Жизнь на два дома была для него мучительна – я это видела. Он похудел, под глазами залегли тени. А он ведь еще два раза в неделю должен был стоять у операционного стола!
– Езжай домой, – часто выпроваживала я его вечерами, – выспись хотя бы! Пусть жена тебя покормит, из меня сам знаешь, какой кулинар!
Он кивал и виновато улыбался.
– Да дома тоже шаром покати. Надо ехать по магазинам, базам, к своим бывшим пациентам, добывать еду. Таня так устает в школе.
Интересно, догадывалась ли жена о наших отношениях? Игорь никогда не развивал эту тему. И я, проявляя деликатность, никогда об этом не спрашивала. Эта половинчатость, неустроенность, свидания второпях измучили меня. В то время я получила постоянную работу редактора в дорогом глянцевом журнале для женщин, стала увереннее в себе и однажды, когда он позвонил мне на работу, вдруг выпалила в трубку:
– Знаешь, хватит. Я больше ничего не хочу. Считай, что у нас все.
В трубке воцарилось молчание.
– Я заеду сегодня.
– Зачем?
– Обсудить. Нельзя же так, сразу.
– Можно. И нужно. – И я первой бросила трубку.
Мы встретились еще один раз, совершенно случайно. Посмотрели друг на друга и разошлись в разные стороны. А через полгода я вышла замуж за Ингмара. Утром после брачной ночи первой мыслью была мысль об Игоре. «Вот тебе!» – мстительно проговорила я вслух. Но кому я мстила?
…Шурша накрахмаленными халатами, в палату вплыли «люди обхода». Возглавлял их Игорь, я узнала его сразу. Он почти не изменился, но, как отметила Лилька, стал импозантнее. Черные жесткие волосы сменились благородным серебром, черные глаза по-прежнему смотрели твердо, фигура подтянулась и даже вытянулась, может, за счет новой уверенной осанки. Он коротко отдавал распоряжения, спокойно и мягко разговаривал с моими соседками по палате, что-то щупал, мял, вытирал руки полотенцем. Ко мне он подошел в последнюю очередь. «Новая больная. Возраст, показания…» – затараторил ассистент. Игорь мрачно смотрел на меня.
– Разденьтесь, – он чуть разлепил губы.
Я послушно заголила правый бок.
Потыкав жесткими, невероятно белыми пальцами в мои жиры, он повернулся ко мне спиной и развел руками:
– Ничего не понимаю! Пальпирую – не нахожу ничего. А по результатам анализов надо резать прямо завтра! – И, бросив через плечо: – Оденьтесь, – он выплыл из палаты.
«Да, раньше эти пальцы касались моего тела более трепетно», – это была первая мысль, которая посетила меня. – Да, но тогда ты была другой. Моложе на тринадцать лет, худее на пять килограммов. Кто ты теперь для него? Человеческий материал. Узнал ли он тебя? Не знаю. Но ведь фамилию слышал. А может, не услышал», – такой внутренний диалог я вела сама с собой, отправляясь вместе с соседками в столовую.
«А операция-то завтра!» – полоснул по сердцу ужас. Не в состоянии проглотить ни кусочка, я вернулась в палату, легла на свою бугристую койку и закрыла глаза. «Какая глупость!» – только теперь я осознала весь идиотизм своей затеи. Даже если он узнал меня… «Это было, было, да прошло», – так поет Вертинский. Игорь Милош – чужой человек. Завтра он усыпит меня, сделает два маленьких надреза, выудит мой аппендикс и скажет кому-то, сдирая перчатки: «Да, коллега, парадокс. Не всегда районные поликлиники в состоянии дать полную картину. Аппендикс в холодном состоянии».
Мое воображение так разыгралось, что мне захотелось немедленно встать и убежать домой. Но я не двинулась с места.
Сбросив с себя оцепенение, я позвонила домой, чтобы выяснить, как дела. Сиделка очень мило сообщила, что Ангелина Филимоновна ужасно переживает за исход операции и вот уже несколько часов подряд рассказывает по телефону всем знакомым, какая у нее замечательная невестка.
Хорошо, что дома все в порядке. Вдруг я больше никогда не увижу старуху Розову? Остановится сердце во время операции, или в рану занесут инфекцию..
– Да не переживайте вы так, – постаралась успокоить меня соседка справа, – это такая пустячная операция, после нее даже в послеоперационную палату не кладут, привозят прямо сюда.
Я сползла с кровати, выудила из сумки пачку собственных стихотворных сборников, которые предусмотрительно захватила для задабривания медперсонала, и отправилась в коридор вручать свои опусы всем людям в белых халатах, которые только встречались на моем пути – нянечкам, сотрудницам столовой, медсестрам, сестре-хозяйке, старшей сестре, стажерам, врачам… Как будто моя фамилия на обложке книжки могла послужить моей охранной грамотой…
Через день в это же время я очнулась на своей койке. В правом боку жгло, во рту было горько, тягучая слюна никак не проглатывалась, хотелось пить. В палату заглянула дежурная сестра:
– Ну как, очнулась наша поэтесса?
