Я уже училась в своей литературной школе, но эта моя маленькая победа тоже отодвинулась куда-то в тёмный угол на фоне бесконечных Муриных достоинств. Всё чаще я ловила на себе печально-осуждающий мамин взгляд, сравнивающий взгляд. Я уж не говорю о папе... Он тогда вообще голову потерял от невестки, глуповатая улыбка не сходила с его лица, когда он видел её, глаза увлажнялись, очки сползали на кончик носа, будто плавились от восторга. Он просто плыл. По-моему, в тот период он вообще меня не замечал, забыл, что у него есть дочь...
— Мурочка, здравствуй! — мурлыкал он в телефон, когда она звонила. — Как ты, миленькая? Как у тебя дела? Сессия? Ах ты, бедненькая!
Хоть бы раз в жизни он сказал мне, что я — бедненькая, когда я корчилась от тошноты перед экзаменами... Хоть бы раз он проявил ко мне такой же неподдельный интерес, какой проявлял ко всем делам своей очаровательной невестки.
Иногда мне казалось, что меня просто нет, я — фантом, привидение. Меня переставали замечать самые близкие. Ну, брат был занят исключительно молодой женой. Но мои родители? Они тоже были заняты исключительно ею.
Новая школа. Безумно интересные уроки литературы знаменитого на всю Москву Соломона. Мы говорили и о литературе по программе (так неожиданно интересно!) и просто о жизни, изучали кучу прекрасных повестей и романов вне программы (Голдинг, Экзюпери, Абрамов, Распутин и так далее). И по каждой теме были сочинения, которые было страх как увлекательно писать: ведь Соломон заставлял нас думать, а не читать учебник. Ему на самом деле были интересны наши мысли и наши собственные выводы из прочитанного.
Помню, как мы изучали «Буранный полустанок» («И дольше века длится день») Айтматова. Меня настолько «погрузило» в это произведение, что ночами я видела сны про степь, страшных манкуртов, грустного Едигея... Мое сочинение получилось громадным, выходящим за все разумные пределы. Но, как обычно, на пятерку! Вообще, литература у Соломона давалась нам легко, потому что было интересно, увлекательно, мы просто как на литературном аттракционе катались! Часов литературы у нас было в два раза больше, чем в обычных школах, но отнюдь не за счет иных предметов. Просто иногда бывало по 8-9 уроков... Так что нагрузочка та ещё! Хотя «нагрузочкой» были физики-химии-математики, а литература была радостью. Но это для нас, учеников.
А вот дуры-училки, коих в каждой школе всегда навалом, ненавидели «шибко умный» класс и всячески старались устроить из нашей жизни казарменный кошмар, чтобы мы, не дай бог, не подумали, что попали в какой-то особенный интеллектуальный клуб гуманитариев. Классной руководительницей у нас сделали математичку. Она с самого начала заявила, что не собирается делать никаких поблажек никому, даже самым лучшим ученикам Соломона, и программу мы должны усвоить, как миленькие. Ух, как она нас не любила и даже не считала нужным это скрывать. Она смотрела на нас так, что порой казалось, хочет плюнуть. Может, на самом деле хотела...
Да, в литературной школе нас, законченных гуманитариев, с особенным садизмом мучили точными науками, на физкультуре над нами, неспортивными и часто неуклюжими, учитель потешался особенно зло. В общем, кроме литературы, всё остальное в этой школе было, прямо скажем, не очень.
А что же мои новые соученики? И тут всё оказалось непросто для меня. Я, будучи уже совершенно зажатой своими внутренними проблемами, так и не смогла найти и определить собственное место среди одноклассников. Да, они были очень умные и образованные ребята, все, как на подбор, из хороших семей, начитанные по уши, наполненные литературой по самую маковку и знающие намного больше меня. Но! Они были иные, совсем не такие, как я: в них был стержень, какая-то уверенность в себе, а, главное, — психологически позитивный настрой, который у меня уже давно исчез. Они были доброжелательны и довольно долго пытались втащить меня в свои планы, проекты, какие-то литературные вечера и постановки... А я сопротивлялась изо всех сил. Почему? Потому что не чувствовала в себе никакого куража, потому что любой ценой хотела избежать компаний и коллективов, даже симпатичных мне. Я уже тогда начала уставать от людей... Потом, через много лет это стало серьёзной проблемой, а тогда был только первый звоночек. Но я его услышала и побежала в знакомое уже убежище: «внутреннюю эмиграцию». Но для себя я сделала тогда важное открытие: оказывается, и в интеллигентских семьях при Советской власти могли вырастать нормальные, психологически здоровые и при этом развитые дети! Видимо, при нормальных любящих родителях...
