— Здорово, Заварзин, — сказал начальник милиции. — Спишь, паразит?
— Да нет, — отмахнулся Тимофей. — Дрова собираюсь колоть. Чурки запрели…
— Ты уж сегодня дров наломал, — пробасил начальник. — Зачем трубу в реку скатил? И зачем ты Сажина трогал? Суешься не в свое дело. Нашел — и ко мне бы скорей. А мы бы все сделали как надо.
— Как — не в свое дело? — напыжился Тимофей. — Труба-то меня касалась… Зато я одностволку не разворачивал и не прикасался.
— И на том спасибо, — проворчал начальник милиции. — Догадался… А пыжи? Пыжи ты мог собрать? Из трубы? Как я теперь ружье к трубе привяжу?
Тимофей бросил трубку и кинулся к вешалке, вывернул карманы фуфайки, вытряс табак и с радостью вернулся.
— Есть пыж! Я его машинально в карман сунул!
— Завтра принесешь, — буркнул начальник милиции. — Трубы-то все равно нет. Мне следственный эксперимент проводить, где я такую же трубу возьму.
— Это ваша забота, — засмеялся Тимофей. — Что Сажин-то говорит?
— Что говорит… Говорит, заставляли, грозились избу сжечь или бакена переставить, чтоб авария случилась. Завтра придешь с утра — поедем ихнюю перевалбазу ликвидировать, — продолжал ворчливо начальник милиции. — Может, кого прищучим.
— Значит, Сажин признался? — перебил Тимофей.
— Не признавался, на тебя трубу катил, — довольно сказал начальник. — Да мы тоже не лаптем щи хлебаем… Кстати, и мед из Стремянки твоей точно так же уходит. Браконьеры у спекулянтов опыт переняли. Развел, понимаешь, трест браконьерский. За что тебе зарплату дают?
— Сам удивляюсь! — засмеялся Тимофей. — Думаю вот в милицию перейти. Те же тресты, те же уголовники, а платят побольше. Если еще рыбнадзор будет мне преступников брать и приводить — вообще красота!
— Но-но! — сурово заметил начальник и положил трубку.
Тимофей потянул сапог.
— А знаешь, Сажин-то разговорился! — сказал он весело. — Только тихо! Пока на улице ни звука.
— Брось ты эту работу, Тимофей, — попросила Валентина решительным тоном. — Сколько ж можно?.. Или я пойду и всех браконьеров вместе с твоим начальством в один день изведу!
— Иди, спасибо скажу, — Тимофей раздумывал: колоть дрова или нет.
— Ну брось, Тима.
— А куда я пойду работать, подумала?
— Господи! — она всплеснула руками, в глазах мелькнул огонек надежды. — Да капитаном на лесосплав! На лесопилку! Там мужики по три сотни зарабатывают.
— Это все не то, — бросил Тимофей.
— Тут, слыхала, какую-то колонию организовывают, — спохватилась жена. — Мелиорация какая-то в Стремянке будет, гари пахать. На бульдозерах-то по тыще в месяц… Поехали бы в Стремянку, дом пустой стоит. Девки наши растут, глядишь, кого замуж, кого в институт. Везде денег надо…
— Ладно, пойду! — отрезал Тимофей. — Брошу инспекцию и пойду. Но только запомни: пить буду!
— Как пить-то? — не поняла Валентина.
— Как пьют? Стаканами, ведрами!.. Буду пить и вас обеих гонять, — он покосился на тещу — та отвернулась, тетешкая младшенькую с обиженным видом. — Согласны так — нет?
— Но почему пить-то? Почему?
— По кочану.
— Отступись ты, Валь, — сказала теща. — Что с ним говорить? Весь в свата — батю родимого. Тот всю жизнь в председателях ходил, Стремянкой командовал, и этому командование подавай.
— Да какое же командование? — изумился Тимофей. — У меня же работа как у свадебной лошади: голова в цветах, а задница в мыле.
— Ла-адно, — пропела теща. — Люди-то говорят… Токо бы с наганьями ходили да народ пугали.
— А ну вас, — Тимофей пощупал локтем кобуру на поясе.
Он вышел в сени, сунулся в угол и стал шарить руками, отыскивая колун. Засветил спичку: колун оказался заткнутым под застреху. Тимофей выругался про себя. Только бабе в голову придет сунуть его на такую высоту. Видно, от ребятишек припрятала, чтобы не ушиблись, но если он оттуда слетит?! Он вытащил колун и в это время услышал голос тещи, громкий, как у всех глуховатых:
— Квартера Заварзиных!
Пришлось вернуться в избу.
— Как министр, — не вытерпела Валентина. — Чуть в дом — звонят, звонят…
А звонил новый начальник инспекции Твердохлебов. Он пришел год назад из бассейнового управления, где, говорят, занимался наукой — прудовым хозяйством. И дело заметно оживилось; по крайней мере, перестали исчезать протоколы, направленные рыбнадзорами в инспекцию для наложения штрафа. А было так: инспектор выслеживал, догонял, задерживал браконьера, не ел, не пил, ночей не спал, на рожон лез, уж не считая такой мелочи, как трата казенного бензина, — но составленный по всем правилам протокол испарялся бесследно. Новый начальник сразу же объехал все участки, работников порасспросил, Тимофею на катере двигатель заменил, «Вихрь» новый распорядился выдать и еще обещал вездеход выделить, узнав о мытарствах со снегоходом. Тимофей к отцу его завез, тот медовухой угостил, медом в сотах, гостинец послал, хотя Твердохлебов отнекивался.
