— Ладно, — сказал Скотт. — Я пошел.
— Куда ты, идиот несчастный? — сказал Хемингуэй. — Куда ты попрешься?
— Дай мне десять минут и увидишь, — Скотт вдруг развеселился. — Увидишь, если что разглядишь в этой тьме, Эрнест. Нет уж, тебе меня не поймать!
— Вопрос ставился совершенно не так. Вечно ты все к черту корежишь.
— А, ты на попятный! — Скотт рассовывал две бутылки по карманам роскошного верблюжьего пальто Джеральда Мерфи, а остальные Хемингуэй уже сунул в свой огромный пиджак.
— Я пошел, — сказал Скотт.
— Иди себе на здоровье. Только я за тобой не пойду.
— Ты на попятный.
— Ты пьян, как пудель Эдит Уортон. И ничего не соображаешь.
— Ради Христа, — взмолилась Бо. — Вы бы уж договорились заранее, чего вы хотите. Ну, пожалуйста…
— Не волнуйся, Бо, — сказал Скотт ласково. — Просто я хочу показать Эрнесту, кто он такой. Он думает, он замечательный солдат. Понимаешь, он путает две вещи — одно дело стоять под пулями, другое дело — быть солдатом. Я под пулями в жизни не стаивал, только вот под пулями Эрнеста, но, ей-богу, я солдат не хуже его, а самовлюбленность и самоуверенность его только губят, ну, и я выведу его на чистую воду. Вот и посмотрим, как он со мною сладит. Это понятно?
Нам все было понятно. Мы старались их отговорить, но разве могли мы с Бо предотвратить классическое мужское состязание, особенно (как потом выразилась Бо) учитывая, что состязающиеся были пьяны и притом американцы. А Бо еще вдобавок сдуру снова стала говорить, до чего опасно соваться в огромный лес, где темно, хоть глаз выколи, и тянется, мол, он на много миль, и там, мол, полно рытвин, оврагов, ручьев и болот. И там можно заблудиться, сломать ногу, руку, можно спьяну свалиться, уснуть, и тебя засосет болото.
— Чистое безумие, — заключила Бо.
— Это все он затеял, — сказал Хемингуэй. — А мне-то что прикажете делать? Снабдить его путеводителем?
Но, в общем-то, теперь уже Хемингуэй не желал отступать.
— Только уговор: я буду действовать по-своему, — сказал он Скотту.
— И чудно. Ты же в военных операциях гений. Действуй как тебе угодно, я тебя все равно обставлю.
— Ну вот, опять пошла пьяная похвальба. — И Хемингуэй подо брал «федору» Скотта. Он нацепил ее на палку, а палку всадил в землю.
— Сюда и нацелиться.
— Зачем — нацелиться? — Бо, кажется, вообразила, что у них с собой ружья.
— Мы поедем сейчас на тот край леса, — объяснил Хемингуэй. — И там я сброшу Скотта Фицджеральда. И ему надо будет пройти весь лес и раньше меня добраться до этой шляпы. И чтоб я его не перехватил. А потом он снова вернется к «фиату».
— Запросто, — сказал Скотт и сел в машину.
— Нет! — крикнула Бо. — Я не еду.
Но я затолкал Бо в машину, потому что понял, что, если нам не ехать с ними, они нас бросят тут на всю ночь и, хоть лично мне только того и надо, Бо тут же зашагает к Фужеру.
Правда, она заставила меня сесть за руль.
— Хочу добраться туда живьем, — сказала она. — Не хочу раскроить череп об дерево в этом темном, страшном лесу.
Уж не помню, как я гнал «фиат» извилистыми, грязными дорожками, повинуясь Хемингуэю, который хлопал меня сзади то по левому, то по правому плечу, когда надо было повернуть. Мы довольно долго добирались до какой-то просеки, в свете фар казавшейся мне туннелем. Нас отделяло от шляпы Скотта километров пять, не меньше, густого, непроходимого березняка.
— Вылезай, — скомандовал Хемингуэй. — Вылезай, дружище.
Скотт мирно спал, Хемингуэю пришлось основательно его тряхнуть. Он выключил фары, и сердце у меня замерло, я будто с высокого трамплина прыгнул вдруг в темную, бездонную, глубокую пропасть. Лес затаился, ошеломил нас тишиной. Бесплотные наши голоса доносились ниоткуда.
— Нельзя, нельзя вам этого делать, — сказала Бо.
— Тьфу ты, — сказал Скотт и попробовал застегнуть верблюжье пальто. — Не выдумывай, Бо.
А Бо уже свирепо шипела мне в ухо:
— Останови ты их!
— Не могу, — зашипел я в ответ.
— Тогда иди со Скоттом.
— А ты? Не могу же я тебя тут одну бросить!
— Я пойду с Эрнестом. За меня не беспокойся. Я ходить умею. Только Скотту не говори, а то он шум поднимет. Как-то надо кончать с этой дурацкой историей.
Я не стал спорить, она была права. Скотт окончательно проснулся, и тут я сказал ему как ни в чем не бывало, что иду с ним.
— Зачем еще?
— На случай, если ты заблудишься, — сказал Хемингуэй. — Это весьма вероятно.
