Похоже на то, что изделие, над которым Тана сейчас работала, оказалось гораздо более упорным, чем обычно. Эта полуженщина-полумужчина держала его в изящных щипчиках и искоса рассматривала критическим глазом. Блики огня в горне кузницы придавали жестким чертам ее лица некий зловещий красноватый отблеск. Это был ключ, длиной с ладонь, с зубчиками по всей длине и с особой насечкой. Он должен открывать искусно сработанный замок, который Тана сделала накануне. Его повесят на огромный деревянный сундук с сокровищами вождя племени. Мастерица сейчас держала его перед глазами и смотрела на Мариату через ажурное кольцо на конце его — символ Вселенной. С другой стороны ключ заканчивался полумесяцем — символом бесконечного неба.
— Так что, он уже говорит с тобой?
Мариата покраснела, опустила глаза и уставилась на монету, которую вертела в руке. Она взяла ее из кучи серебряного лома, который Тана переплавляла и по заказу делала из него украшения.
— Сегодня утром, когда я принесла ему кашу, он заговорил.
Она не сказала Тане одного. До этого она имела дело только с неконтролируемыми вспышками гнева или страха, которые исходили из каких-то темных глубин его существа, где хранились воспоминания, вызванные каким-нибудь словом в ее стихотворении или движением. Эти взрывы эмоций только пугали ее и нередко вынуждали бежать прочь. Вместе с первыми словами, обращенными непосредственно к ней, Амастан легко дотронулся до тыльной стороны ее ладони. Это прикосновение, как удар молнии, потрясло ее до основания.
Неподвижное лицо Таны оставалось бесстрастным. В ответ на слова девушки по нему не пробежало и слабой тени какого-нибудь чувства.
— А ты уверена, что говорил с тобой Амастан, а не злые духи, засевшие в нем?
Мариата перевернула монету, продолжая сосредоточенно ее разглядывать, и только через несколько секунд поняла, что смотрит не на случайное сочетание линий и борозд на куске мертвого металла, а на рисунок, в котором наглядно отразились реалии живого мира. Изображения на коврах или платках были совсем другого рода, да и сами ткани сделаны из живых материалов. Шерсть давали овцы или верблюды, хлопок прежде был растением, возделываемым по берегам рек. Но в изображениях на металле что-то было не так. Мариата снова перевернула монету и повертела ее. С одной стороны была изображена хищная птица с двумя головами, распростертыми крыльями, маховыми перьями, растопыренными как пальцы, с другой — профиль какого-то толстяка неопределенного пола. Вокруг его головы по краю монеты шли непонятные знаки.
— Кто это? — спросила девушка, показывая Тане кружочек металла. — Мужчина или женщина?
Та нахмурилась и поинтересовалась:
— А что, это так важно знать?
Мариата никогда прежде не видела изображения человека, да и вообще живого существа, которое выглядело бы реальным, как в жизни. Последователи новой религии, именуемой исламом, говорили, что такие изображения — богохульство, неуважение к Аллаху, что нельзя имитировать творение Всевышнего. Изображения, которые они вышивали на своих плетеных коврах, были очень стилизованы. Верблюды изображались в виде треугольников, крупный рогатый скот обозначался ромбами, а пунктирными кружочками — лягушки, символ плодовитости и изобилия. Но девушка еще никогда не видела такой подробности и точности. Можно было разглядеть завитки волос или складки одежды, ниспадающей с плеча. Она поднесла серебряный кружочек ближе к глазам и всмотрелась в изображение. Знаки, идущие по краю, были совсем не похожи на символы тифинага,[36] но Мариата почему-то не сомневалась в том, что так передаются слова какого-то языка. Она сама не знала, откуда возникла эта уверенность, просто интуитивно чувствовала ее.
— Может быть, и важно, — ответила девушка. — Да и интересно. Просто хотелось понять.
— Ишь ты, всем почему-то хочется знать, мужчина это или женщина. — Тана широко улыбнулась, хотя глаза ее оставались холодными. — Такой вопрос я читаю на губах людей, даже если они молчат. Он горит в их глазах бесплодным ненасытным пламенем, готов слететь с их языка, как пчела, которая жужжит на весь мир, дрожа от сознания своей значительности. Как же это узнать? Прокрасться вечером в шатер и подсмотреть, какие органы скрываются под одеждой? Или прижаться в толпе и все почувствовать, делая вид, что просто проталкиваешься мимо?
— Извини, я вовсе не это имела в виду. — Мариату охватило смятение. — Я просто хотела узнать, почему на монете изображен человек и кто он такой.
— Монета называется талер, на ней изображена женщина, ее звали Мария Терезия. Она была великая царица, королева. Монета отчеканена во время ее царствования в восемнадцатом веке по христианскому календарю.
