Ознакомительная версия.
– Да, да, иду.
Он бросил письмо Лизы и блокнот Совдат в шкаф и пошел на переговоры. Все ждали Самбиева. После дежурных улыбок и рукопожатий перешли к делу. Готовилась крупная сделка, обговаривались различные варианты и прогнозы. Вдруг Арзо вскочил и, извинившись, бросился в свой кабинет. «Почему «5 июня»?» – пронеслось у него в голове. Он раскрыл недочитанное письмо Лизы. «…Это я показала матери ее записку к тебе, и мать заставила меня перед числом «5» поставить «1». Я поломала ей жизнь, а может и не только ей. Мне так тяжело…»
«В феврале 1995 года, – писала далее Лиза, – Совдат оставила семью в Хасавюрте и вернулась в осажденный Грозный за матерью. В подвал, где они скрывались от бомбежки, солдаты бросили гранату. Обе одновременно погибли. Позже соседи обнаружили их. Говорят, Совдат сидела прямо, прислонившись к стене; маленький, едва видимый осколок попал ей прямо под правый глаз, оставив еле заметный рубец и капельку кровяной слезы. В руках у нее в смертельной судороге был зажат твой мишка… Я думаю, что она вернулась не за матерью (мать сознательно осталась в городе), а за родным мишкой. Так вместе с мишкой ее и похоронили… Наша мать перед Богом предстала одновременно с ней, и я уверена, что Совдат простит ее, а простит ли она меня?
Арзо, хоть ты меня прости, если можешь.
Извини. Лиза. С блокнотом поступай как хочешь, он писался для тебя, точнее, о тебе. И еще, Арзо, помнишь ты приезжал к моему мужу, в Шали. Так вот, пару раз за тобой скрыто наблюдала Совдат… Эта запись есть в блокноте… Боже, как она плакала, и как она боготворила тебя, молилась за тебя. Я думаю, что благодаря ее просьбам ты имеешь такой успех. Еще раз, если можешь, прости. Благослови тебя Бог!
Сестра твоей Совдат, Лиза».
* * *
В 1981 году уже к середине мая установилась жаркая, сухая погода. Около месяца не было осадков. Каждый вечер на северо-западе, в стороне Грозного, заслонял небосвод какой-то свинцовый мрак. Народ в надежде вглядывался в него, ожидая небесной влаги, но вновь и вновь надежды оказывались тщетными. Просто за долгий майский день над далеким городом вставал смог нефтехимических заводов, который с высоты предгорий Ники-Хита представлялся как грозовая туча.
Вечерело. Нещадное солнце быстро покатилось за ближайший склон, поднимая клубы пыли, мыча, с низины вползло в Ники-Хита сельское стадо. Вместе со стадом с первой прополки сахарной свеклы в дома возвращались женщины. Изжаренная солнцепеком Кемса бежала, задыхаясь, впереди всех. Ее недавно отелившаяся буйволица, озабоченно мыча возглавляла стадо.
– Побыстрее, девочки, побыстрее, – подгоняла Кемса вполголоса своих дочерей.
– Куда быстрее, – возмущались усталые, сникшие от жары и жажды дочки.
– Ну ладно, вы не забалтывайтесь, а я побегу, не то буйволица разнесет нам ворота.
Во дворе Кемса в первую очередь кинулась к сараю. Маленький буйволенок на привязи жалобно замычал, аж припрыгнул при виде хозяйки. На шум из-за забора выглянула соседка.
– Кемса, ты вернулась? А дочки где?
– Ползут усталые, – не видя соседку, на голос ответила Кемса.
– Хм, это сейчас они усталые, а видела бы ты их вчера на вечеринке!
– То-то сегодня сонные ползали… Ничего, нынче спать завалятся, но я им не дам… Арзо приезжает, суббота.
– Да ладно, оставь их в покое, повзрослели они… А я, как обычно, днем напоила буйволенка, кур покормила.
– Ой, спасибо, соседушка… А мяса взяла?
– Взяла самый лучший кусок, полтора килограмма, на ребрах. Мясник сказал, что больше в долг не даст, и так, говорит, два барана вы съели.
– Да я бы в жизни этого мяса не ела, да вот сегодня Арзо приезжает. Должна я его хоть раз в неделю мясом побаловать, все-таки мужчина он, растет… А с долгами осенью, даст Бог, рассчитаюсь, свекла прямо в радость, дружная, вот бы только дождя бы маленько.
– Так что, ты до осени в долг мясо есть собираешься?
– Да у меня вся жизнь в долг, а мяса я уже года три как не пробовала, все детям. Мне и бульончика хватает.
Грозно мыча, во двор ворвалась буйволица, глаза злые, галопом пронеслась по двору, около сарая, на мягкой траве поскользнулась, еще больше злясь, заскочила под навес, с хвоста, пару раз глубоко вдыхая, обнюхала буйволенка, лизнула его и уже более спокойно промычала на Кемсу – мол спасибо за заботу.
– А ну, давай становись, – подгоняла Кемса огромную буйволицу к привязи.
