— Ты — в деревне Пингвинка, запомни хорошенько! — сказал профессор Норимаки Сэмбэй.
При этих словах это приподнялось на кровати. Это только что родилось, если это можно было назвать рождением.
— Где это видано, чтобы робот просыпался в кровати? — таковы были первые слова, которые произнесло это.
— Действительно, странно! — сказал профессор. — Только что родившись, сказать такое. А я еще мучался от любопытства, какими будут первые слова моего робота! Ну и дела…
Это молча смотрело по сторонам. Все, что это видело в этом мире, оно видело в первый раз.
— То, что ты сейчас делаешь, называется «смотреть», — сказал профессор. — Ну-ка, попробуй объяснить, что ты при этом чувствуешь?
— Большинство предметов имеют очертания. Прямых линий почти нет, всякая прямая линия почти сразу же загибается и через какое-то время возвращается к своему началу. Некоторые очертания приятные, другие — неприятные.
— А то, которое прямо перед тобой?
— Из всех очертаний самое гадкое. Я хочу умереть.
— Это же я! Разве можно породившему тебя отцу говорить такие слова! Ну ладно. Нельзя сразу требовать от тебя слишком многого. Что ж, попробуй-ка встать.
Это спустилось с кровати и ступило на бетонный пол. Оно и это делало впервые.
— Ты способен разговаривать, способен стоять. По расчетам, ты сможешь и ходить. А также — видеть и, надеюсь, обонять. Короче, ты можешь все, что только возможно. По мне это и означает, что ты — «родился». А теперь позволь спросить о твоих впечатлениях.
Это попробовало сделать то, что называется «думать». Скрестив руки на груди, прищурило глаза. Через некоторое время это ответило.
— Я, правда, не уверен, — добавило это, — правильный это ответ или нет.
— В любом случае, премного благодарен.
Профессор уставился на это, хлопая глазами, потом обошел вокруг, как бы оценивая свое творение.
— Странно! — сказал он. — Очень странно! У тебя на все очень необычная реакция. Чтобы понять, в чем дело, я должен со всем этим внимательно разобраться в лаборатории. Но прежде нужно сделать еще одну важную вещь.
— Что еще?
— Имя, я должен дать тебе имя. Не могу же я все время обращаться к тебе «эй, ты!» Когда ты рядом, можно и так, но если ты забудешь дома тетрадь с домашним заданием и мне придется звонить в школу, меня спросят: «Чей вы родитель?», а я не смогу ничего ответить! Но не беспокойся. У меня уже есть на этот счет соображение.
— Какое? — спросило это. Оно казалось весьма заинтригованным. А все потому, что до сих пор оно не знало, что кроме «робот» и «ты», есть еще и другие виды существования.
— Атом Стальная Длань, — сказал профессор. — Вот такое имя. Я решил, что назову тебя так. Может тебе и невдомек, но это очень, очень хорошее имя.
— Атом Стальная Длань? — это, повторяя за ним, произнесло свое имя.
Это не имело возможности судить, хорошее у него имя или плохое. Если все должны носить какое-то имя, значит и оно должно покориться общей участи.
— Все понял, — сказало это. — Меня зовут Атом Стальная Длань.
— Отлично, — обрадовался профессор. — Как бы там ни было, а ты родился. С этого момента тебе многому придется учиться. Впрочем, что это означает в применении к роботу, я понятия не имею.
Покончив с этим, профессор сказал:
— Чтобы тебя породить, я не спал несколько ночей подряд, к тому же уже поздно, утро вечера мудреней. И люди, и роботы должны ночью спать.
Выслушав его, это улеглось в постель и приготовилось спать.
— Профессор! — сказало это, когда профессор уже выходил из комнаты.
— Что еще?
— Мне кажется, я видел сон.
— Да ну! И когда же это было?
— Перед тем, как ты меня породил.
— Странно! Очень странно! Это имеет огромную ценность для науки! — профессор, уже не обращая внимания на это, в сильном возбуждении, о чем-то яростно сам с собой споря, выскочил из комнаты.
Оставшись один, Атом повернулся на бок. Комната терялась в сумерках, за маленьким окном простиралась глубокая тьма. Там — деревня Пингвинка. С завтрашнего дня я стану одним из ее жителей. Но Атом не чувствовал ни надежды, ни радостного возбуждения. Ведь профессор успел сообщить ему, что у робота нет обязанностей, нет развития, нет будущего. Узнав об этом, Атом спросил у профессора, зачем же, в таком случае, он его породил? Ведь если профессор прав, в его, Атома, существовании нет никакого смысла. На что профессор сказал, что этого он и сам не знает. Знаю только, что я тебя создал. Но мало ли еще чего мне приходилось создавать! Для всего искать причину не хватит никакого времени. Как только у меня выдается свободная минута, я спешу создать что-нибудь новое… Атом прикрыл веки. Все погрузилось в темноту. Он понял, что в его голове всплывают и исчезают бессвязные мысли. В то время я тоже видел сон, подумал Атом. Но тотчас появился профессор и с негодованием объявил: Роботы снов не видят! И все же, в то время, прежде, чем я проснулся, прежде, чем меня разбудил профессор, я без всякого сомнения видел сон. И что же это был за сон? — спросил профессор. — Допустим, тебе и вправду приснился сон, но ты никогда, никогда не сможешь его вспомнить! В тот момент, когда Атом заметил, что впервые в своей жизни начинает «засыпать», он уже был охвачен глубоким сном.
