– О чём это вы? – удивилась тюлениха.
– Будь моей дочерью! – воскликнул мышонок-отец.
– Будь моей сестрой! – воскликнул сын-мышонок. – Соглашайся! Тогда у нас будет семья.
Жестяная тюлениха, обвешанная крючками и растрёпанными перьями, сидела на ветке, глядя в темнеющее небо. Вся прошлая жизнь проносилась перед её мысленным взором: магазин игрушек и дом, в который она попала из магазина, дети, которые её сломали, свалка и Крысий Хват, странствия с «Последним карком моды» и блошиным цирком кролика, тихие вечера в норе у Выхухоля и трудовые будни в компании зимородка… Да, в общем и целом жизнь удалась… но как же всё-таки она устала скитаться в большом мире одна, без сородичей! И тут тюлениха решилась.
– Ладно, – сказала она. – Так тому и быть.
– Нет, ну сколько можно?! – встрепенулась выпь. – Я отбываю немедленно. Мне давно уже пора быть у себя на болоте. Никакого уединения!
Но вопреки себе она продолжала смотреть и слушать с любопытством – и даже не шелохнулась.
– А у вас есть план, как отвоевать территорию, на которую вы претендуете? – осведомился Квак у мышонка с отцом.
– Пока нет, – сознался отец.
– Я заставил ястреба выбросить нас тут, когда заметил, что вы летите следом, – объяснил Кваку мышонок. – Но я и представить не мог, что мы так скоро найдём кукольный дом и придётся вступить в схватку с Крысьим Хватом!
– И с другими крысами в доме и вокруг. Я их уже семь или восемь насчитала, – добавила выпь, прекратив делать вид, что ей пора домой, и с головой втянувшись в обсуждение. – И все часовые вооружены, как вы уже, наверно, заметили.
– И всё же кое-какие шансы есть, – возразил зимородок, – Если у тебя острый клюв, если ты быстро летаешь и можешь нанести точный удар…
– Сомнительно, – перебил его Квак. – Весьма и весьма сомнительно.
– Но ведь Крысий Хват – совсем один там, на башне, – гнул своё зимородок. – И копья у него нет. Что если я проскочу мимо охраны и покончу с ним прямо сейчас, одним махом?
– Тогда все остальные крысы просто передвинутся ступенькой выше, – возразил гадальщик, – и появится новый Крысий Хват.
– Вы совершенно правы, – поддержал его отец. – Задача ведь не в том, чтоб убить одну крысу или даже выиграть одну битву. Битву надо выиграть так, чтобы разгромить врага наголову. И чтобы впредь каждая крыса на свалке трепетала от одной мысли о нас, и чтоб никто никогда не посмел оспаривать наше право на этот дом. А иначе мы просто не удержим завоёванную территорию.
– А поскольку важнее всего для нас – застать врага врасплох, – добавил Квак, – мы не можем позволить себе ни единой ошибки с того самого мгновения, как раскроем карты.
– Вот именно, – подтвердил отец. – Застать врага вслоних. То есть врасплох, – поправился он.
Квак снова выглянул из-за листьев. Насколько он мог различить с тридцати футов, отделявших кукольный дом от дуба, крысы-часовые на площадке несли караул лениво и не по-военному, но всё же оставались начеку.
– А я вот всё думаю об этих копьях… – пробормотал он.
И тут же, словно отвечая на его невысказанный вопрос, один из часовых от нечего делать метнул копьё в ласточку, неторопливо скользившую сквозь сумрак над кукольным домом. Лёгкая добыча – вот только глазомер у крысы был никудышный: копьё лишь задело кончик крыла. Но стражник ничуть не огорчился: он смотрел на птицу с довольным видом и ждал, что будет. Ласточка резко взмыла выше, затрепыхалась и камнем рухнула вниз. А стражник взял с подставки другое копьё и вновь зашагал по кругу.
– Отравленные, – заключил Квак. – Этого-то я и боялся. Дружище Хват кое-чему научился у землероек.
– Что же нам теперь делать? – растерялся зимородок.
– Ждать, – ответил отец.
– Чего? – спросила выпь.
– Пока не знаю, – сказал отец, – но когда увижу – пойму. Что-то должно случиться. Будет какой-то знак, и тогда станет ясно, где у нас тут Икс. Мы с сыном прождали очень долго, но теперь, когда победа близка, можно и ещё чуть-чуть подождать.
Всё это время он, не отрываясь, смотрел на слониху; голос его обрёл небывалую силу.
– А почему вы так уверены, что победите? – спросила тюлениха.
– А мы уже отпроигрывали своё, – объяснил отец. – Исчерпали запас поражений.
