— Вы друг Мильта? — спросила она своим слабым голосом.
— Да, — сказал он. — Я пытался перехватить его на молочном заводе.
— Он не смог приехать на ту встречу, — сказала она. — А я искала какую–нибудь продовольственную лавку, еще не закрытую, или еще какое–нибудь заведение, где бы я могла купить ему банку замороженного апельсинового сока.
— Где он сам? — спросил он.
— Остановился в моей квартире, — сказала девушка. — Мы уже давно живем вместе.
Это объясняло, почему он не видел «Мерседеса» ни у одного из мотелей.
— Я приметил одну еще не закрытую лавку, — сказал он. Проехав по стольким улицам, он знал теперь в Покателло каждый закуток. — Могу показать, если поедешь следом.
Вскоре они остановились перед миниатюрной семейной лавкой, где до сих пор не выключили свет и вывеску.
— Как вас зовут? — спросила девушка, когда они вошли в лавку. Когда он назвался, она помотала головой: — Он никогда о вас не упоминал.
— Он не знал, что я приеду, — пояснил он.
Пока хозяин лавки разбирался с покупками, Брюс добился, чтобы девушка дала ему свой адрес. Теперь, даже если бы они с ней расстались, он все равно смог бы найти Мильта. Он почувствовал воодушевление.
О чем ему беспокоиться? Один шанс из миллиона… после двух дней езды по городу. Потому что Мильту захотелось замороженного апельсинового сока.
В обычных условиях он вряд ли стал бы ожидать, что столь сложный поиск достигнет цели, но здесь, на территории Мильта Ламки, это представлялось вполне естественным. Теперь, когда это случилось, он ничуть не удивлялся.
Стоя рядом с ним в лавке, девушка спросила, для чего он хочет повидаться с Мильтом. В своих туфлях без каблуков она доходила ему до второй пуговицы пиджака. Он прикинул, что роста в ней не больше пяти футов и одного дюйма. Теперь, при лучшем освещении, он видел, что кожа у нее суше и грубее, чем у ребенка, а руки, когда она потянулась за пакетом с продуктами, не имели ничего общего с детскими руками. Пальцы у нее оказались узловатыми, а суставы их — стертыми докрасна. Ногти, когда–то окрашенные, но теперь шелушащиеся и неровные, она явно обгрызала. Линии на ладонях превратились в глубокие желобки. Мускулатура казалась необычайно развитой, и, поскольку на ней была блузка–безрукавка, он заметил у нее на плече белую оспинку, которой, несомненно, было уже немало лет. На одном из пальцев красовалось золотое кольцо, по виду обручальное.
Он ответил, что у него есть дело, которое он хочет обсудить с Мильтом. Девушка кивнула, по–видимому, восприняв это как нечто естественное. Он спросил, как ее зовут, и она сказала, что Кэти Гермес и что она замужем. Ее муж, Джек, живет где–то в Покателло, но не с ней; они расстались с год назад. С Мильтом она познакомилась у себя на работе, в конторе городской управы Покателло, где служила машинисткой; Мильт оказался там в связи с поставками бумаги городу. Теперь они уже несколько месяцев живут вместе, как будто они женаты.
— Сколько уже Мильт провел в Покателло? — спросил он, когда они пошли обратно к своим машинам.
Она ответила, что Мильт в городе уже почти неделю, он должен был проехать мимо Покателло, но заболел по дороге на восток, в Монпелье, и дальше не поехал.
— Что с ним такое? — спросил он, открывая и придерживая для нее дверцу «Мерседеса».
Она сказала, что этого никто из них не знает — а если Мильт и знает, то ничего не говорит. Какое–то хроническое заболевание, время от времени обостряющееся. Через несколько минут Брюс все увидит сам, до ее дома совсем близко.
Забравшись в свой «Меркурий», он следовал за задними огнями «Мерседеса», пока наконец она не свернула на подъездную дорожку на жилой улице и припарковалась в деревянном гараже без дверей. Он остановился сзади, непосредственно на дорожке. Кэти подошла к нему с пакетом в руках.
— Это наверху, — сказала она. — Мы можем подняться по черной лестнице.
Она повела его вверх по наружной деревянной лестнице, мимо белья, развешанного на веревках, пустых бутылок, цветочных горшков и стопок газет, мимо нескольких дверей, на самый верхний этаж. Там, удерживая в равновесии пакет с продуктами, она достала ключ, отперла дверь, и они вошли в прихожую, где пахло мылом.
Когда она включила свет, он обнаружил, что находится в старом–престаром доме, в котором до сих пор сохранились медные водопроводные трубы, искусственные свечи, вмонтированные в стены, и узорчатые яйцеобразные дверные ручки, которые помнились ему с детских лет. Стены были выкрашены в желтый цвет. Прихожая была очень узкой, но дальше он оказался в просторной гостиной с высоким потолком, канделябры здесь были сняты, а электрический провод с потолка тянулся к полу, где кто–то установил розетку для настольной лампы и радиоприемника.