— Никогда про нее не слышала.
Тана засмеялась. Ее тяжелые серебряные серьги запрыгали, в них засверкали отблески пламени.
— Еще бы, ты же по прямой ведешь свой род от самой Тин-Хинан и считаешь, что в мире была только одна великая царица, так ведь? Для тебя, Мариата из Хоггара, будет новостью узнать, что в мире было и есть много цариц, а также стран за пределами той, которую ты знаешь. Мария Терезия была больше, чем просто королева. Императрица Священной Римской империи, королева Венгрии, Богемии, Хорватии и Славонии, эрцгерцогиня Австрии, герцогиня Пармы и Пьяченцы, великая герцогиня Тосканы, мать Марии Антуанетты, супруги короля Франции Людовика Шестнадцатого, которому собственный народ отрубил голову.
Мариата ничего не слышала об этих странах, кроме разве что Франции. Их незнакомые названия влетели в одно ухо и вылетели в другое. Но последний факт заставил ее задрожать от страха.
— Ему отрубили голову? — переспросила она, во все глаза глядя на Тану.
— Да, на гильотине. Это такой большой нож, который поднимают на веревках, а потом отпускают. Он падает и отсекает голову.
Тана ладонью рубанула воздух с такой силой, что Мариата вздрогнула.
— Но ведь если в момент смерти голова и тело отделяются друг от друга, душа человека будет вечно скитаться и не найдет покоя. Кель-Асуф рано или поздно схватит ее, и она станет духом пустыни.
Да-а, хуже судьбы для человека не придумаешь. При одной мысли о такой доле девушка содрогнулась. Столь же страшная участь ждала и дочь великой королевы. Она вдруг представила себе, как холодное острое лезвие касается ее шеи…
— Какие жестокие люди.
Тана свесила голову набок, словно тоже размышляя об этом.
— В мире много жестоких людей. Кель-Асуф может быть вполне доволен.
— Откуда ты все это знаешь?
— Ты думаешь, я жила здесь всю жизнь? Я поездила по свету гораздо больше, чем ты можешь представить.
— Я считала, что здесь твой дом.
— Инедены всегда странствуют по миру. Мы не только умелые кузнецы. Нам приходится разносить людям новости и послания. Мы храним знания всего народа, и еще нам известно такое, чего люди не ведают, да и не хотят.
Мариата не знала, как понимать это последнее утверждение, и спросила:
— Значит, ты ходила соляными дорогами?
Тана взяла в руки напильник, провела им по кромке ключа, криво усмехнулась и ответила:
— И буквально, и символически. Мой отец был странствующий кузнец, он часто сопровождал караваны. А мать — рабыня из этого племени. Сначала они ко мне относились как к мальчику. Возможно, отец даже не знал моего секрета. Мать всегда держала меня закутанной и называла сыном. А кто усомнится в ее словах? У отца я выучилась ремеслу, с ним и путешествовала. С караваном я пересекала Джуф.[37] Мы перевозили соль из Тауденни в Адаг, в Аир и даже на твою родину, в Хоггар. Потом пришло время, у меня начались месячные, стала расти грудь.
— Что ты стала делать? — Мариата слушала ее, наклонившись вперед, как зачарованная.
— Сначала привязывала тряпки между ног и писать стала тайком от всех. Ни перед кем не раздевалась. Это было нетрудно. В пустыне не моются и даже не снимают одежд. Но потом влюбилась в одного человека из каравана.
— Ты сказала ему об этом?
— О чем? Что я люблю его? Или что я «не такой, как другие мужчины»? — Тана все скребла напильником, скрежетала им по металлу, чуть помолчала и продолжила: — Не такая, как и другие женщины, коли на то пошло. Нет, я не стала говорить ему ничего, хотя смотрела на него такими влюбленными глазами, что по вечерам он стал избегать меня. На протяжении всего долгого путешествия, когда солнце жгло меня, как огонь, и кругом не было ни капельки воды, я думала, что умру не от жары и жажды, а от любви. Стоило мне посмотреть на него, как он сразу отворачивался, и я чувствовала, что в сердце мое вонзается острый нож. Когда он смеялся с другими мужчинами и сразу умолкал, если я проходила мимо, мне хотелось плакать навзрыд. Когда мы прибыли в его родное селение, он объявил, что женится. Невеста его была ему двоюродной сестрой. Я ушла в открытую пустыню, легла на песок и умоляла Аллаха послать мне смерть. Я сказала Ему, что готова, настал мой час. Но Он не взял меня, и вот теперь я здесь и вполне довольна своей судьбой. Я приняла свое место в этом мире, смирилась с тем, что никогда не стану кому-нибудь ни мужем, ни женой. Но все равно ты должна знать: я понимаю, что значит любить мужчину.
