Ознакомительная версия.
Сначала я убрал с дороги полицаев – в кювет, мертвых к мертвым. Потом, осторожно, все ещё подсознательно надеясь, что мои друзья живы, старясь не потревожить, подтащил их к машине. Делал я это все, как будто выполнял заранее хорошо продуманный план. Порылся в багажнике, и нашел – я помнил, что там он есть – топор. И, уже с каким-то истеричным упорством начал рубить молодую сосну. Завалив её, срубил ещё две. Не чувствуя усталости, не обращая внимания на пот вперемешку со слезами и соплями и кровящие мозоли на ладонях. И потом разрубил стволы, освобождая их от веток, разделяя их на нетолстые бревна. Из них я сложил что-то возле помоста, переложив лапником. Последнее пристанище моих друзей. Петя Кулик, Лёша Шарый. Облитый бензином погребальный костер вспыхнул и поднялся кверху черным дымом. Хорошо, пламя сильное и не видно… Наверное, надо было что-то говорить, что-то обещать. Я не знаю. Я постоял секунду, казалось, что лицо у меня уже покрылось волдырями от жара костра, я хотел уйти, но внезапно ноги подкосились, и я упал на колени перед костром. Мир, совершенно безучастно наблюдавший за происходящим, напрягся и зазвенел в моих ушах тревожной нотой. Казалось все – лес, небо, дым костра прогнулось и завибрировало тонкой мембранной – словно кто-то большой ударил в мой плоский мир кулаком.
– Сволочи, сволочи! – внезапно заорал я – Я уничтожу вас! Я! Я сам! Кто ты там, наверху, зачем ты даешь силу им, а не мне?
Небо звенело отчаянной струной, которая должна была вот-вот оборваться, казалось, что ещё миг и мир изменится, произойдет нечто важное, очень важное, но мне в затылок опять пахнуло знакомым холодом.
Мы стояли друг напротив друга. Зервудак медлил. И тут я сделал то, чего сам от себя не ожидал. Просто взял автомат за ствол и с криком «Врешь, сука!» ринулся на тварь. Я всего лишь подумал, что мои руки с автоматом в качестве дубины – длиннее лап зервудака. Тот видно, тоже понял это. И легко отскочил в сторону, открыв мне путь к кабине. Через мгновение я уже захлопнул дверцу и вдавил газ в пол, радуясь, что мотор взревел с пол-оборота. С визгом шин, слегка виляя по покрытой легкой снежной коркой дороге, машина ринулась прочь.
Мне казалось, что самое страшное уже позади, но тут коварная мысль промелькнула в голове: «Ведь задняя дверь открыта». Глянув в зеркало заднего обзора, я только успел заметить, как громадная туша прыжками догоняет машину. Скрежет когтей по металлу дал знать, что зервудак меня почти настиг. Да какого черта! Он что, быстрее Нисана может скакать? Это возмутило меня так, что захотелось развернуться на сто восемьдесят градусов и погонять эту тварь.… Вот если бы только не открытая дверь.… Я решил попробовать, вдруг получится, и несильно тормознул. Хлопок закрывающейся двери, по инерции вставшей на место, был для меня фанфарой победы. Я опять вдавил педаль газа в пол и с удовольствием увидел, как тварь стала резко отставать. О! Устал, сволочь. Хорошо, хоть они не на каждом километре встречаются. И тут я увидел, как в метрах ста впереди по трассе прямо на шоссе сидели, изготовившись к прыжку ещё два чудовища. А вот хрен вам!!! Я не стал уходить от удара, тормозить. Мне захотелось просто размести эту нечисть на кусочки. Я даже и не подумал о последствиях…
– Ишь ты, ездок – лоб расшиб, – тетка в черной плюшевой куртке и цветастом платке приложила к моей шишке холодную сухую тряпку. Я, наверное, почти потерял сознание. Я видел, как она вышла из леса и направилась прямо к разбитой машине, потом ко мне, сидевшему прислонившись спиной к толстой сосне. Видимо, от удара я был в шоке и мало что соображал.
– Что же это ты, молодой человек, так неосторожно? – От холодного стало намного легче. И я начал понемногу оживать.
– Да я осторожно, – слова пока давались с трудом. Я слышал сам себя как будто со стороны, – но там, на дороге лед. Я машину только водить научился. Вот и занесло.
Про зервудака я не решился рассказывать.
– Осторожно, это правильно, – согласилась женщина. – Идти-то можешь?
– Да, конечно могу, – я почти без труда встал. А перед глазами все поплыло.
– Да нет, не можешь ты идти просто так, – тряпка опять вернулась на мой лоб. – Сотрясение у тебя. Да и зервудак видать крепко тебя помял.
– А вы видели? Он, правда, был?
– Да нет, я стараюсь от них подальше держаться. У тебя на лице написано, что ты только что из лап его вырвался. Я-то знаю, что он с людьми делает. Ну, ты посиди немного, я сейчас тебе попить дам.
Женщина, весело вздохнув, опустилась со мной рядом на мерзлую землю и стала рыться в своем кузовке. Давно я не видел такого. Плетеная из белых тонких деревянных полос (липа, подумал я не к месту) коробочка, притороченные к ней веревки. Вот и подобие станкового рюкзака. Впрочем, из этого архаичного кузовка женщина вытащила довольно современный термос и прямоугольную коробку из нержавеющей стали. В таких шприцы кипятят. Неплохой набор для лесной ведьмы. Я почему-то подумал, что она ведьма.
