Джо спал несколько часов и проснулся в холодном поту. Он осмотрелся и понял, что лежит на полу лицом к стене в незнакомой полутемной комнате, на куче одеял. Пламя свечи отбрасывало на стены и потолок слабые тени. Где же он? У постели чьи-то ноги в вельветовых штанах. Джо узнал хромого.
Крыс сидел, прислонившись к стене, курил и вертел в руках приемник Джо.
Джо сел, выхватил радио, включил — вроде не испорчено. Потом выключил и прижал к себе.
— Где мои сапоги? — спросил он.
Крыс показал под стол.
— Как они туда попали?
— Я их с тебя стащил.
Джо посмотрел на сапоги, потом — на Крыса.
— А зачем?
— Чтобы было удобнее спать.
Джо поднялся и пошел к столу за сапогами.
— Пожалуй, самое лучшее — унести отсюда ноги, и поскорее.
Джо сел и принялся натягивать сапоги.
— Да почему? Почему? — закричал Крыс. — Какая муха тебя укусила?
Джо держал сапог в руке, словно взвешивая. Прищурившись, он смотрел на Крыса, как бы соображая, кто больше потянет — Крыс или сапог. «Крыс, конечно, жулик, — думал Джо, — но с ним опасно иметь дело, только если есть, что у тебя украсть. Если предстоит провести ночь здесь, можно положить транзистор под подушку. А сапоги… Зачем они колченогому? На что ему еще польститься? На педераста Крыс вроде не похож». В общем, Джо смотрел на своего соседа и не видел ничего особо опасного — хилый калека на груде старых одеял на полу боится остаться один. Почему бы тут не заночевать? Вроде все просто, но каждый раз, когда Джо принимал простые решения, это ему всегда боком выходило. И все же хорошенько выспаться не повредит. Но сначала этого сукиного сына нужно как следует припугнуть. На всякий случай. И Джо начал:
— Эй, Крыс, слушай, чего скажу. Только сперва дай закурить.
Тот достал окурок из кармана и подержал свечку, чтобы Джо прикурил. Джо посмотрел прямо в глаза карлика.
— В общем, слушай внимательно. Тебе же лучше будет. Ты хочешь, чтобы я тут переночевал, верно?
Крыс пожал плечами.
— Я не заставляю, дело твое.
Но голос звучал неубедительно, а плечами он пожал вяло, с деланным безразличием. Джо понял, что, несмотря на свои слова, Крыс очень хочет, чтобы он остался. Тогда Джо решил набить себе цену.
— Мое дело, говоришь. — Джо надел сапог. — А я-то подумал, что ты и вправду хочешь, чтобы я тут остался. Видать, ошибся я.
— Ну хочу, хочу. — Крыс чуть не сорвался на крик. — Хочу, чтобы ты остался. Я же тебя пригласил, сколько повторять можно…
— А не боишься?
— Чего?
— Что я останусь. Я ведь человек опасный. Для меня пришить кого — что свинье хрюкнуть.
Джо смотрел, как среагирует Крыс, но тот был спокоен.
— Что, не веришь? Один тип сделал мне подлянку, ну вроде как ты в тот вечер. Так я только и думаю, как ему кишки выпустить… Ну, я тебя предупредил, так что решай.
— Да я уж давно решил.
— А может, до тебя не дошло? Может, я плохо объяснил?
— Лучше некуда. Я уже все понял и уже трясусь от страха. Как же — опасный человек, убийца!
Джо кивнул.
— Зря сомневаешься. — И подумав, добавил: — Ну, ты по-прежнему хочешь, чтоб я остался здесь на денек-другой? Хочешь или нет?
Крыс нахмурился и рявкнул:
— Да, черт побери, хочу!
Джо был доволен. Он жестом успокоил Крыса.
— Не ори. — Он снял сапоги и пошел к одеялам. — Подумаешь, спросить его нельзя. Мне ведь одолжений не надо. Терпеть этого не могу.
Улегшись на одеяла, Джо стал оглядывать комнату, привыкая к новому месту. И он, и хозяин молча курили. Крыс спросил:
— Ты что, серьезно кого-то убил?
— Пока нет. Но тому парню от меня здорово досталось.
Джо поведал историю драки с Перри в публичном доме у Хуаниты-Босоножки.
— Я тогда как с цепи сорвался. Голову потерял, весь разум в кулаки ушел. Если бы меня не оттащили, я б того сукиного сына насмерть уходил. И тебя тоже. Я ведь тебя той ночью с ножом искал, так-то. И будь уверен, пустил бы его в ход, не раздумывая.
Джо перевел дух, прикидывая, чем бы еще пронять Крыса.
— Тогда меня легавые повязали и ткнули в каталажку — если бы не они, тебя уже черви сглодали бы.
— Ха! Думаешь, я испугался?
— Так что теперь, — продолжал Джо, — как легавого увидишь — поклонись ему в ножки. — Он ткнул сигарету в пепельницу, сделанную из консервной крышки, и улегся. — Ну вот, я тебя предупредил. Так что близко не топчись. Я этого не люблю.
Крыс отодвинулся и окликнул его:
— Джо?
— Чего тебе?
— Раз уж ты остался, сделай мне одолжение, а?
— Фиг тебе. Одалживать всяким, знаешь ли…
— Да нет, я о другом. Поскольку ты тут вроде у меня в гостях…
— Наодалживал я вам — по горло сыт.