— Нет, — вскинулась Бо. — Нет, просто вдруг ногу подвернете или что… И если вы не возьмете Кита с собой, я, честное слово, сейчас же сажусь в машину и уезжаю вместе с ним.
Долго спорили и в конце концов решили, что я иду со Скоттом, но буду во всем его слушаться и не стану обгонять ни при каких обстоятельствах. Скотт вдруг даже обрадовался, он нашел тут свою логику:
— Если мне удастся провести через лес одного человека, значит, я провел бы и целый батальон. Ну ладно, пошли.
Он сделал шагов десять и со всего размаха плюхнулся ничком.
— Господи Иисусе! — простонал он, и хохот Хемингуэя полетел по лесу, как призывный клич ночной птицы.
— Ах, мне жаль тебя, — причитал Хемингуэй, — мне жаль тебя! Ах, капитан, капитан…
Скотт выронил бутылку и шарил по листьям в ее поисках, я подошел, помог ему подняться.
— Ничего, погоди, скоро и тебе придется протопать на своих ножищах по этой ничейной земле, — кинул он Хемингуэю.
— Да ты даже не в ту сторону пошел! — хмыкнул Хемингуэй.
— Как?
— Ты взял на восток. А тебе надо на запад.
— Я сам знаю, куда мне надо.
Оба говорили весело, и я понял, что, несмотря на всю жестокость затеи, они ею наслаждаются.
— Куда нам, Кит? — шепнул мне Скотт. Он старался застегнуть верблюжье пальто, взбухшее от бутылок. — Ты мне только направление покажи, а дальше уж я сам.
Я почти не видел его, чуть не наугад взял его под руку, мы вломились в густую листву и вдруг очутились у крутого обрыва. Я поскорей потянул Скотта за собой, туда, где, как мне казалось, лежал прямой путь к его шляпе, до которой я мало надеялся добраться.
— Я минут через пятнадцать несколько раз прокычу совой, — крикнул Хемингуэй, — в знак того, что я иду за вами по пятам, как охотничий пес!
— Вот я вернусь и с тобой разделаюсь, капитан Хемингуэй, — крикнул Скотт. — Путь открыт, идем напрямик!
Но не прошли мы и ста ярдов, как я понял, что ничего у нас не получится. Осенняя ночь упала на нас сразу, черная и сырая, земля была вся в ухабах, лес мрачно затаился, мы не различали даже ближних деревьев, натыкались на них. Скотт растерялся.
— Кит… Господи… Ты хоть что-нибудь видишь?
— Ничего. Тут невозможно пройти.
— Ну вот, что за слова. Эрнест только таких от нас и ждет. — Тут Скотт снова упал. Застонал, поднялся. — Пошли, — сказал он. — Вперед. Будем как тот безумный англичанин, который силком волок коней всю дорогу до Южного полюса. Важно стремиться к цели, Кит…
Он пошел напролом; мои глаза привыкли к темноте, и я Оросился за ним, как некогда доблестные соратники за великим Робертом Фолконом Скоттом[19]. Что еще им оставалось? Что еще оставалось мне?
— Скорей, — бормотал Скотт, — Эрнест догонит.
Не успели мы одолеть еще одну горку, Скотт снова плюхнулся и заорал, потому что я споткнулся об него и на него навалился. Ямы, рытвины крылись под густым папоротником на каждом шагу, и как только мы, слава богу, добрались до какой-то полянки, я схватил Скотта за руку и сказал, что дальше его не пущу.
— Да вы хоть в ту сторону идете-то? — сказал я. — Нельзя ломиться наобум.
Скотт вспотел, задыхался, я тоже.
— Почем я знаю, в какую нам сторону, — прохрипел он. — Просто надо идти и идти, чтоб Эрнест не догнал.
— Ладно, — сказал я. — Ладно. Вы только не волнуйтесь.
Снова мы поскакали по папоротнику, по скользким, облиплым кочкам. Я уже было освоился с этой гонкой, но тут Скотт рухнул в огромную груду листьев, перекувырнулся и зарылся в нее чуть не с головой.
— Все пальто проклятое, — проговорил он, задыхаясь и выныривая из-под листьев, как пловец из воды. Он содрал с себя верблюжье пальто, швырнул на низкий сук березы.
— На обратном пути захватим. Нож у тебя есть?
Я всегда таскал с собою нож.
— Открой бутылку, — и он сунул ее мне в руки. — Надо горло промочить. Тошно мне.
Я не стал спорить. Зачем? Что толку? Я открыл бутылку и протянул ему. Скотт налег спиной на березовый ствол, а голову свесил и все не мог отдышаться. Потом он задрал голову, несколько раз приложился к бутылке и отдал ее мне.
— Нет, спасибо, — сказал я.
— И правильно, — сказал Скотт. — Совершенно правильно, Кит. Не сдавайся. Только не сдавайся, никогда. Поверь, уж я-то знаю.
Вино как стимулирующий укол мгновенно подействовало на Скотта, верней, оно подстегнуло его актерские способности. Когда Скотт встал, он снова шатался. Но я-то знал, что вовсе он не пьян. Он еще как бык трезв, удивительно трезв, хотя он ужасно странно и путанно говорил.