Тьма сгустилась; рано взошедший молодой месяц прорезался на западе узеньким жёлтым серпом. По листьям дуба пробежал трепет, и с порывом капризного ночного ветерка донёсся слабый отзвук часов на городской башне, отсчитавших восемь ударов. Небо над свалкой, как обычно, озарилось тусклым багровым заревом; звуки ночи один за другим вплетались в общий гомон и гул. Карусель на задворках крысиного города наигрывала свой надтреснутый вальс. Игорные дома, палатки и дансинги ожили с шумом и громом, но тут же всем нестройным хором растворились в заунывном свистке и грохоте приближающегося товарняка. Сигнальный мостик над путями перемигнулся сам с собой: красный и зелёный огни обменялись местами. Луч прожектора, скользя по блестящим рельсам, выхватил из темноты крону дуба и кукольный дом с дозорной башней, где всё ещё расхаживал хозяин свалки. Грохот нарастал, поезд надвигался из тьмы, и вот уже вагон за вагоном с лязганьем потянулись мимо, сотрясая площадку с кукольным домом. Прогромыхав на стрелке, вагоны терялись из виду, но шум не умолкал, пока, наконец, не растаяли вдали жёлтые окна и красный фонарь последнего, служебного вагона. Сигнальный мостик перемигнулся снова, и поезд исчез в ночи. В перестук колёс, уже еле слышный, вплёлся стрекот сверчка, а потом стало совсем тихо, но миг спустя карусель заиграла опять, и дансинги воспрянули с новой силой, а из переулков и туннелей понеслись крики уличных торговцев и зазывал.
В слабом свете месяца и звёзд ничего было не разглядеть толком, но мерный топот и шарканье, долетавшие с площадки, означали, что охрана по-прежнему несёт дозор. Несколько крыс, сменившихся с поста, горланили залихватскую песню; двое слуг визжали друг на друга, сцепившись из-за куска заплесневелого сыра. Мышонок с отцом слушали во все уши, стараясь не упустить ни единого звука, что мог бы подсказать им план атаки.
В траве у подножия шеста что-то громко звякнуло. Кто-то ругнулся вполголоса – видимо, зашиб ногу.
– Кто идёт? – крикнул Крысий Хват.
– Это я, Игги, – отозвался его помощник.
Зашуршала веревочная лестница. Игги, судя по всему, взобрался на площадку, пошептался о чём-то с хозяином – расслышать было невозможно, – а затем Крысий Хват опять повысил голос, распекая помощника за нерасторопность: Игги так и не нашёл заводяшек, о падении которых объявила сойка.
Лестница снова закачалась: Игги спустился на землю. Слышно было, как он пробирается сквозь заросли, а потом раздалось знакомое пощёлкивание пружин: Игги заводил фуражиров. Одна за другой заводяшки приходили в движение, и вот уже весь отряд зашагал колонной куда-то в ночь под присмотром погонщика, затянув свою походную песню:
Кто там проходит строем в ночи?
Мы – фуражиры Крысьего Хвата!
Закон нам один – хватай и тащи!
Мы – фуражиры Крысьего Хвата!
В компании, устроившейся на ветке дуба, царило безмолвие. Первым нарушил тишину отец:
– Вот нам и подали знак, – промолвил он.
– Какой? – спросил мышонок.
– Тот же, что сопутствовал нам всю дорогу, – сказал отец. – Последний видимый пёс.
– Где? – спросил мышонок.
– На консервной банке, в которой Крысий Хват хранит запчасти, – ответил отец. – Об неё-то Игги и споткнулся – что ещё могло так греметь? В этой банке мы найдём всё, что нужно и для сражения с Крысьим Хватом, и для самозавождения. Остаётся только разработать план.
– А я, кажется, уже всё разработал, – заявил мышонок. – Ты слышал, как там, на площадке, что-то тарахтело, когда поезд проходил?
– Да, – подтвердил отец. – Ну и что?
– Крысий Хват отремонтировал дом, и покрасил его, и поднял на шест, – сказал мышонок, – но так и не сделал одну важную вещь.
– Какую? – спросил отец.
– Не прибил его гвоздями, – сказал мышонок.
Месяц зашёл, и вот-вот должны были пожаловать первые гости. Хозяин свалки, ожидавший их на башне своего прекрасного нового особняка, внезапно замер на полушаге. Сквозь шум и гам, царившие на свалке, сквозь гомон слуг и сменившихся с поста охранников до него вдруг донёсся какой-то непонятный звук – довольно близкий и зловещий до невозможности. Крысий Хват навострил уши, но ничего больше не услышал. Потом он всю ночь то и дело вспоминал этот жуткий звук, и всякий раз его передёргивало. Но лишь много позже он узнал, что это было на самом деле, – а это зимородок, выпь и бык-лягушка хохотали от души, и голосам их вторило диковинное жестяное «скри-хи-хи» заводяшек.
Новоселье удалось Крысьему Хвату на славу. Он созвал весь цвет крысиного общества, и явились все до единого. Хихикая и попискивая от нетерпения, гости один за другим взбирались по верёвочной лестнице. Седые ветераны и их пухлые респектабельные жёнушки обнюхивались с холёными крысами-джентльменами и гибкими красотками без году неделя с подмостков. Юные барышни и молодые повесы, вся золотая молодёжь свалки, прибывали по трое-четверо, оглашая ночь громогласным хохотом и блистая великолепием даже в темноте, а за престарелыми вдовушками семенили тощие богемные кавалеры со свалявшейся шерстью, горящими глазами и непомерными аппетитами. Наконец, удостоились приглашения и несколько нуворишей, за которыми эскортом последовала совсем уж сомнительная публика – наёмные громилы, головорезы и мелкая шпана.
