— Спасибо, — сказал Жак.
Сталь и его подруга возобновили серьезную дискуссию по поводу наркотиков. Вторая пара вернулась к своим сентиментальностям.
— Значит, это была сильная любовь.
— Похоже на то, — сказал Жак. — Но только с моей стороны.
— Понятно.
— Подруга детства.
— Даже так?
— Даже так.
Она вздохнула:
— Что тут поделаешь? Поезжай хоть в Сан-Кулебра-дель-Порко, все равно ничего не изменишь.
— Что я и констатирую.
Драммер[174] выдал заключительную барабанную дробь, и воцарилась тишина. Управляющий объявил о начале шоу. Вновь заиграла музыка, на танцевальную площадку выбежала дюжина темнокожих и представительных герлз[175], чьи мускулистые ягодицы сразу же образовали правильный двенадцатиугольник. Герлз были одеты в штормовки бретонских рыбаков, что в этом заведении и в этих краях, естессно, казалось невероятной экзотикой. Когда их дерганье замедлилось, появилась тринадцатая танцовщица, она вынесла плетеную клетку и поставила ее на столик ad hoc[176]. Затем на сцену вышел пожилой господин: красный жилет, монокль в глазу и трость под мышкой.
Жак взирал на все это пустым взглядом.
— Ты все еще думаешь о ней? — спрашептала его поверенная.
— О ней? Да.
— Как ее звали?
— Доминика.
— Красивое имя.
— А тебя как зовут?
— Люлю Думер.
Зазвучала музыка, означающая пора заткнуться. Пожилой господин открыл плетеную клетку и вытащил оттуда внушительных размеров омара, который начал с трудом перебирать по гладкому полу своими многочисленными неловкими ножками. Очередная оркестровая трель объявила выход нового персонажа, а именно индейца борхерос, одетого почему-то моряком, ну а относительно всего остального, неимоверно варварского вида. После нескольких очень зрелищных прыжков вправо и влево борхерос бросился к животному, ловко его схватил, отломал ему кончик хвоста и принялся пережевывать добычу с помощью на редкость развитого зубного аппарата. На следующем этапе он сожрал клешню. Жертва продолжала с трудом перебирать по гладкому полу своими многочисленными неловкими ножками.
— Он съест его целиком, — сказала Люлю Думер.
— Ты уже видела этот номер?
— Нет, это в первый раз.
— Любопытно, не правда ли? — сказал Сталь.
Оркестр заиграл классику. Борхерос кусанул еще разок, вскоре от ракообразного осталась одна голова. Голова лежала на столе и, несмотря на увечность, шевелила обгрызенными усиками.
— Несколько затянуто, — сказала Люлю Думер, — уже надоело.
— Самое трудное уже сделано, — сказал Сталь.
И действительно, минут через десять борхерос покончил со всем остальным, включая панцирь. Зал зааплодировал.
— В конце концов, едят же живьем устриц, — сказал Сталь.
— И все же, — сказала Люлю Думер, — стоило сюда приезжать, чтобы увидеть такое. Ну и духотища.
— Разумеется, — сказал Жак, — при такой температуре достаточно, чтобы омар чуть-чуть залежался, и тип запросто подохнет в своей же блевотине.
После экзита[177] герлз оркестр заиграл снова, и Жак опять вывел Люлю Думер на танцплощадку.
— Так ты не против? — спрашивает Жак.
— Нет. К тому же ты мне и так понравился.
Они немного покружили.
— Ты из Парижа? — спрашивает Люлю Думер.
— Почти. Из пригорода. Как далеко кажется отсюда пригород Парижа.
— Из какого пригорода?
— Из западного. Из Рюэйля.
— Правда? Я была в Рюэйле. Мальмезон. Лес Сен-Кукуфа.
— Забавно. Ты была в Рюэйле.
— Забавно.
Они немного покружили.
— Мы могли запросто встретиться в Рюэйле, — говорит Люлю Думер. — Ты когда там был?
Жак высчитывает.
— Мы могли запросто встретиться, — говорит Люлю Думер.
Они немного покружили.
— А знаешь, — говорит Люлю Думер, — может быть, в Рюэйле ты встречал де Цикаду? Поэта.
— Конечно. Еще бы. Де Цикаду. А как же. Поэта.
— Еще тот тип, а?
— Особенно для Рюэйля. Чтобы поразить рюэйльских обитателей, вовсе не обязательно быть таким уж выдающимся.
— Говорят, он великий поэт.
— Непризнанный. Но бывает, что все меняется.
— И великий больной, ко всему прочему. Ты когда-нибудь видел его во время приступа? Ну и зрелище!
— Да. Но я его почти вылечил. Когда был инженером-ветеринаром.
— Тем лучше для него.
