Ознакомительная версия.
С не меньшим ехидством я отправляла ей фотографии со статуей Свободы, конструктор «Лего» для Иннокентия (будущего Джоша) и теплые колготки для нее самой. Чтоб знала!
Как я готовилась к своему первому возвращению на Родину! Одних шляп с полями было заготовлено пять штук. В рюкзак они не влезли, и мне пришлось сложить их одну в одну и повесить на спину.
Багажную тележку в Шереметьево я не нашла. Напялила шляпы на голову, взвалила рюкзак на плечи…
– Господи! – ахнула Леля, увидав меня в толпе.
Но дальше все пошло так, как надо. На фоне постперестроечной разрухи мои рассказы звучали легендами об Эльдорадо. Разумеется, я опускала некоторые подробности вроде хронической нищеты первых лет: я хотела выглядеть победителем.
Леля слушала затаив дыхание. Глаза ее горели. И тут мне захотелось сделать шикарный жест.
– Хочешь, я помогу тебе эмигрировать?
План эмиграции разрабатывался недолго. Американское посольство мы обдурили безо всяких проблем. Леля с сыном попросили визу и сказали, что у них в России остается папа. А Коля попросил визу, поклявшись, что у него дома жена и ребенок. Американцы тогда были наивными и всему верили.
Я решила разместить Лелино семейство у себя. Воображение рисовало мне идиллические картины: вот мы с сестрой гуляем вдоль океана; вот она, преисполненная благодарности, помогает мне мыть полы… Хре-на! Мы с ней поссорились в первый же день. Она потребовала утюг, чтобы отгладить Иннокентию трусы, а я сказала, что у нас тут белье не гладят. Ну и покатилось…
– Теперь понятно, почему вы тут все жеваные ходите!
– А вы моетесь раз в неделю!
– А вы жвачку все время жуете!
– А вы водку все время лопаете!
– А вы жирные!
– А у тебя совести нет! Я тебя приютила, а ты меня оскорбляешь!
В результате обе ревели.
«Я – баба Капа! – думалось мне. – Ведь один в один все повторилось!»
Леля довольно быстро сумела выхлопотать статус беженки, пострадавшей от КГБ (который к тому времени уже не существовал). Врать убедительно и проникновенно она умела на профессиональном уровне.
Иннокентий пошел в школу. Вернулся оттуда, заикаясь от ужаса.
– У нас учительница – Баба-яга! – сказал он о мисс Пэм, пожилой тетеньке африканского происхождения.
Коля вложил почти всю наличность в автоматы по продаже бабл-гама, газировки и сэндвичей. Бизнес его продвигался туго. Он думал, что это самая непыльная из работ: заправил автомат товаром и гуляй. Но оказалось, что жвачку любят муравьи, газировку – бактерии, а сэндвичи не любит никто – даже покупатели.
Вскоре на Колю подали в суд – какой-то придурок кинул в автомат кирпичом и получил в глаз осколком. Колю обвинили в недобросовестном отношении к клиентам: на его автомате не было знака «Не разбивать тяжелыми предметами».
Леля помчалась в церковь молиться о справедливости, и Господь ее услышал: судья постановил, что истец не прав, и взыскал с него издержки.
Леле так понравилось общаться с Господом, что она подрядилась торговать иконками в церковной лавке.
– Почем у тебя Иисус? – спросила я.
– По тридцать.
– Серебреников?
Леля в очередной раз обиделась, собрала манатки и съехала от меня подальше.
Сейчас у нее свой бизнес. Она шьет облачения всем попам без различия конфессий: архиерейские митры, еврейские талиты и кардинальские шляпы. Но во все еретиковские одежки она тайно зашивает молитву о спасении души.
[2 января 2006 г.]
Играли с Зэком в интервью:
Корреспондент: Вы неоднократно заявляли, что вас устраивает ваш брак. Но, наверное, в юности вы иначе представляли себе будущую супругу?
Зэк: До 12 лет я очень хотел жениться на контролерше из соседнего кинотеатра: тогда бы мы с друзьями ходили бесплатно в кино. К тому же у нее на руке был протез со специальными щипцами. Мужу она наверняка дала бы посмотреть, как там все устроено.
Корр.: Вы действительно верите, что вы с Мардж предназначены друг для друга?
Зэк: Ну посудите сами: я храплю по ночам, а она не просыпается. Я терпеть не могу убираться, а у нее есть домработница. Я люблю петь в душе, а у нее нет слуха – и ей даже нравятся мои песни. По-моему, это знаки свыше.
Корр.: О чем вы с ней говорите?
Зэк: Как правило, о высоком: о кино, о литературе. Например, сегодня она цитировала мне своих клиентов-писателей: «Глаза у девушки были умные, как у слона».
Корр: Как вы думаете, зачем вы нужны вашей жене?
Зэк: Чтобы злить ее собаку, cестру и подругу. Я – специя, я придаю остроту жизни.
Корр.: Экий вы жестокий! Кем вы были в прошлой жизни – палачом при падишахе?