Своей цели я достигла, никаких особых отношений, кроме как с соседкой по парте, милой моей Верочкой, у меня не возникло. Да и с ней у нас было непросто: Верочка жила в полном смысле этого слова: она любила поэзию, литературу, наслаждалась всем этим, радовалась всяким мелочам и пустякам, любила просто поболтать, погулять под осенним листопадом, любуясь красотой и поэтичностью природы... А я... Я смотрела под ноги и видела лужи. Я боялась завтрашней контрольной по математике и не могла ни о чём другом думать и говорить. Наверное, она тяготилась мной. И потому наша дружба закончилась сразу после выпускного. Милая моя Верочка! Если бы не она, были бы у меня сплошные «пары» в аттестате по алгебре и геометрии. Верочка решала за меня всё, даже на выпускном экзамене, когда я вообще перестала от страха что-либо соображать. Эх, встретиться бы нам сейчас, как много я смогла бы ей сказать и объяснить! Мой сегодняшний настрой, наверное, соответствовал бы её мироощущению. Надеюсь, оно у неё, не очень изменилось за эти долгие годы...
Словом, хотя среди ребят из нашего «умного» класса мне не было страшно и напряжённо, но и своей им я стать не могла. Ну, не смогла...
И с мамой поделиться всем этим я уже тоже не могла. Ей было просто не до меня. Она хлопотала вокруг Мурочки. Да плюс её писательские и киношные дела... Я крутилась сама, как могла, в своей непростой и странной жизни. Теперь, благодаря Соломону, я пыталась найти в литературе какие-то ответы на свои вопросы. Когда что-то находила там, созвучное моей душе или моим мыслям, радовалась ужасно! Правда, счастливее и свободнее от этого я не становилась. Потому что среди родных людей чувствовала себя всё более брошенной и одинокой.
Мур-мур-мурочка и коза Катька
Родня Мурочки относилась ко мне хорошо, впрочем, как и все мои собственные родственники. Мама всячески подчеркивала публично, что я и Мура одинаково дороги ей, но Мурочкой она особенно восхищается. Невестку родители звали Мурочкой, а меня всегда Катькой.
— И у мужа, и у меня в детстве были козы по имени Катька, — смеялась мама. Все смеялись, я тоже. Я — коза Катька. В честь своих коз, что ли, назвали меня?
Мурочка же очень быстро сориентировалась (отличница как-никак!) и поняла, что совсем необязательно быть со мной милой и приветливой. Оказывается, со мной можно и по-другому. И ни в какие магазины возить меня совершенно не обязательно. И дружба со мной ничего ей не даст, я — не фигура, я — никто и никакой ценности не представляю. Причём, ни для кого. Так что для меня «мур-мур» весьма скоро закончился. И если со всеми прочими людьми, а особенно с моей мамой, она продолжала мурлыкать и ласково выгибать спинку, то со мной, вторя Сашке, ехидничала и, так сказать, позволяла себе...
Эпизоды, эпизоды из разных лет, связанные с чувством моей «лишности», ненужности, особенно после появления в нашей семье Мурочки... Рассказать о многих вот так сразу? Тогда придётся попрыгать во времени.
Эпизод первый. Поздней осенью того же памятного 80-го года я подхватила сильнейший грипп. Неделю отсидела дома, но кашель «бил» меня так, будто я не лечилась вообще. Через неделю я поехала (а ехать надо было довольно далеко) в свою славную поликлинику. Докторша сунула мне подмышку градусник и как-то странно на меня посмотрела.
— Плохо выглядишь. Больные глаза, бледная... Как себя чувству-ешь?
— Нормально... — просипела я. Ведь уже неделю дома, в школу не хожу, мама делает большие глаза... Пора выписываться.
— Поглядим сейчас, — она вытащила градусник и всплеснула руками. — Милочка, ты что — обалдела? У тебя 37 и 7! Ты зачем приехала? Почему не вызвала врача на дом?
Я пожала плечами. Температуру я не мерила уже дня три. У меня же был просто кашель, остаток от гриппа, как объяснила мама.
Докторша внимательно выслушала мои легкие.
— Поздравляю! У тебя начинается пневмония. Купишь антибиотики и немедленно домой лечиться. Носу из дома не высовывать! Через пару дней к тебе приедет врач — ещё раз легкие послушает.
Я поплелась домой. Чувствовала я себя на самом деле препогано — температура явно росла.
А на следующий день случилась такая история. Мама ушла в магазин, и через полчаса вдруг раздался телефонный звонок: это была она.