— А моих родителей ты не знала? Сердоболь. Трикотажное производство. «Нет». Ты родилась в Рюэйле? «Нет». А что ты делала в Рюэйле?
— Домработницей была. С тех пор кое-чего достигла. Сам видишь.
— Но все равно: для такой славной девушки, как ты, Сан-Кулебра-дель-Порко — место далеко не идеальное.
— Выехала-то я правильно, но немного запуталась по дороге.
— Это дело надо исправить.
— Не все так просто.
— Что бы ты сказала, если бы очутилась на моем месте.
— Но ты ведь, похоже, и сам еще ничего не исправил.
— Конечно нет.
Оркестр закончил играть. Теперь за столом Сталя уже сидит целая компания: мужчина в красном жилете и его индеец борхерос, а с другой стороны Рубядзян, оклемавшийся после приступа и уже накачавшийся уиски. Треп крепчает. Жак и Люлю Думер садятся.
— А вот у вас вши были? — спрашивают у них.
А они и отвечают «Естессно».
— Я их даже разводил, — говорит Жак. — Я хотел вывести породу очень больших, очень жирных и очень сильных вшей. Перед тем как работать в кино, я занимался зоотехникой.
— Как интересно, — говорит мужчина в красном жилете, наклоняясь к Жаку.
— Очень любопытно, — добавляет индеец борхерос, который говорит по-французски так же хорошо, как папаша и мамаша Берлиц[178], вместе взятые.
Жак вглядывается в лица двух чудиков.
— Ну, так что с этими гигантскими вшами?
Это переспросил мужчина в красном жилете.
— Времени не хватило, — говорит Жак.
Индеец борхерос делает такое же разочарованное выражение, как и его хозяин.
— Я все бросил и ушел с труппой бродячих комедиантов, — говорит Жак.
— Из-за женщины, — говорит Сталь.
— Естессно.
— Из-за той, о которой ты только что рассказывал? — спрашивает Люлю Думер.
— Нет. Из-за ее сестры.
— Еще одна подруга детства?
— Точно.
Рубядзян смотрит на Люлю Думер и находит, что она очень даже мила.
— Совсем как у меня, — говорит мужчина в красном жилете. — Десять лет я был викарием в Сен-Брен-ле-Коломбен, и вот однажды мимо проезжал цирк. Я влюбился в наездницу. Чтобы увидеть эту женщину, я переоделся в светскую одежду, пришел на спектакль и уселся в первом ряду. Естественно, все меня узнали.
— Для этого следовало быть редкостным нахалом, — сказал индеец борхерос.
Индеец борхерос уже сто раз слышал эту историю, еще в ту пору, когда работал официантом в «Пети Кардиналь», но сия реплика была как бы частью совместного номера, а посему он выдавал ее так же хорошо в Сан-Кулебра-дель-Порко, как в Макао[179], Сомюре[180] или Альжирзирасе[181].
Жак даже не вздрогнул. Для него подобные встречи совсем не желательны. Он склонился к Рубядзяну и шепнул ему на ухо:
— Если ты не прекратишь так смотреть на эту девушку, я набью тебе рожу.
Мужчина в красном жилете продолжал:
— Через две недели я нагнал цирк и устроился в нем клоуном. У меня оказался талант клоуна, а я об этом даже и не подозревал. Что до наездницы, до чего ж красивая была, стерва. Я не жалею о том, что сделал.
Жак вновь склоняется к Рубядзяну.
— Слушай-ка, ты, извращенец, — выдает он ему по-английски, — if you take one more peak at my doll I break your neck[182].
Но Рубядзян, уже поднявший себе настроение вискарем, эту угрозу всерьез не воспринимает. Он продолжает пялиться на Люлю Думер.
— Как пришел к вам этот талант? — спрашивает Сталь у индейца борхерос.
И тут Рубядзян получает…
— Еще когда я был официантом, — отвечает индеец борхерос, — то поражал посетителей…
…прямо в пятак…
— …тем, что пережевывал ножки омаров, ракушки улиток и даже маренских устриц. Но вот раскусить португальские так ни разу и не смог.
…сокрушительный…
— А однажды один очень образованный молодой человек, который часто приходил к нам обедать, даже сравнил меня с вэгэ[183], ну, с поэтом, знаете.
…удар.
Рубядзян падает на пол. Его поднимают. Ему промакивают шнобель. И он начинает распускать нюни.
Былиж они два старых приятеля прожилиж шесть месяцев в диких лесах среди индейцев борхерос исключительно диких и вот тебе на из-за женщины конец старой дружбе, былиж два старых приятеля прожилиж шесть месяцев вместе в диких лесах среди…
— Смени пластинку, — сказала Люлю Думер. — А потом, мне эта музыка не нравится.