Скотина недовольно замахала хвостом, но увидев в стойле положенное по рациону корыто с комбикормом, с рвением уткнулась в сладость. Кемса привязала скотину, стала чистить вымя. Буйволица, не отрываясь от корыта, недовольно задергала задними ногами, отторгая мешающую лакомиться хозяйку.
– Что размахалась? – незлобно крикнула Кемса, погладила с любовью кормилицу. – Седа, Марет, Деши! – крикнула она дочерям. – Принесите чистое ведро для молока.
А дочери еще далеко были от дома. Как только мать убежала, походка их стала вальяжной, тихой, даже степенной. Закинув на плечи короткие мотыги, фронтом оккупировав улицу, шли девчата Самбиевы. Теперь они улыбались, усталости как не бывало. Их догнал трактор. Из кабины высунулся Башто Дуказов.
– Посторонись, девки, аль глухие! – кричал он, пытаясь перекричать шум мотора.
– Сам ты глухой, что объехать не можешь, иль трамвай?
– А вы что, трамвай видели? – засмеялся тракторист.
– Давай, давай проезжай, что надо, то видели, и не только трамвай.
– Может, подвезти?
– Мы на таком не ездим.
– Ой, видал я таких! На вечеринку придете?
– Придем, если тебя там не будет, – отвечала за всех средняя – Марет.
– Конечно, я знаю, ты придешь, если только твой гармонист объявится. Тоже мне нашла парня – тряпка какая-то, артист дрянной.
– Сам ты артист! – исчезла улыбка с лица Марет. – Давай проваливай, закоптил своим тарантасом всю улицу.
– Побежали, сестренки, а то от матери влетит, – встревожилась старшая.
– Да, – поддержала младшая, – еду приготовить надо, сегодня Арзо приезжает.
Не успели сестры войти во двор, как мать, еще доившая буйволицу, закричала прямо из-под навеса:
– Где вас черти носят? Вы что, дорогу забыли? Затопите печь, замесите тесто! Вещи Арзо выглажены? Принесите свежую воду, кастрюлю для мяса приготовьте. Марет, наколи еще дров. Деши, подмети двор, а то куры все поразметали. Живее там!
Как незаметно, в один день повзрослели дочери Кемсы. Вроде и рада мать этому, да вот печаль – одеть не во что. А зимой просто горе. Одно пальто на троих. Так и ходят через два дня на третий дочери в школу. А дочери ладные, все разные, но есть во всех все что надо. Старшая – Седа, как и сын Лорса, в отца, чуть смугловатая, невысокая, но в цветущем теле. Две младшие, Марет и Деши – в мать: светлые, тонкие, вытянутые.
Наполнился дом невестами, мечется мать, не знает как быть; и одеть надо, и уследить, и замуж поскорее выдать… А за кого? А приданое? Какое приданое! А девицы дома не сидят, по ночам на вечеринки бегают. Каждый вечер молодые ребята, и не только из Ники-Хита, вокруг дома Самбиевых увиваются, девчат кличут, с помощью соседей на водопой вызывают, а когда Кемса вовсе не в настроении и запирает дочерей в доме, молодежь в неистовстве аж свистеть начинает…
Вторая буйволица Кемсы, в сопровождении первогодка, прибыла, лениво оглядела двор, выпила из чистого ведра свеженабранную питьевую воду, за что получила от Деши пару комариных ударов хворостиной.
– Седа! – кричит Кемса, – привяжи скотину, я еще дою.
– У меня руки в тесте.
– Где Марет?
– У меня огонь потухает, я только разжигаю.
– Деши-и-и! – кричат все хором младшей. – Беги к скотине!
– У меня всего две руки, – недовольна младшая. – И уборка, и стирка, и все на мне…
– Давай быстрее, – дружно отправляют ее старшие сестры под навес к матери, а сами полушепотом у летней печи торгуются:
– Так ты мне туфли уступишь?
– Ишь ты даешь! И платье и туфли, а я что, в этом пойду?
– Ну Седа! Дорогая! Ну пойми меня!
– А что мне понимать, твой артист сегодня не приедет.
– Приедет, он обещал.
– Да сдался он тебе, какой-то противный. Вечно курит, кривляется, а вчера и вовсе пьяный был.
– Он вообще не пьет! Так уступишь туфли?
Долгое молчание.
– Ну пожалуйста. А потом всю неделю ты ходи, и платье носи… Ну, если не согласна, то я вовсе не пойду. Посмотрим, как ты одна отправишься. Мать разбужу.
– Ну ладно… Надоела ты мне, мелюзга. Сегодня в последний раз. Ты забыла, что я старшая, или раньше меня замуж собираешься?
– Вы пену с мяса сняли? – кричит мать.
– Да, – хором отвечают дочери, хотя кастрюля еще и не на печи, а потом вновь о своем: – А вдруг нас Арзо не пустит?
– А он заснет.
– А если и он на вечеринку пойдет?
– Не пойдет, он своею Совдат грезит.
– А если мать не заснет?
– Ой, не волнуйся! Своего Арзо увидит, обрадуется, поговорит с ним и вырубится в спокойствии.
Ознакомительная версия.
