Оглушенный этой новостью, Николай молча поднялся на второй этаж. Еще издали, завидев его, офицеры старались свернуть в сторону или зайти в первый попавшийся кабинет. Он чувствовал себя прокаженным. Никто не хотел подать ему руки, в глазах читалось презрение: «Петрович умер, а он в это время куролесил». Конечно, все уже знали и о его задержании милицией, и о прогуле. А разукрашенная синяком физиономия не оставляла ни у кого и тени сомнения в его виновности.
— Вот такие, блин, дела. Сегодня похороны. Автобус на четвертой площадке уже стоит. Поедешь? Помянуть старика надо. — Степанов, казалось, так и простоял все это время в курилке. Он старался не выдавать своих чувств, но в глазах у него прыгали все понимающие чертики. — Пивка дернуть не хочешь? У меня есть.
Николай ничего не ответил. Он остро почувствовал себя здесь чужим и ненужным. Петрович был, пожалуй, единственным человеком, мнением которого он дорожил. Ему и только ему можно было бы, не таясь, все рассказать и быть уверенным, что тебя выслушают, поймут и поддержат. Другим рассказывать — все равно что оправдываться. А он не хотел ни перед кем оправдываться. Корнеев развернулся и пошел на четвертую площадку.
Домодедовское кладбище встретило холодным, пронзительным ветром. Свинцовые тучи от тяжести снега, казалось, вот — вот упадут на землю и придавят все вокруг удушающей снежной ватой. Вид от административного домика кладбища открывался поистине батальный: в низине раскинулось широкое поле, где сурово, как воины перед сражением, плотно сомкнув свои ряды, стояли могильные кресты. Ни тебе кустика, ни деревца.
Пока шел траурный митинг и люди безуспешно пытались найти слова, соответствующие моменту, пошел снег. Густые лохматые хлопья буквально за считанные минуты присыпали отвалы свежей земли у могилы, они падали на лицо покойного и не таяли. Петрович лежал в гробу в форме старого, еще советского образца: парадный китель морской волны, белая рубашка. Такова была последняя воля покойного. Оказывается, он еще при жизни все продумал и подготовил. Ребята рассказали, что нашли в квартире завещание и полный комплект одежды для последнего парада. У Петровича не было детей, и он рассчитывал только на себя, вот и позаботился старик обо всем заранее.
Когда прибили фуражку с красным околышем к крышке гроба, отгремел последний салют и гроб с телом покойного опустили в яму, офицерам пришлось разгребать свежевыпавший снег, чтобы взять горсть земли и по обычаю бросить в могилу.
Николай не пошел вместе со всеми в автобус, сказал, чтобы его не ждали. И никто не стал его уговаривать: его присутствие всех тяготило. Корнеев стоял и смотрел, как споро и привычно работают могильщики. Они быстро засыпали яму, сделали аккуратный холмик и неспешно ушли. Теперь ему никто не мешал поговорить с Петровичем наедине. Снег пошел еще сильнее. Он быстро покрыл могильный холмик и следы людей. Только венки еще виднелись из — под белого савана. Не будь их, могилу найти было бы невозможно. Корнеев стоял один среди белого безмолвия с непокрытой головой: даже самые ближние ряды могильных крестов сейчас скрывала снежная пелена.
Где ты теперь, Петрович? Здесь, зарытый в Земной шар, или, может быть, уже шагаешь при полном параде со всеми своими честно заслуженными орденами и медалями где — то по Млечному Пути? Идешь на Божий суд смело, как и смело шел по жизни. Не хитрил и не гнулся. Простой советский офицер. Преданный стране и преданный страной…
До города пришлось добираться на попутке. Поток машин с трудом разбивал снег на дороге. Серая грязная снежная каша летела из — под колес встречных машин прямо в лобовое стекло. «Дворники» с трудом счищали ее. Водитель, согласившийся подбросить до ближайшего метро, что — то говорил о ценах на бензин у нас и в Америке. Ругался, никак не мог взять в толк, почему у нас, в стране, где добывают нефть, бензин стоит столько же, как и в штате Техас. «Ведь его же еще через океан вести надо? А цена — та же!» Николай его не слушал. Он был рад вновь оказаться в привычной спартанской обстановке родных «жигулей». Казалось, что он сейчас все бы отдал, чтобы опять очутиться за баранкой своей «ласточки». И вот так же куда — нибудь ехать, слушать привычную радиостанцию, перемигиваться с другими водителями фарами, предупреждая о коварных засадах гаишников, и ни о чем не думать кроме дороги.