Звонок был неожиданным — уж скоро ночь на дворе. Тимофей угадывал в этом какую-то опасность и решил о найденной трубе пока помолчать.
Твердохлебов для порядка расспросил о рейде, о составленных протоколах, о детишках и даже про отца не забыл. Тимофей ждал.
— Тут жалоба на тебя поступила, — сказал начальник. — Серьезная жалоба. Параллельно в прокуратуру.
Жалоб на Тимофея приходило в инспекцию, пожалуй, побольше, чем составленных им протоколов.
— Ты у кого там вчера ружье отнял? — спросил Твердохлебов.
— Были такие, — бросил Тимофей. — Отпускники, видно.
— А сегодня он пришел с документами, — объяснил начальник. — И говорит, что тебе показывал, но ты все равно забрал.
— Провокация, — сказал Тимофей. — Это уже бывало…
Жена и теща слушали внимательно, переглядывались. Дети присмирели, и только младшенькая агукала и тянула бабушку за волосы.
— Значит, так, — приказным тоном заключил Твердохлебов. — Ружье в милицию не сдавай, подержи у себя. Я пришлю хозяина; он заберет. Ты нарушил инструкцию, был в рейде один. Свидетелей у тебя нет. Нам в это дело лучше не впутываться. Пойми, я тебя выручаю.
— Свидетелей? — неожиданно разозлился Тимофей. — А что, без свидетелей мне верить уже нельзя? За каким тогда хреном… Мы что как малахольные: у нас пакостят, а мы… Кто хозяева, а кто гости?
— Не горячись, Тимофей, — урезонил начальник. — По телефону всего говорить нельзя, но есть обстоятельства…
Тимофей со стуком опустил трубку на аппарат и сказал кому-то дерзко и зло:
— Во! По телефону уже говорить всего нельзя! Дожили, в душу… Как в стане врагов живем! Обложили нас, неводом обтянули, как осетров на яме!
Поправил фуражку и вышел, глядя в пол.
Может, послушаться Валентину да бросить все к чертовой матери? Или злополучное ружье хозяину вернуть?
Тимофей с силой, по брови, насадил на голову фуражку и взмахнул колуном над черной, запревшей чуркой. Ничего, будет и на эту крапиву мороз…
К стремянскому парому они добрались в полдень 9 Мая. Праздничными выглядели не только люди в селах, мимо которых они проезжали; после долгого ненастья в глубоком и прозрачном небе сияло солнце, будто из сундука вынутая и начищенная медаль. Отвыкшая от таких наград земля еще щурилась на солнышко, и вместе с ней щурились пожилые мужики, косясь на свою грудь и пошире распахивая по привычке надетые пальто, фуфайки и дождевики.
Ехали они втроем. Рядом с Сергеем сидел принаряженный Иона, а на заднем сиденье, развалясь во всю длину, лежал Джим и провожал настороженным взглядом пляшущие за окном леса и перелески.
Сергей больше молчал в дороге. Закручивая в спираль первую весеннюю пыль, на большой скорости проносились мимо легковые машины. Был как раз сезон весенней охоты на уток, и из многих машин выглядывали собачьи морды, пузатые рюкзаки и мужчины в брезентовых башлыках.
Иона всю дорогу был возбужден, иногда начинал даже гневаться и, распалив себя гневом, много говорил и пристукивал кулаком по колену. Дело в том, что перед самой поездкой в Стремянку они случайно узнали новость: оказывается, отец зимой был в городе — приезжал в больницу за Артюшей — и ни к кому не заехал. А еще дошел слух, что с самой осени у него живет зачем-то Алешка Забелин; и будто теперь отец собирается брать в свой дом всех стариков, старух и всяких бродяг-дармоедов.
— Значит, так, ученый ты наш, — в который раз брался составлять план Иона. — Приезжаем в Стремянку и ждем Тимку. Дома не показываемся. А приедет Тимка — все трое сразу зайдем, потолкуем с отцом. Надо же! Артюша ему дороже, чем сыновья и внуки…
Сергей про себя даже радовался, что отец не заехал, не увидел того бедлама, который с самой осени царил в доме. Они сразу не развелись с Ирмой, только разбежались по разным комнатам, и эта тягомотная жизнь длилась всю зиму и весну. К тому же Ирма неожиданно взялась за ремонт. Она привела из театра художника-декоратора, чтобы оформить квартиру по последней моде. Декоратор натащил из театра досок, мела и алебастра, привез формы для отливки каких-то вензелей, а потом бросил все и исчез, изобразив декорацию стройплощадки. Отец — мужик сметливый, ему не скажешь, что идет ремонт, когда все материалы уже пересохли, залежались и пропылились, перед ним не оправдаешься, что это не твоя затея. Наоборот, скажет, дожил сынок, жена ремонтом занимается. А ты в семье на что?.. Ему не объяснишь, какие теперь у них отношения. Не поймет. Сергей даже Иону не хотел лишний раз звать к себе, поэтому в Стремянку они поехали от магазина, где договорились встретиться.