Зэк: Наверное, кабаном.
Корр.: С чего вы это взяли?
Зэк: Я тут передачу по телику смотрел. Кабан всеяден: в основном питается корневищами и плодами. Ведет ночной образ жизни. Спаривается в ноябре-январе… Это же точно про меня!
Корреспондент заглядывает в энциклопедию.
Корр.: Хм, тут написано, что в марте у самки рождается три-четыре поросенка. Вот уж спасибо!
Зэк: Ничего не поделаешь: судьба у тебя такая.
Корр.: Э! Э! Руки прочь! Не сметь ко мне приставать! Я в домике!
Зэк: А у меня ордер на обыск домика!
Корреспондент пищит и отбивается подушкой.
Зэк (прижав кулак ко рту): Первый! Первый! Я – второй! Занял стратегическую высоту. Вас понял: есть приготовиться к запуску!
Корр.: А-а-а!
Полчаса спустя.
Корр.: Ничего, что я голову тебе на плечо положила? Не тяжело?
Зэк: Да ладно, чему у тебя там тяжелому-то быть?
По ту сторону добра и зла (мемуары)
[1997 г.]
Улетая из Таиланда, я оставила свой телефон Максу. Не то чтобы я хотела его любви. Мне хотелось звонков от мужчин, которым я нравлюсь.
Макс объявился через месяц, когда я уж и думать про него забыла.
– Алло! Ты что сегодня делаешь?
– Еду в Африку.
Он несколько растерялся:
– А может, ну ее? Пошли лучше гулять.
– А ты где? В Лос-Анджелесе?
– Да нет, у себя в Сан-Франциско. Мне все равно вечером нечего делать, так что я могу прилететь к тебе в гости.
Я оглянулась на чемодан, набитый средствами от тропической лихорадки и назойливых поклонников. Панамка в мухоморчик, купальник «граница на замке», книжка «Разводитесь с умом: как заполучить себе дом, ребенка и т. п.»… Ближайшие три недели я собиралась посвятить нравственному очищению в глухой африканской деревне.
– Макс, я еду в Африку с миссией доброй воли, – сказала я сурово. – Мы тут зажрались! А в Танзании люди недоедают. У них дизентерия, холера и вообще черт-те что! Мы должны делиться!
– Ага, – фыркнул Макс, – ты с ними поделишься хлебом, а они с тобой – холерой.
Я села в самолет со смешанными чувствами. Развод с Лукой давил на психику. По возвращении из Таиланда мы окончательно разругались, и он отправился на четыре месяца в Палестину. Я тоже не могла сидеть дома.
Звонок Макса буквально воскресил меня из мертвых. Мне страстно хотелось продолжения, но за миссию доброй воли я уже заплатила пять штук баксов.
В самолете мне было два знамения.
Несколько часов подряд мы летели навстречу восходу. Все небо было розово-золотое, и мы как будто неслись в светлое будущее. Зато когда мы пролетали над Кенией, я видела лесные пожары: кругом чернота, а на дне – огненная лава.
То ли в рай ехала, то ли в ад.
…Африка – это тьма народу, бешеная зелень и запахи – как на советской овощебазе. Все гремит и двигается. Водители – полные отморозки. Нищета – пятый век до нашей эры с редким вкраплением телеантенн и велосипедов.
В аэропорту Дар-эс-Салама нас встретила Гэйл – жилистая, крепкая, загорелая до бурого цвета.
– Деревня, в которую мы едем, называется Поммерн, – сказала она, загрузив добровольцев в автобус. – Там мы будем строить школу.
Наша группа напоминала дом престарелых на экскурсии. Половине было под семьдесят. Остальным – под шестьдесят. Я там была самая молоденькая девушка, которую все баловали и учили жизни.
Выйдя на пенсию, эти заслуженные врачи, адвокаты и аналитики озаботились классическим вопросом: а на фига все это? Деньги есть, карьера состоялась, любовь была. А толку?
Когда человек хочет, но не может, он спивается. Когда человек может, но не знает зачем – он едет в Африку строить школы.
Я сидела, зажатая между двумя чемоданами. Из-под переднего кресла время от времени вылезал гигантский таракан и махал на меня усами.
Я визжала, но ему было не страшно.
Кондиционер с ручным приводом – газета, по-братски разделенная на всех. Туалет – на «зеленой стоянке»: дедушки направо, бабушки налево. Выходить из автобуса было страшно: из окна мы неоднократно видели львов и слонов. Писали по очереди: один идет в кусты, другой стоит на часах, остальные болеют и морально поддерживают.
Поммерн оказался вполне цивилизованной деревней на четыре тысячи народа. У них даже имелся бар-магазин, в котором продавалось танзанийское пиво. Гэйл объяснила нам, что это свежий бамбуковый сок с добавлением специй. Бродить он начнет в животе. Через несколько часов после принятия в голову шибает так, что виски кажется компотом.
Ознакомительная версия.