«А что если, действительно, попробовать освободить из бандитского плена мою «ласточку»? Позвоню сейчас Олегу, пусть напрягает своих ребят из военкомата. Вдруг выгорит, — эта сумасбродная идея вывела из душевного ступора Николая. — Гори оно все ясным пламенем! Отремонтирую, там дел, по — моему, не так много: стекло заменить, фары, чуть передок поправить, и махну к своим братьям на Дон. Сходим на зимнюю рыбалку, детство вспомним, в баньке попаримся, водки попьем. Жизнь еще не кончается! Да и отсидеться мне какое — то время надо. А то, не ровен час, из — за этой пленки пошлют меня догонять Петровича на Млечном Пути».
У метро Николай вышел. Водитель денег не взял, и этот нормальный человеческий жест стал каким — то укором для Николая, почти профессионального «бомбилы». Спускаться в метро не стал, сразу пошел звонить. Дежурная медсестра подозрительно быстро отыскала Олега. Видно, рядом сидел, клинья подбивал. Звонку был рад. Тут же согласился провернуть дело. Договорились о времени и деталях. Он, как и в прошлый раз, твердо пообещал нагнать страху на охранников штрафстоянки, напомнив им о «священном долге Родину защищать».
— А меня в прошлый раз чуть не вышибли из госпиталя. Ох, и натерпелся! Если бы не мой лечащий, точнее его диссертация, мне бы несдобровать. Я, как ты знаешь, уникальный экземпляр для научных опытов. — Олег еще что — то там острил по поводу «собаки Павлова», но это говорилось уже явно не для Корнеева, а для сидящей где — то рядом медсестры. Николай слышал в телефонной трубке ее сдержанный смех.
Отыскать штрафную стоянку оказалось делом непростым. Облегчать автолюбителям поиск своих насильно эвакуированных машин не в интересах бизнеса. Тут уж точно: время — деньги. Чем дольше вы ищете штрафстоянку, тем больше платите. Потому ни указателей, ни точного адреса. Сервис с большой дороги приносит огромные деньжищи. Куда они потом идут — секрет. Одно известно точно — не в городскую казну. Потому ООО «Соловей — разбойник» процветает.
Уже стемнело, когда Николаю все — таки удалось найти высокий забор, за которым, как подсказал ему прохожий, и находится искомый объект. Штрафстоянка напоминала скорее зону строгого режима: колючая проволока, мощные прожекторы, лай собаки.
Николай дважды обошел вокруг всей территории, но Олега с товарищами все не было. Что — то, видно, у него не клеилось. Чтобы как — то скоротать время и согреться, зашел в небольшое кафе. Только сел за столик, понял, насколько он голоден. С утра ведь ничего не ел. Заказал две порции жареных сосисок, картофель фри, горячую лепешку, салат из огурцов и двести граммов водки. Хотелось помянуть Петровича, да и просто согреться после промозглого кладбищенского холода.
В кафе было тепло и уютно, тихо играла музыка. После выпитой водки и с жадностью съеденной закуски, Николай закурил. Он чувствовал себя сейчас как любовник у дома своей возлюбленной. Вроде рядом и встреча возможна, но ее все нет и нет.
Посмотрел на часы: все договоренности с Олегом рухнули. Но уходить ни с чем, да еще после того как он увидел через дыру в заборе свою «семерку», не хотелось. Заказал еще водки — не сидеть же без дела.
Кафе закрывалось, и пришлось вновь выходить в холод ночи. Снег по — прежнему падал густыми хлопьями. Ноги сами собой пошли к той прорехе в заборе, которую заметил Николай, обходя стоянку. Его «ласточку» уже накрыл слой снега. То, что это была именно его машина, он ни на минуту не сомневался. Корнеев легко бы узнал из тысячи одинаковых вишневых «семерок» свою. Даже то, что ее отремонтировали, нисколько не смутило Николая. Это была его машина. Просто хозяева автомобильной тюрьмы уже подготовили ее к продаже. Ведь срок прошел большой, а хозяин так и не появился. Сейчас выкупать — себе дороже. Вот и подсуетились ребятки. Это их бизнес.
С дальней стороны стоянки, там, где находилась сторожка, послышался крик охранника: «Альма! Ко мне! Пайка стынет!» В его руках была большая алюминиевая миска, от которой поднимался густой пар. Крупная лохматая кавказская овчарка с радостным лаем бросилась к нему и с жадностью стала есть. Охранник еще какое — то время постоял рядом, покурил. Потом красная точка окурка, описав дугу, упала в сугроб, и он вернулся в сторожку.
Николай с трудом протиснулся в дыру забора, тихонько подошел к «жигулям». Вот она стоит его «ласточка». Сердце учащенно забилось. Следов аварии почти не видно. Только в двух местах на кузове белела грунтовка: покрасить крыло еще не успели. Корнеев достал ключи, легко открыл дверцу и юркнул в салон. Лобовое стекло еще не все засыпало снегом, в оставшуюся узкую щель ему хорошо была видна вся стоянка, а его, напротив, никто не мог видеть. Собака у сторожки по — прежнему была занята едой.