— Ладно, ладно. В общем, раз ты здесь, ты меня Крысом не зови. Договорились? У меня, между прочим, имя есть — Энрико Сальваторе. Энрико Сальваторе Риццо.
— Ну и имечко, язык сломаешь.
— Тогда — Рико. Зови меня Рико — уж доставь мне такую радость в моем собственном доме.
— Спи давай, — огрызнулся Джо.
Карлик не отставал:
— Договорились?
Джо приподнял голову и прорычал:
— Ну Рико! Рико! Доволен? — Он отвернулся к стене. — И приемник мой больше не лапай.
Крыс пропищал:
— Спокойной ночи.
Но Джо пока что-то не слишком хотелось любезничать с этим типом. Он притворился, что спит.
В тот сентябрьский день и возник союз Джо Бака и Крыса Риццо. Парочка примелькалась на нью-йоркских улицах: хилый, белобрысый карлик, дергающийся, как полураздавленный кузнечик, с трудом семенил за мрачным высоченным ковбоем. Они вечно куда-то торопились, точно шалуны, ловящие птиц, — необходимо было выжить в лабиринтах Манхэттена.
Риццо грыз ногти, потреблял весь кофе и табак, что удавалось достать, не спал по ночам, хмурился и кусал губы. В их союзе он был мозговым центром, и на нем лежала ответственная задача выискивать новые способы выживания.
Джо Бак примирился со второй ролью, но вечно брюзжал и хаял все планы Крыса.
Однажды Крыс услышал, что в одном городке в Нью-Джерси на автостоянке висят ветхие автоматы-счетчики; их можно было вскрыть простой отверткой и неплохо поживиться. Джо не верил в успех и не скрывал этого, однако все же заложил транзистор, чтобы добыть деньги на дорогу. Добравшись до места, они узнали, что слухи неверны — там стояли новые автоматы и с отверткой делать было нечего. Джо разозлился, но проявил посильное великодушие: по крайней мере не раскрывал рта, пока Крыс изливался в оправданиях.
Но вообще-то ковбой вел себя по отношению к карлику достаточно безобразно. Джо и сам понимал, что действует приятелю на нервы, но особо об этом не задумывался. Он вообще мало о чем задумывался, потому что был счастлив.
Впервые в жизни ему не надо было строить кривые ухмылки, выламываться, чтобы привлечь внимание окружающих, и тосковать, не получая его. Сейчас его общество было жизненно необходимо Крысу. Ощущение своей нужности бальзамом лилось на сердце Джо, принося блаженное успокоение исколотой и исцарапанной душе.
Слава Богу, Джо наконец-то напал на существо, которое явно преклонялось перед ним. Никогда раньше Джо не обладал властью над людьми и не умел ею пользоваться.
Теперь он упивался этой властью, осязал, обонял, пробовал на вкус — так ведет себя ребенок, годами лишенный сладкого, когда попадает на конфетную гору. Он обрушивал на Крыса лавины ругани и нытья и наслаждался безропотностью, с которой тот все принимал. Ибо, как и всякий человек, неожиданно получивший большую власть, он не обошелся без злоупотреблений. Власть чаровала, порой вызывала пресыщение, но остановиться Джо не мог. Единственной привилегией карлика было прятаться в случае опасности за спину ковбоя. Джо и этим был доволен и с особым удовольствием расправлял плечи.
А еще ему нравилось слушать Крыса. Пока они слонялись по городу, пили одну чашку кофе на двоих в дешевых забегаловках, дрожали от все усиливающихся холодов, Джо выслушал от приятеля не одну историю и постепенно узнал всю его жизнь.
Крыс был тринадцатым ребенком в семье иммигрантов, замордованных нуждой. Он помнил отца, работягу-каменщика, который, придя с работы, валился с ног от усталости и мог заснуть в самом неожиданном месте. Мать, измученная постоянными родами, вечно болела, хозяйство вела, не вставая с постели. В доме при ней жилось как при доброй, но сумасшедшей королеве — сегодня один указ, завтра другой. Временами она все же набрасывала халат и ходила по квартире, стараясь разгрести путаницу, которую сама же наворочала. В одну из вылазок она нашла семилетнего Крыса с тяжелым воспалением легких под кухонной плитой. Провалявшись несколько недель и еле-еле оклемавшись, он тут же подхватил детский паралич. Вышел он из больницы только на следующий год, а к тому времени мать уже похоронили. Три сестры и двое братьев покинули отчий дом — кто завел семью, а кто просто ушел, куда глаза глядят. Оставшиеся восемь мальчишек плевать хотели на то, что творится в доме. Папаша Риццо тоже не забивал голову заботами о семье, для него все сводилось в основном к добыванию пищи. Раз в неделю он заваливал кухонные полки солониной, банками свинины с фасолью, а холодильник — сыром, мясом и молоком. Шесть дней мальчишки хватали, что под руку подвернется, а на седьмой папаша Риццо закатывал настоящий воскресный обед в ближайшем ресторане, где подавали спагетти. Когда семья была еще в полном сборе, ее глава устраивал пиры в том же ресторане, но только по большим праздникам. Он гордился своим громадным выводком, и его чувства вполне разделял хозяин заведения, всегда обращая внимание посетителей на то, что для семьи требуется самый огромный стол в зале. «Ecco che arriva Rizzo! — приговаривал хозяин. — Occupa la tavola piu grande del locale!»[6]
