Косыгина ждала, что будет дальше. «Скажет или нет? Сообразил ли?» — думала Нина Петровна, слушая ту часть речи, которая ею была легкопрогнозируема.
Сказал! Сообразил!
— Что касается предъявленного обвинения в части хищения семидесяти пяти тысяч рублей, потраченных на приобретение талонов, то следует отметить следующее. («Немного коряво говорит, — расстроилась Косыгина. — Видимо, именно по этому поводу волнуется, не уверен, что соглашусь».) Следствие, а за ним и представитель государственного обвинения неверно квалифицировали действия моего подзащитного.
Уверен, что вы, товарищи судьи, уже обратили внимание на то, что представитель государственного обвинения сам признал тот факт, что умысел Мирского был направлен не на похищение названной суммы, а на ее временное изъятие с последующим возвратом. Другими словами, само обвинение признает, что Мирский не крал эти деньги, не обращал их в свою собственность, как говорим мы, юристы, а, выражаясь по-простому, по-житейски — одолжил у государства без его согласия, Это преступление? Да, вынужден признать, что это преступление. Но не хищение в особо крупном размере, то есть не статья 93-я «прим», а…
Вадим сделал паузу и посмотрел на Косыгину. Та неосознанно кивала головой, соглашаясь с адвокатом.
Воодушевленный Осипов продолжил:
— …а злоупотребление служебным положением. Пусть и повлекшее тяжкие последствия, но злоупотребление, а не хищение. То есть не 93-я «прим», а статья 170-я, часть 2-я, со сроком наказания до восьми лет лишения свободы.
Сказав еще несколько фраз о процессуальных нарушениях, как бы намекая суду, что и это, мол, мы тоже заметили, Вадим перешел к главному.
С учетом личности подсудимого, явки с повинной, наличия на иждивении несовершеннолетнего ребенка, положительных характеристик по месту жительства и месту работы, Осипов попросил суд назначить наказание, не связанное с лишением свободы. С зачетом уже отбытого в следственном изоляторе в ходе предварительного расследования.
«Ну, это, дорогой, ты погорячился! — горько усмехнулась про себя Косыгина. — Если я его не посажу, то партбилет положу на стол в тот же день!»
Косыгина предоставила Мирскому последнее слово.
«Интересно, что он скажет? Осипов и здесь дирижирует?» — подумала судья.
Это было самое короткое последнее слово за всю карьеру Косыгиной.
Сергей встал, прокашлялся и сказал, глядя ей прямо в глаза:
— Простите меня, насколько сможете. Не ради меня — ради сына.
Закашлялся и сел. «Точно! Осипова работа!» — решила Косыгина, но комок к горлу у нее подкатил все равно.
Приговор оглашали через четыре дня. В части обвинения в хищении двадцати трех тысяч рублей — оправдать за недоказанностью. В части обвинения в хищении семидесяти пяти тысяч рублей — изменить квалификацию со статьи 93-й «прим» на статью 170-ю, часть 2-я. С учетом смягчающих вину обстоятельств назначить наказание в виде лишения свободы сроком на три года, с зачетом предварительного заключения в размере одного года и семи дней.
Вадим быстро подсчитал. Поскольку по 170-й условно-досрочное освобождение могло быть по отбытии половины срока, то есть полутора лет, а отсидел Сергей год, то в тюрьме ему оставалось провести меньше шести месяцев. Это была победа! Полная и безоговорочная!
Первым, кто расцеловал Вадима в зале суда, оказалась Лариса. Мила на нее посмотрела с неприязнью. Она впервые видела эту женщину, и ей было неприятно, что та целует нанятого ею адвоката. А может, она заволновалась за подругу своей сестры Тани, жену Вадима. Мало ли что? «Надо будет, чтобы Таня предупредила… как ее… Лену, кажется», — подумала Мила и улыбнулась Сергею, которого в этот момент выводили из зала суда.
Прокурорша пробыла в кабинете судьи минут пять. Никого это не удивило. Такая была традиция, прокуроры после объявления приговора заходили в судейские кабинеты. Зачем? Адвокаты этого не знали. Их не приглашали.
Вадим складывал бумаги в портфель.
Прокурорша вышла от Косыгиной с беззаботной улыбкой, как будто вовсе и не проиграла процесс. Но Вадим, хоть и заметил улыбку, смотрел не на ее лицо, а на ноги. «Вот это ножки! Как я раньше не замечал?» — удивился Осипов. Прокурорша перехватила его взгляд, улыбка сошла, она покраснела.
— Только что колготки порвала. Столы здесь ужасные, все с заусенцами.
