– Сейчас ты полетишь вниз за это! – проревел дядя Хильдинг и швырнул плотника по направлению к ступенькам.
Тот чуть было не упал, но удержался и ухватил противника за горло. Дядя Хильдинг побагровел и приглушенно застонал.
У Оке сердце зашлось от страха. Бабушка смело двинулась вверх по лестнице с легкостью, какой он не ожидал от нее.
– Да вы совсем с ума сошли! – закричала она, дергая плотника за рукав.
Оке так и ждал, что она покатится вниз по ступенькам, но вместо этого Ивар отпустил свою железную хватку и побрел мимо нее, всхлипывая, как ребенок. Дядя Хильдинг хотел было ринуться за ним.
– Ему причитается за то, что он стаканы разбил! – гремел он.
Бабушка встала перед ним на узкой лестнице.
– Иди, если хочешь, чтобы я упала и покалечилась, – произнесла она твердо.
…Под вечер к ним пришел Мерк и справился, нет ли у Хильдинга чего-нибудь спиртного.
– Он спит, и я будить его не стану, – ответила бабушка нелюбезно. – А что, свинья заболела?
Мерк смущенно хихикнул и принялся жаловаться на боли в животе.
– Не надо есть лежалое сало в такую жару, вот и пройдет все, – посоветовала бабушка.
– А всего лучше, говорят, немного спиртного глотнуть, – торговался Мерк.
Бабушка отыскала бутылку, в которой еще оставалось на дне.
– Вот ведь как забрало лицемера проклятого! – пробормотала она себе под нос и налила ему добрую порцию.
Едва Мерк проглотил водку, как страдальческое выражение на его лице исчезло и серые, глубоко сидящие глаза загорелись живым огоньком.
– Еще налить? – спросила бабушка нарочно, чтобы подразнить его.
Она знала, что Мерк откажется, как бы ему ни хотелось выпить.
– Оке еще не поправился? – спросил он удивленно и попросил показать ему нарыв.
Бабушка неохотно развязала бинты. Мерк задумчиво зарядил нос понюшкой табака и принялся разглядывать распухшую пятку, перебирая в памяти старинные способы лечения.
О том, чтобы заговаривать, не могло быть и речи: это колдовство, обращение к темным силам. Скипидар тут не подходил, водку тратить для внешнего употребления жалко, уксус уже испробован. Оставалось только одно средство, зато самое древнее и испытанное.
– Намажьте как следует самым обыкновенным дегтем, тогда парню не придется ехать в больницу, – прописал он.
Бабушка явно была смущена столь двусмысленным советом, однако была готова испытать все, что не могло повредить. Недолго думая она отправилась за дегтем.
Оке показалось, что черная клейкая масса пропитала его насквозь. Теперь деготь проникнет в поры, и он, наверно, никогда не сможет отмыть его начисто!
– Почему они хотели убить друг друга из-за какого-то разбитого стакана? – спросил он вдруг.
– Не говори глупостей! – ответила бабушка строго. – Много ли нужно мужчинам, чтобы затеять драку, когда они напьются до одурения…
– Кто не руководствуется в своем поведении священным писанием, подвержен опасностям и соблазнам во множестве, – произнес Мерк благочестиво.
Бабушка ничего не ответила, но в глазах у нее мелькнула веселая искорка.
– Вот еще праведный судия выискался! – заметила она презрительно, когда он ушел.
В эту ночь Оке спал крепким, беспробудным сном, а проснувшись наутро, сразу почувствовал непривычную легкость в больной ноге. Он поспешил сорвать бинт и посмотрел с удивлением на пятку:
– Бабушка, опухоль прошла!
– Выходит, старик не так уж глуп. Надо будет угостить его как следует, когда зайдет, – сказала она, сияя всем лицом.
Деготь ли помог или просто здоровый организм Оке переборол болезнь, – как бы то ни было, Мерк сразу же значительно вырос в ее глазах.
Оке стер деготь, обмотал ногу бинтом потоньше и смог даже обуться.
Веселый пересвист синичек выманил его в лес. Мох уже высох и ломко хрустел под ногами, воздух загустел от запаха смолы и хвои. Там, где проселок сворачивал на Стурхауен, Оке обнаружил на телефонном столбе объявление: «Большая ярмарка в Биркегарда».
–, Меня на здешние ярмарки калачом не заманишь!.. – протянул дядя Хильдинг презрительно, услышав взволнованное сообщение Оке.
– Что, уже нагулялся в городе? – осведомилась бабушка.
Дядя Хильдинг смущенно ухмыльнулся и вытащил из кармана несколько монеток:
– Держи, парнище! Тебе, наверно, хочется туда сходить.
Оке не привык иметь в своем распоряжении карманные деньги, и ему просто не терпелось поскорее их истратить. Он сделал отчаянную попытку пригладить волосы с помощью воды и расчески, чтобы выглядеть по-праздничному, но вихор торчал все так же упрямо.
Под вечер, когда предзакатный туман лег молочно-белыми лентами на поля, а хор сверчков сравнялся по силе звучания с утренней спевкой веселых птиц, Оке отправился в Биркегарда. С дороги доносился режущий ухо свист парней и звонкий, переливчатый девичий смех. Когда он подошел к месту гулянья, баян как раз заиграл веселую мелодию. В незнакомом зажигательном ритме совершенно утонули печальные звуки скрипки.
Шипящие керосиновые лампы отбрасывали белый свет на входную арку и серебряные монетки на столе перед кассиром. Оке крепко стиснул свое богатство в кулаке, не вынимая руки из кармана. Конечно, спокойнее иметь на рубахе значок, говорящий о том, что ты заплатил за вход, но за эти же деньги можно несколько лишних раз пострелять в ярмарочном тире. А если еще подбить на соревнование кого-нибудь из ребят побогаче, то есть надежда задержаться в тире подольше. Стоило Оке взять в руки ружье, и пульки с красными хвостиками неизменно укладывались в красивую розочку вокруг самого яблочка.
Пожилые супружеские пары сидели под орешником у ограды. Мирно беседуя, они терпеливо сражались с комарами и слушали даровую музыку.
– Банджо больно хорошо играет, – замечали старички, подкручивая кверху седеющие усы. – Можно еще зайти, тряхнуть стариной, если заиграют старинный вальс!
В темной гудящей толпе на лугу вспыхивали красными светлячками огоньки сигарет. Вдоль ограды выстроились деревья, перехватывая густой листвой свет фонарей, а многочисленные прилавки ярмарки неудержимо манили к себе дешевыми призами. Оке быстро скользнул под проволочное заграждение. С невинным видом и бешено колотящимся сердцем он прошел прямо туда, где торговали конфетами и лимонадом.
Двое плечистых парней, назначенных следить за порядком, были целиком поглощены наблюдением за группой шумливых гуляк, которые подозрительно раскраснелись, потягивая прозрачную жидкость из бутылок с наклейкой «Минеральная вода». В воздухе повис запах контрабандного алкоголя. Танцы еще не успели как следует наладиться, и стайки девушек выжидательно прижимались к увитой березовыми ветками ограде.
Оке протиснулся к танцевальной площадке – посмотреть на обладателя банджо. Это был моряк, недавно вернувшийся из дальнего плавания. Он орудовал своим необычным инструментом с нарочитой небрежностью.
Внезапно с края площадки донесся хриплый вопль:
– Убей кузнеца, гада проклятого!
Подгулявшие парни, которых Оке заметил у входа, напали на кузнеца с бредвикской каменоломни. Он форменным образом косил противников своими огромными кулачищами, но тут один рослый драчун угодил ему прямо в живот. Кузнец охнул и согнулся пополам.
Остальные воспользовались случаем пнуть его раза два ногами, после чего продолжали драться уже между собой, совершенно озверев от выпитого и старых обид, которые теперь выползали из тайников памяти.
Каблуки взрывали дерн, жестокие удары молотили по телам, сквозь ругань и подбадривающие крики пробивался отчаянный женский плач. Музыка продолжала играть, но танцующие пары оставили площадку и окружили тесным кольцом дерущихся.
Кузнец приподнялся и искал что-то руками у пояса. вдруг он снова очутился в толпе, словно разъяренный медведь. Рубаха на нем была изодрана в клочья, на голую волосатую грудь падали красные капли крови, стекавшей по щеке из разбитой брови.
– Сейчас я вам, землеедам, покажу, почем фунт лиха! – протянул он с кривой усмешкой.
Усеянный тяжелыми бляхами ремень кузнеца залетал по воздуху длинной сверкающей змеей. Один из противников свалился наземь от ее металлического укуса, и зрители поспешили расступиться.
– Дамский вальс! – поспешил выкрикнуть баянист, и оркестр заиграл вальс.
Девушки посообразительней ухитрились увести нескольких драчунов на танцплощадку. Дежурные оттащили в сторону горластого батрака, и только к кузнецу никто не смел подступиться. Он стер кровь разодранной рубахой и огляделся бешеными глазами:
– Кого еще здесь проучить!
Никто не принял вызова, и он отправился наконец на поиски пиджака, брошенного сгоряча в кусты.
Танцы продолжались как ни в чем не бывало. Надо было спасать положение, чтобы не испортить всю ярмарку. Однако Оке никак не мог забыть искаженного, окровавленного лица кузнеца – оно все время смотрело на него сквозь шумную радость праздника.