На следующее утро Атом открыл глаза, спустился с кровати и вышел из комнаты. Он оказался в коридоре. Пройдя по коридору, он попал в большую комнату, в центре которой профессор возился с гигантской машиной неизвестного назначения — подмазывал там и сям маслом, регулировал угол наклона каких-то отростков. Завидев Атома, профессор сказал: «Ты вряд ли поймешь, но это эпохальное изобретение!» Машина, которую создал профессор, могла одновременно читать книгу и брить бороду. Благодаря ей человек на вечные времена сможет не только освободиться от необходимости собственноручно перелистывать страницы книги, но еще и сэкономит уйму времени на бритье. «Зачем, в таком случае, к нижней части машины приделаны ряды из восьми колес?» — спросил Атом. На что профессор радостно: «Эта машина способна не только одновременно читать книгу и брить бороду, но также, если вдруг по ходу дела кому-то взбредет пожевать шоколадку или выпить колы, может прямиком направиться в супермаркет. Для этого я и снабдил машину колесами. Более того, колеса имеют форму шара, чтобы выравнивать попадающиеся на пути неровности и ухабы. Но и это еще не все. В передней части я установил огромный пылесос, чтобы подбирать собачий помет, по бокам — огромные лезвия, чтобы срезать сорняки, а в задней части — огромное сопло, чтобы после того, как будут срезаны сорняки, высевать семена моркови, редьки и сладкого горошка». И добавил: «Поскольку я должен проводить тебя в школу, давай отправимся на этой машине!»
Вместе с Атомом они уселись в машину и профессор нажал кнопку. Машина со страшным шумом и свистящим шипением, медленно двинулась в сторону двери и, проломив стену, в которой была проделана дверь, вывалилась наружу. «Надо сделать дверь пошире и снабдить машину механическими руками, которые бы могли ее открывать», — пробормотал профессор, обращаясь к самому себе. После этого профессор положил перед собой на маленькую подставку книгу и нажал еще одну кнопку. Тотчас нечто вроде длинного ремня пристегнуло туловище профессора к креслу, затем другой ремень закрепил голову профессора, после чего вылезло сразу несколько маленьких металлических рук, одни из которых принялись намазывать на лицо профессора мыло, а другие — листать страницы книги, лежащей перед неподвижно закрепленной головой. «Ну, каково?» — спросил профессор Атома, лучась самодовольством. «Что это за книга?» — спросил Атом. «Не знаю, — ответил профессор, — Называется „Библия“ или что-то вроде того. Когда я покупал по почте электросварочный аппарат, прислали в качестве бесплатного приложения. Если б не такой случай, сейчас и читать было бы нечего». Вначале казалось, что все идет в соответствии с планами профессора. Машина, двигаясь вперед, всасывала собачий помет, месила грязь и землю, разравнивая участок, одновременно срезала сорняки и разбрасывала семена. Кроме того, успевала перевертывать страницы и водить туда-сюда бритвой по намыленным щекам профессора, который самодовольно покачивал головой: «Недурственно!.. Вот только книга уж больно ненаучная!» Однако, не успел дом профессора скрыться, как искусственные ручки, точно обезумев, начали пролистывать страницы «Библии» с бешеной скоростью. «Слишком быстро! Разве так можно понять хоть что-нибудь из того, что читаешь!» — возмущенно завопил профессор, но в это время бритвы, закончив бритье и не зная чем бы еще заняться, принялись кромсать «Библию». Профессор нажал на кнопку «умеренно», надеясь тем самым обуздать норов взбесившейся авточитальни, но, наоборот, только усугубил положение. Вместо того, чтобы разравнивать землю, машина начала глубоко перепахивать ее лезвиями, превращая в густую жижу и высеивая туда не семена, а бумажные клочья с великими изречениями, и только намазав лицо профессора взбитым в пену собачьим пометом, наконец, успокоилась. Мириады бумажных клочков — все, что осталось от «Библии», точно хлопья снега, падали с неба, перемешавшись с семенами моркови и редьки. Атом зачерпнул руками горсть бумажных обрезков, попытался что-нибудь прочесть, но от книги остался лишь беспорядочный набор бессмысленных слов. «И все же идея была правильной!» — горестно воскликнул профессор. Ему пришлось заняться починкой своего драндулета, поэтому Атом отправился в школу один.