— Мильт, — позвала девушка, исчезая в другой комнате.
Вернувшись, сказала Брюсу:
— Одну минуту.
Она прошла с пакетом продуктов на кухню, а он ждал ее в гостиной. В комнате было прохладно, и он видел, как она чиркнула спичкой, зажигая духовку в черной старинной печи.
— Мильт, — повторила она, снова проходя в другую комнату. — Здесь один человек, который приехал из Рино, чтобы с тобой поговорить.
Она закрыла за собой дверь, и больше он ничего не слышал и не видел. Он ждал. Через закрытую дверь до него донеслись звуки каких–то шевелений и мужское бормотание. Потом голос девушки. Казалось, они спорили. Наконец звуки прекратились вообще, он ничего не слышал.
Дверь открылась, девушка вышла и закрыла дверь снова.
— Ничего, если вы еще какое–то время с ним не увидитесь? — спросила она.
— Ладно, — сказал он, подавляя свое нетерпение.
Девушка прошла на кухню и стала готовить апельсиновый сок.
— Какие у него симптомы? — спросил он, проходя за ней.
— Постоянный жар, — сказала она. — Слабость, отеки вокруг глаз. И у него проблемы с мочеиспусканием.
— Похоже на почечную инфекцию, — сказал он.
— Да, — согласилась она, размешивая сок в квартовой банке из–под майонеза. — У него есть какие–то таблетки. Это наступает и проходит. Сегодня уже не так плохо, как было вчера.
— Вы назвали ему мое имя? — спросил он.
— Сейчас он слишком сонный, — сказала девушка.
— То есть он меня не вспомнил?
— Ему настолько не по себе, что он не хочет никого видеть, пока не почувствует себя лучше. — Она так и не говорила, вспомнил его Ламки или нет. — Уверена, что он захочет поговорить с вами позже, когда почувствует себя лучше.
Он сказал ей, что не сможет задержаться в Покателло надолго.
— Может быть, завтра, — сказала она. — Наверное, ему будет лучше, когда он проснется утром. Сейчас он едва ли сам понимает, что говорит. Если вы хотите поговорить с ним о деле, то лучше подождать.
Шум из другой комнаты вынудил ее поставить банку с соком и выйти из кухни. Он слышал, как они с Мильтом о чем–то говорят, потом она стала ходить из одной комнаты в другую. В таз наливалась вода, что–то наполнялось, относилось, потом снова зазвучали голоса.
— Тогда я загляну завтра утром, — сказал он, когда девушка вернулась.
— Хорошо, — согласилась она. — Знаете, я выпущу вас через переднюю дверь. Все равно он сейчас не спит.
Она провела его через всю квартиру и через комнату, в которой лежал на диване Мильт, завернутый в одеяло и с белой подушкой под головой. Проходя мимо, он увидел, что это, вне всякого сомнения, Мильт Ламки. Глаза у него оставались закрыты, и он шумно дышал. Руки у него были нездорового темного цвета, и таким же было лицо. В комнате пахло болезнью. На полу рядом с диваном лежали очки, стояли какие–то кастрюльки и лекарства.
Придерживая входную дверь, девушка выпустила его в коридор.
— Доброй ночи, — сказала она и почти сразу же закрыла за ним дверь.
Во всяком случае, он его видел, он точно знал, что это Мильт.
Он вернулся в свой мотель.
Приехав туда на следующее утро, он обнаружил, что дверь заперта, а к ней приколота записка:
Уважаемый сэр,
мистеру Ламки сегодня стало лучше, и он поехал на молочный завод, чтобы поговорить с руководством. Я на работе. Буду дома в половине шестого.
Искренне ваша,
миссис Кэти Гермес.
Он попробовал дверную ручку. О чем это ему напоминало? О той ночи, когда он вернулся к Пег Гугер, чтобы забрать свой пиджак, обнаружил, что дом заперт и пуст, проник в него через окно и нашел там Сьюзан, лежавшую в спальне и курившую сигарету. Но как же по–разному это было… Он обошел вокруг обветшалого трехэтажного здания и поднялся по лестнице; задняя дверь тоже оказалась заперта, равно как единственное окно, выходившее на крыльцо. Миссис Гермес была слишком осторожна.
«Мерседес», разумеется, исчез: гараж был пуст. Кто–то из них на нем уехал, скорее всего, Мильт. Он гадал, вернется ли Мильт сюда или же, закончив свои дела на молочном заводе, поспешит в следующий город, чтобы наверстать упущенное время.
