— Тогда приступим немедленно! — нетерпеливо и несколько капризно потребовал князь.
Нил Петрович попросил гостя немного подождать. Он убрал чайный прибор, накрыл рабочий стол клееной скатертью, расставил склянки с колбами и начал неторопливо варить снадобье. Зная, что князь вернется, он держал необходимые травы и порошки под рукой. Пока состав кипел на спиртовке, пока жидкость отцеживалась и остужалась, доктор расспрашивал князя о его домашних и служебных делах. Боясь раздражить доктора отказом, князь с подчеркнутой готовностью отвечал на все вопросы и даже сообщал такие детали, о которых Нил Петрович вовсе и не спрашивал.
Все внимание князя было приковано к зеленовато-желтой жидкости внутри хрустальной чаши. Князь, не отрываясь, следил, как медленно осаждается муть в отваре, как он светлеет, и от нетерпения крутил обручальное кольцо на пальце правой руки. Наконец доктор достал серебряную ложечку, отряхнул ее и со звоном бросил на поднос: От этого звука князь встрепенулся. Он вскинул голову и радостно спросил:
— Уже готово?
Вместо ответа Нил Петрович протянул чашу князю.
* * *
С тех пор миновало более двух месяцев. Раз в две недели князь являлся к Нилу Петровичу за заветным напитком. И каждый раз Нил Петрович подолгу и обстоятельно разговаривал с гостем, проникая все глубже в его тайны, личные и служебные.
Сам того не замечая, князь всецело оказался во власти белолицего колдуна. Нилу самому было любопытно наблюдать, как в его присутствии Сергей Львович, тайный советник и начальник департамента министерства путей сообщения, педант и гроза подчиненных, внезапно слабел и терял обычное высокомерное хладнокровие. В кабинете Нила князь не стеснялся быть тем, кем он и был на самом деле — одиноким и запутавшимся пожилым мужчиной, безумно влюбленным и вместе с тем тяготившимся двойственным положением. Знахарь стал для князя единственным собеседником: лишь ему Сергей Львович мог открыться, поверить все свои страхи, надежды и разочарования. Нил Петрович был отменным собеседником — он умел слушать и не перебивать.
Каждый раз, покидая квартиру Нила Петровича, князь уходил успокоенным, со счастливой улыбкой на лице. В его внутреннем кармане находился крепко закупоренный сосуд, в котором плескалась волшебная жидкость, возвращавшая на несколько дней молодость, а с ней и расположение Мими.
И белолицый знахарь, затворяя за князем дверь, тоже улыбался, но по другой причине: он знал, что все крепче привязывает волю князя к своей. Нил не торопил события и ждал, когда представится случай воплотить замысел, ради которого он начал эту долгую игру.
Так продолжалось несколько месяцев. Меж тем жизнь вокруг Нила Петровича шла своим чередом. История продолжала течение, постепенно набирая обороты.
Военные неуспехи на Дальнем Востоке породили разочарование в обществе; образованные слои бурлили и требовали перемен. Недовольство властью распространилось и на простой народ. Крестьянство, прежде служившее надежной опорой самодержавия, начало подниматься против землевладельцев и чиновников.
Иногда волнения крестьян заканчивались мирно, но иные оборачивались кровавыми мятежами. Один из них разгорелся в знакомых Нилу Петровичу местах и тем привлек его особое внимание. Заметку об этом событии Нил Петрович обнаружил в газете от 2-го апреля 190… года Окончание мятежа было трагическим. В столкновениях с казаками множество крестьян получили ранения, несколько из них оказались за решеткой. Сгорела часть старинной усадьбы, а вместе с ней хлев и конюшни. Ущерб имению был нанесен немалый.
Однако худшее произошло спустя неделю. Старый барин, рязанский помещик М., не перенес случившегося и умер от удара. Перед смертью он успел написать подробное письмо старому знакомому по русско-турецкой кампании — генералу Трепову. В письме описывались роковые обстоятельства последних дней и особенно подчеркивалась та невиданная доселе злоба, с которой крестьянские вожаки разговаривали со старым барином и с урядником, прибывшим в имение для переговоров.
Боевой офицер Трепов к этому времени стал крупным чином в жандармском отделении. Спустя два дня после того, как он получил и прочел письмо М., пришло известие о смерти старика. Новость эта так потрясла генерала, что он тут же истребовал дело о волнениях и о пожаре. Изучив бумаги, Трепов распорядился направить на место происшествия Дмитрия Ивановича, бывшего полицмейстера Городца, а ныне подполковника жандармерии и звезду столичного сыска.