– А ты что думал, – хитро глянула на меня женщина, – ведьмы только сушеную селезенку пользуют? Я собой всегда ношу аптечку первой помощи. Меня-то зовут всегда лечить, а не песни петь. Что же я, вместо аспирина иву пожевать дам? Слава богу, запасы есть. Аптеку разбомбили в городе, я к дочке как раз ездила, и решила, чего добру пропадать? Вот тесть-то и нагрузил машину и мне в избу отвез. Эх, бедные они. Ни я к ним теперь, ни они ко мне. Куда-то отвезли их. Не так как тебя – в лагерь. Куда-то работать.
– А почему вы решили, что я из лагеря? И не думал я, что вы ведьма.
– А чего решать? – женщина, надломив ампулу, проворно наполнила шприц. – На робу свою посмотри. Так, руку давай. Да не бойся. Стерильный. И СПИДа больше нет. Нет больных, нет и СПИДа. Всех их болезных… Эх, все-то нам, за грехи наши сторицей отдается. А ведьма – так ведьма и есть. Кто же в лесу один живет? Только ведьмы.
Очень быстро я почувствовал себя намного легче. Евдокия, так представилась женщина, взяла меня крепко за локоть и мы потихоньку пошли по одной ей ведомой тропинке. Идти было недалеко, но все равно к концу дороги головная боль измотала меня до такой степени, что, войдя в жилище, я просто завалился на железную кровать и заснул, ничего не понимая, не соблюдая никаких приличий.
Пахло травой и оладьями. За окном мел легкий снежок.
– Так, давай, вставай – вижу по глазам, все твои мозготряхи прошли, – Евдокия была тут как тут. – Вот – надевай и иди, тебе с дороги помыться надо, в себя прийти.
В руках она держала обычный махровый банный халат.
– Ну, чего уставился? Думал, тут у меня лаптем щи хлебают и лыком оборачиваются? – Евдокия очень заразительно засмеялась. – Да бери халат. Думаешь, если я в лесу, так вообще дикая? Там душ у меня, электричеством греется. Электричество от генератора. А генератор в сарае. «Хонда». Вопросы есть?
Душ был кстати. Я только там понял, что месяцы в лагере не мылся нормально. Все урывками под холодной струей из мойдодыра, да в каких-то тазиках, когда удавалось нагреть воды. Как только не завшивел. И ещё, где-то в глубине сознания мелькнула странная мысль. Настолько странная, что я немедленно прогнал её подальше. «Странно, почему мои руки не испачканы кровью?»
– Я робу твою в печку, – сообщила Евдокия, когда я быстренько перебежав дворик, ввалился в сени. – Антисанитария, а не роба. Вот, комбинезон у меня есть. Танкисты как-то подарили. Я им фурункулы лечила.
Женщина вдруг замолчала на мгновение и нахмурилась.
– А может, они уже уволились из армии тогда, когда эти явились. Ироды, – потом отвлеклась от грустных мыслей и продолжила, – одевайся и давай за стол.
– Спасибо, я не голоден, – я стеснялся объедать её.
– Не болтай, – Евдокия не потерпела возражений.
После того как я, с соблюдением манер, наколол на вилку первую оладью, сопротивляться сил уже не было. Тем более с таким чаем.
– То-то, не голоден. Даже коту вылизать нечего! – Евдокия с удовлетворением забрала у меня тарелку из-под сметаны. – Иди, полежи. Тебе ещё бегать много нельзя. Да и жирок завяжется.
– Да зачем мне жирок? – она прямо как моя мама. – Я вот лучше по хозяйству вам помогу.
– Что мне помогать? У меня с осени все приготовлено. Теперь только сидеть на… – на чем сидеть, Евдокия не уточнила. – Так что давай, спать не хочешь, поболтаем.
Поболтать я был готов.
– Ну, рассказывай, как там в лагере жилось? Небось, нахлебался, – Евдокия покачала головой, сопереживая моему рассказу о лагерной жизни. – Вон – худой как велосипед. А дома кто? Родители?
Узнав, что родители были в Ялте, когда её уничтожили сенты, женщина нахмурилась.
– Да, долго люди ещё будут сентов этих вспоминать.
– А мне кажется, Евдокия, что скоро уже и вспоминать некому будет. Что от людей осталось? Видел я в лагерях пацанов – они вообще потеряли… Ну, как это сказать…
– Зови меня Дуней просто, а то Евдокия, как на вручении медали, – перебила меня женщина. – Мотивацию они потеряли. Да не смотри на меня как на обезьянку ученую. Знаю я такие слова. Знаю, книжки читаю. А то, что от людей мало осталось – это правда. Да не толпа голову поднимает, чтобы врага свалить. Одного человека порой хватает! Вот и посылают сенты наши разлюбезные, зервудаков, как чуют, что что-то не так. Да нет, не то я сказала. Зервудак сам, как акула на запах крови летит на того, у кого ещё хоть капля силы осталась. Кого не смогла система эта изуверская сломить! Так что смотри парень, не удастся тебе спокойно жить. Зудит в тебе что-то. Раз от зервудака увернулся вчера – то ещё поборемся!
Ознакомительная версия.