Я что-то смутно промычала.
– Ничего, к вечеру будет полегче, сделаем пару укольчиков, и будете как новенькая, – прощебетала сестричка.
На душе и в теле было противно. Зачем, зачем? – спрашивала я себя в сотый раз и представляла себя, свое обрюзгшее тело, и Игоря Милоша с лапароскопом в руке, с презрением глядящего на мои бока. Промелькнуло ли у него в памяти то самое лето, пляж, наши короткие осенние встречи, то время, когда я была любимой? Любимой ли? От этой мысли я застонала.
– Что, болит? – прервали болтовню мои соседки по палате и сосредоточили свое внимание на мне.
– Да, – процедила я.
– Может, сестру позвать? – предложил кто-то.
– Нет, – я закрыла глаза и замолчала.
Ну ладно, если я уже здесь, если мой родной аппендикс неизвестно где, надо делать то, ради чего я валяюсь на этой койке. А именно: писать статью. И я стала придумывать начало. Складывалось неплохо. Потом я стала прислушиваться к разговору соседок. В мешанине из кулинарных рецептов, правил воспитания детей, советов по продлению жизни дубленкам прорывались впечатления от больницы, медперсонала и, конечно, о докторе Милоше. Я слушала и запоминала, прямо как легендарный Штирлиц. В последующие два дня я не видала Игоря, зато стала выползать из палаты и приставать с разговорами к медсестрам и обитателям других палат. Да, кроме того, что он был талантливым хирургом, Игорь оказался неплохим хозяйственником. В этом году в отделении был сделан ремонт, закуплена новая мебель, телевизоры, холодильники, медперсонал регулярно получал премии. Ночами, мучаясь от бессонницы, я выползала в коридор, устраивалась на диванчике под тусклым светом бра и, криво пристроившись, писала в школьной тетрадке статью. Получалось, на мой взгляд, неплохо.
– Почему не спите? – голос Игоря раздался над моей головой неожиданно.
Я вздрогнула и подняла голову:
– Бессонница.
– А-а-а, – протянул доктор и повернулся ко мне спиной.
– А чаю не дадите? – нагло спросила я.
– Хм, дам, – не оборачиваясь, пообещал Игорь и пошел дальше.
Я сползла с диванчика и пошлепала вслед за ним в ординаторскую.
– Садись, сейчас найду тебе чашку, – доктор придвинул стул к столу, заваленному коробками конфет, пачками печенья и вафель и огрызками булочек. Посередине стола в высокой стеклянной вазочке возвышалось озерцо оранжевого варенья.
– Угостить тебя ничем не могу, – продолжил доктор, наливая кипяток в чашку, в которой уже болтался пакетик «Аиптона», – тебе после операции надо соблюдать режим.
Я, как зачарованная, смотрела на вазочку с вареньем. В один миг, как перед смертью, в голове пронеслись лето, медный таз с кипящим вареньем, Анжела и страстные поцелуи Игоря. Я подняла глаза и всего лишь на мгновение уловила отблеск того вечера в зрачках Игоря. Но он быстро опустил ресницы, и видение пропало.
– Как жизнь? – отхлебнув чаю, смущенно выдавила я.
– Хорошо, – он пожал плечами, – все, как видишь, путем.
– Ну да, завотделением, профессор, уважаемый доктор, прекрасный семьянин… – в моем голосе зазвенело чуть– чуть иронии.
– А что, этого мало? – мои попытки поддразнить его не имели никакого успеха.
– И как ты добился всего этого? – я обвела рукой ординаторскую.
Игорь не спеша, словно нехотя, пустился в описание одного больничного эпизода, с него разговор перекинулся на другой. Постепенно увлекаясь, он выложил мне историю и о защите докторской, и о борьбе за место заведующего отделением, и многое-многое другое, что интересовало меня с журналистской точки зрения.
Чай был выпит, часы показывали три ночи, но я прочно сидела на жестком стуле, терпеливо ожидая, что доктор съедет с профессиональной темы и приблизится к теме личной. Но он и не думал вспоминать былое, бодро болтая о своих медицинских проблемах.
– Зачем ты вообще сюда пришла, а? – надкусывая баранку, весело спросил он.
Я молчала.
– Ну а у тебя-то как дела? – что-то поняв, тихо спросил он.
– Все нормально. Вышла замуж, развелась, живу со свекровью, работаю в журнале, короче, аллес-нормалес, – мне хотелось, чтобы голос звучал бодро.
