Стоит сказать, Стас вообще был на себя не похож в этой переписке. Наверное, короткий отпуск так на него подействовал.
– ...Как он тебе? – с замиранием сердца спрашивала она Ларису.
– Да... Так... – отвечала Лора, поднимая узкие плечики.
А что она могла ответить? Никакой он!..
«Мяукнул» телефончик – «смуська» пришла, от Стасика.
«Сама у себя мужика отнимает!» – хмыкнула Лорка. Он бы позвонил ей лишний раз, а вместо этого отвечает на дурацкие эсэмэски, как «от той». Чума!.. Полный контрабас! А «трусы»?!.. Фи! А свидание?!! Нет, она бы ему отыграла эль-скандаль, только появись!
На следующий день переписка возобновилась раньше обычного. Ночью оставался один рубль на счету. Днем приходит сообщение: «Абонент в сети».
«Эка его разобрало!..» – думала Бэлла.
«В какой сети? Рыболовной?» – Отправить – Стасечка.
«Все. Меня прет не знаю как», – вот так вот, без знаков препинания, и написал. «Казнить нельзя помиловать».
«Я ломаю голову, кто ты?!» – Было там дальше.
«Чтобы меньше нервничать, нужно сексом заниматься». – «У меня с этим все в порядке. Регулярно».
«Так казнить или помиловать?» – думала Бэлла. Недолго.
«Я твой номер все равно пробью. И узнаю. У меня в ФСБ есть знакомый». – «Ага. Давай. Вы вместе на контрабасах лабаете?»...
А вот этого она ждала, не могла не ждать: ЗВОНОК! Стасечка, пожалуй, подзадержался даже с этим решением, поражающим своей оригинальностью и беспримерной дальновидностью.
«Серёга!.. Але! Это ты, Серёга?» – Бэллка, конечно, вздрогнула, услышав голос, но ее собственный потерялся и заглох в мобильных проводах еще до того, как она сказала: «Хм... А зачем тебе Серёга?» – прежде нажав на отбой. Сердечко-то колотилось!.. А Стасечка, вундеркинд, тихо балдел от собственной смелости.
Только опять мимо. Не услышал он Бэллу.
Лора не успевала удалять эсэмэски: этот ненормальный Стасик забросал ее сообщениями!.. Мало ей своих забот? «Привет! Никому не говори, что я пишу тебе. Когда у Бэллы телефон появился?»
Во-первых, Лора опять не выспалась. Она же просила не звонить ей раньше двенадцати! В следующий раз надо отключить все телефоны. Во-вторых, нужно срочно договариваться со студией. Ей нужен этот звукорежиссер, и никакой другой! Надо только уговорить нашего скромного Паганини – и в Москву! В Москву!
«Почему она не отвечает?! В курсе ли ты была, что она так делает?» – Хрень какая-то! Нет, он ей сразу не понравился. И откуда ей знать, «с кем она на даче?» Какая дача?..
«Верка!.. Ну я не понимаю! – говорила Лора, растягивая слова, репетируя „московский“ выговор. – Что это за инструмент?!! Побойся бога!.. Я еще понимаю – скрипка!.. И ва-аще. Ты посмотри, какое у него жесткое лицо! У него глаза холодные! Он переступит через тебя – и дальше пойдет». Говорила она ей.
Лора отключила чайник, не дожидаясь большого бульканья, и заварила кофе. Она обожала запах кофе – такой страстный, жизнеутверждающий, любя не столько сам напиток, сколько его аромат. Это, наверное, в ней с детства. Как и слабость к апельсиново-рыжим керамическим чашкам на открытых полках.
Когда-то много, слишком много лет тому назад в Новом Афоне они с мамой вели «богемную» жизнь... Когда густая и теплая, томная южная ночь накрывала побережье, они поднимались по мощенной булыжниками дорожке куда-то наверх, к театрально черному, в звездах, небу. Там столики стояли у стены каменной кладки, а жгучие брюнеты в черных бабочках на белоснежных воротничках сновали между ними и зыркали черными глазами. Им нравилась Лорина мама. Мама приводила шестилетнюю Лору в кафе под открытым небом. Мама заказывала кофе, сваренный в турке на углях, для себя, а Лоре доставалось мороженое, вкусное – с ликером, только про ликер мама ничего не знала...
...Они такой концерт замутят!.. Потом придет настоящий успех, они будут «обкатывать» программу и под театрально-черным, в настоящих звездах, небом!.. У них будут гастроли. Они будут со звездами... Они сами будут звезды!.. Надо обсудить с Людмилой афиши. Хорошую скидочку пусть им устроит. Лора в задумчивости раскрутила локон и покусывала бигуди. «Тьфу, ты! Что я делаю? Будет вот так: гала-концерт. Скрипач на крыше. На раскаленной крыше. ...Нет, это уже где-то было. И большими буквами: Директор программы – Лариса... Нет, Лора... Нет, сначала наш Сарасате. А он лапочка! Большой ребенок. А какой талантливый!.. Да, она потом. Надо придумать эффектный псевдоним. Пусть Люська и придумает!.. А что? В качестве бонуса... И в Москву! В Москву!..»