Прибыв в рязанское имение, Дмитрий Иванович разместился в уцелевшей части барского дома, теперь пустовавшего, и открыл дознание. Он вызвал к себе урядника, старост двух окрестных деревень — Высоцкого и Торбеева — и священника с дьяконом. Расспросив поначалу их и записав показания, он начал обход крестьянских домов.
Главной целью следствия было установить зачинщиков мятежа и причину пожара. Из путаных объяснений крестьян следователь узнал о какой-то давнишней тяжбе между помещиком и общиной по поводу выпаса на противоположном, низком берегу Реки. Тяжба эта была разрешена несколько лет назад, стороны пошли на мировую, однако в деревне оставались недовольные. Ходили даже слухи о том, что кто-то скупает крестьянские земли или просто силой сгоняет крестьян с земли. Впрочем, много об этом узнать не удалось: мужики о выкупе разговаривать не хотели, отвечали уклончиво и неохотно, а бабы только кивали на мужей.
Из рассказов священника Дмитрий Иванович узнал, что незадолго до событий в деревне появились подстрекатели из города. Кто они такие и как выглядели, установить не представлялось возможным. Ясно было лишь одно: без их участия крестьяне вряд ли решились бы рядиться с барином и приходить толпой на барский двор. Единственное, что удалось определить с точностью, — возгорание произошло в результате поджога: недалеко от конюшни, с которой начался пожар, была найдена несгоревшая пакля и пустая бутылка из-под лампадного масла.
Расспрашивая крестьян о недавних волнениях, Дмитрий Иванович вдруг сообразил, что названия окрестных деревень ему знакомы и фамилии некоторых крестьян тоже прежде где-то встречались. Чтобы проверить догадку, он съездил в уездный город и телеграфом отправил в Санкт-Петербург запрос. Ответ из жандармского отделения пришел через два дня. Оказалось, что Торбеево и Высоцкое упоминались в розыскном деле мещанина Селивестрова, которое Дмитрий Иванович вел около семи лет назад. За отсутствием результатов дело было определено в архив, где пылилось на полке.
Прочтя телеграмму, Дмитрий Иванович отложил ее в сторону. Руки его дрожали, а сердце учащенно билось. Увидев имя Ефима Селивестрова, он тут же вспомнил все обстоятельства дела о поджоге строящейся церкви в Городце. Поджигатель — тот самый самозванец, который выдавал себя за пропавшего Селивестрова, — использовал паклю, пропитанную лампадным маслом. Таким же способом был подожжен и господский дом помещика М.
Дело приобретало неожиданный поворот. О своей находке Дмитрий Иванович написал генералу Трепову и сообщил, что задержится на месте еще на несколько дней. После чего продолжил обход крестьянских домов. Однако теперь его интересовали не недавние события около господского дома, а то, что произошло в этих краях много лет назад. На вопросы о далеком прошлом жители деревень Торбеево и Высоцкое отвечали куда более охотно, чем о недавних событиях.
О том, что с кровельщиком случилось неладное, стало ясно уже спустя два дня после того, как он простился с молодой женой и выехал в город на заработки. На следующее же утро бабы, ходившие в лес по грибы, наткнулись в овраге на перевернутую телегу, груженую инструментом, и подняли шум. А еще через день в Высоцкое, хромая, прибрел Ефимов конь, весь перепачканный болотной тиной.
Дойдя до избы вдовы Селивестровой, Дмитрий Иванович отдышался и придал себе умиротворенно-добродушный вид, бывший у него в ходу для допросов вне стен полицейского участка. Затем следователь постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел внутрь.
В горнице царил полумрак. За столом сидела немолодая грузная женщина в темно-малиновом сарафане. Лицо ее было бесстрастно и сохраняло некоторую приятность: видно, в молодости хозяйка дома была очень хороша собой. На коленях Катерины Львовны лежал, урча и нежась, черный мохнатый кот.
Повернув голову в сторону вошедшего, Катерина Львовна оглядела его и первая заговорила:
— Вы, барин, из города следователь? Так и знала, что ко мне придете, что и до меня очередь дойдет. Садитесь, спрашивайте. Я тридцать лет молчала, мне есть что рассказать.
Следователь сел к столу рядом с хозяйкой и собирался было задать первый вопрос, как вдруг Катерина Львовна жестом остановила его:
