гримасой отвращения допытывался он у Алана, когда они втроем наспех перекусывали во время недолгого послеполуденного затишья, — Ты только глянь на его руки! Нет, ты посмотри! — Расс отклонился и одной рукой обнял Мэри за плечи, — Знаешь, что с ним такое, дорогуша? Трясучка онаниста! Ф-фу, пропасть! Только глянь на него. Трясучка дрочуна — вот что это. Пора подвязывать с этой дурью, сынок. Слышь, Ал, забодал уже! Расслабься и забей на это дело, усек? Кому охота на тебя, такого красивого, глядеть?
Такие разговоры не помогали. Толку от них не было никакого.
В семь вечера они вместе собирались уходить из опустевшего кафе. Расс скрылся в туалете — и первый раз за день Мэри и Алан оказались наедине. Не теряя времени, Мэри взяла Алана за руку и сжала ее. Он повернулся к ней с зажмуренными от боли глазами. Я сделала что-то не то, решила Мэри, но все равно я сделаю и следующий шаг. Она наклонилась к нему и со всей значительностью, на какую только была способна, сказала:
— Да.
Он широко открыл глаза. Но в следующее мгновение оба они заметили подъехавшую к кафе черную машину, из которой выскользнул Принц. Облокотившись о дверцу, он со спокойной улыбкой смотрел на них, наклонив голову набок.
Они неуверенно направились к выходу, а за ними поспешил и Расс. Оказавшись на улице, Мэри секунду помешкала, но она, разумеется, знала, что выбора у нее нет.