Кофе остыл. Волшебный дымок над чашкой улетел.
Ой! А чего случилось-то?..
«...Где ты бродишь? Приходи. Твоя похотливая сучка». – Отправить – Стасечка. Вау! Вот это подписалась! Ай да Бэлла! Беллиссимо!
Бэллы хватило ровно на сутки после приезда Стасечки. Он приехал, ненаглядный и какой-то новый, как неученые ноты. Но он тоже хорош – ни в одну ноту «не попал». Так и не понял ничего или дурака валяет. Она сказала бы сразу – только не спрашивал никто. И телефоном новеньким не похвасталась. А потом он ушел, как обычно. И, как обычно, не знала Бэлла, на час он задержится или на год.
Он пришел. Он орал на нее без перерыва двадцать девять минут. Никто и не подозревал, что у контрабаса может быть так хорошо поставлен голос! «Ты имела меня четыре дня!!!» – голосил Стасечка. «Как ты могла так поступить со мной?!!» – Гнев его был ужасен. «Я пришел к тебе! И провел с тобой ночь, – обличал Стасик, – и ты, ты мне ничего не сказала!!! Я думал, у нас отношения!» Чувство справедливости и оскорбленное самолюбие толкали его за дверь.
Дверь захлопнулась. Бэлла бессильно уронила себя на нее, подперев лопатками. Если бы сейчас снимали кино, то эта сцена выражала бы безнадежное отчаяние. Вот так: сначала она прислонилась плечом, держась за дверную ручку и опустив голову. Потом, поворачивая корпус, не отрываясь – что-то ведь не отпускало ее от этой дурацкой двери! – она разворачивается к ней спиной... Не надо смеяться! Еще дубль! ...Она разворачивается спиной и запрокидывает голову. Так. Теперь она, не отрывая лопаток, стекает по двери вниз... Еще только слово про идиотский сценарий!..
Сказано: не отрывая! Дверь должна быть пластиковая. А халат шелковый! Кто отвечает за реквизит?!
Бэлла действительно опустилась на корточки, подперев дверь спиной. Как ей это удалось? Халатик, к слову, был на ней махровый, старенький, любимый, папой подаренный тысячу лет тому назад, а потому сильно поношенный. Даже нитки из него торчали – трогательно и не пафосно. Руки она вытянула впереди себя, уперев локти в колени, и, скрещенные в кистях, они безвольно свисали почти до полу. Голова была опущена, и темные кудри падали на лицо. Сколько времени ей удалось провести в такой малоудобной позе?..
Картинки былого счастья сменяли одна другую.
«Скажи мне что-нибудь... такое», – попросила Бэлла однажды. «Цветочек-огонечек», – промямлил что-то приторное Стасик. «Нет, ты мне что-нибудь непристойное скажи», – потребовала Бэлла. Она видела это в каком-то фильме. – «Зачем?.. Н-нет, я не могу», – «Ну скажи, я хочу!..» – «...Сучка похотливая!» – выпалил Стас и убежал, голый, на кухню, «гасить» румянец на щеках, как будто кто-то, кроме Лампаса, мог в чем-то его уличить...
Бэлла хохотала тогда как безумная. Это у нее всегда здорово получалось.
А теперь она перепутала роли. Сыграла не свою партию. Зачем она говорила «Прости»?..
...Кот подошел на мягких лапах и коснулся руки мокрым носом.
Прошло две недели и один день. Стас не звонил, не писал и не приходил.
– ...Господи, зачем он мне? Зачем?! Свалился на мою голову! Подушкой от него не отмашешься! – стенала Бэлла.
Прошло две недели и один день с бурной ночи, когда Бэлла закрыла за Стасом дверь, «ободрав» себе то место, откуда у некоторых растут крылья...
Прошло две недели и один день, когда прорезался абонент Стасечка с его вдохновляющей эсэмэской: «Я хотел прийти. Но упал и подвернул ногу. Я понимаю, что поступаю, как свинья. Как смогу ходить – приду. Прости».
С тех пор прошел последний дождь и выпал первый снег, а Стасика все не было. Стасиковы следы уже пропечатались на этом снегу и успели растаять, только к Бэлле они не вели.
Бэлла металась, не понимая, что происходит и происходит ли вообще, не знала, что делать и как уже (еще очевиднее) махнуть Стасечке «белым флагом», будь он даже похож на исторические Стасиковы трусы.
– Ты знаешь, что я думаю, – сказала Люся, – Я думаю, он «обделался», а теперь тебя же за это и наказывает.
– Не знаю... Не понимаю я ничего. Я же ему сразу сказала: давай посмеемся и обо всем забудем!
Белка достала из сумочки мобильник и включила то единственное окно, которое сейчас связывало ее со Стасом.
– Вот, отправляла ему неделю назад: «Давай напьемся вдвоем». – «Бах. Академия. Очень занят». Все. Не знаю я, чего ему надо!