— Да не расстраивайтесь вы. Важно ведь не то, что надето, а на что надето! А с этим у вас все в порядке! — пошутил Вадим, понимая, что хоть процесс и окончен, шутка получилась несколько вольная.
Но прокурорша не обиделась, а радостно парировала:
— Вот! Первые бесспорно правильные слова за два месяца, — и, теперь уже кокетливо, опять улыбнулась.
— Опротестовывать приговор будете? — решил воспользоваться моментом Вадим.
— Это не я решаю, — расстроившись, что Вадим не поддержал столь приятную для обсуждения тему, ответила девушка. — Ну, ладно. Всего вам доброго!
— До свидания. Удачи вам! Только не тогда, когда мы в одном процессе.
В зале никого не осталось. Вадим сидел опустошенный. Только сейчас он почувствовал, какая усталость накопилась за прошедшие месяцы. Только сейчас начал осознавать, что от него, от его действий, его выдумки, его внимания зависела судьба нескольких людей. И Сергея, и Милы, и Ларисы, А еще и человечка, которого он никогда не видел, — маленького Сережи. Его собственная дочь старше на два года. А каково было бы ей остаться без отца лет этак на десять-двенадцать? Ну, хорошо, пусть на восемь. А каково было бы Лене одной поднимать ребенка?!
От этой мысли Вадим почувствовал, как голову стянуло словно обручем. И в очередной раз подумал — ни за какие блага, ни за какие деньги нельзя рисковать свободой. Свободой ходить по улицам, целовать перед сном дочь, цапаться с женой по вечерам по какому-то незначительному поводу, а потом засыпать в обнимку, забыв обиды. Никогда и ни за что — только не лишиться всего этого.
А ведь мог прозевать, что в деле не те «бумажки». Косыгина-то прозевала. А ведь мог и не сообразить, что можно вывернуть все на злоупотребление служебным положением. Станет сегодняшняя прокурорша адвокатом — и сидеть ее клиентам от звонка до звонка.
Вадим почувствовал, как от страха, страха задним числом за возможную свою ошибку, прихватило сердце. Он знал, что на самом деле это невралгия, а никакое не сердце. Врач сказал. Но все равно страшно. Не за себя. Страшно, что Лена с дочкой могут остаться одни. А вдруг врач чего-то не заметил.
Через несколько дней Татьяна, чувствовавшая прямую сопричастность к победе («А кто порекомендовал тебе этого адвоката?» — уже несколько раз напоминала она Миле), устроила у себя дома банкет. Бутерброды с сыром и колбасой, а также соленые огурцы, селедка с картошкой и пельмени из кулинарии были ее, а выпивку ставила Мила. Лена с Вадимом, как приглашенные, принесли торт.
Вечер проходил весело, настроение у всех было хорошее. Выпили за Сергея, за Вадима, за Татьяну, породившую их союз. Потом за Лену, без помощи которой союз бы не состоялся. Потом опять за Лену, за ее мучения с Вадимом в течение всего суда. Потом за Милу, верную жену, обеспечивавшую тылы. (При этом Мила подумала, что, наверное, Сережа ее похвалит за экономию семи тысяч из десяти, предназначенных для адвоката.) Потом за маленького Сережку, который скоро увидит папу. Потом… Словом, хорошо выпили.
И вдруг Мила спросила:
— Скажи, Вадим, а у Сережи была любовница?
Лена поперхнулась минералкой, которой сопровождала последние тосты, почувствовав, что хмелеет, и, вмиг протрезвев, сильно толкнула Вадима ногой под столом.
Вадим не отреагировал. Он обладал Счастливой особенностью — не пьянеть. Вернее, возможно, он и мог бы опьянеть, выпей лишнего, но организм сам в какой-то момент давал команду «стоп», и Вадим после того не пил. Веселиться продолжал вровень с остальными хмелеющими членами компании, но всегда оста-иался трезвым.
Мила повторила вопрос:
— Вадим, так была у Сережи баба?
— Мила, — серьезно начал Вадим, — что бы я тебе ни ответил, ты мне все равно не поверишь. Потому давай рассуждать логически. Сережа всегда ночевал дома?
— Ну да. Почти всегда. Если только не было переоценки товара. Тогда — в магазине. Но они всю ночь описывали, переписывали, сверяли и уточняли…
— А откуда ты это знаешь? — пьяно улыбаясь и очень стараясь показаться умной, встряла Татьяна.
— А оттуда, что я к нему несколько раз приезжала. И сама видела. Так что не спорь! — резко отбрила сестру Мила.
— Хорошо. Пошли дальше, — продолжил Вадим, — а днем ты ему часто звонила?
— По нескольку раз в день.
— Он всегда был на месте?
— Практически да. Если только не выходил в туалет. — Мила радостно расхохоталась над собственной шуткой.
