Йиржи Геллер достал из бара свежую идею в виде бутылки бренди и снова наполнил рюмки.
– Вы же филокартист? – принялся рассуждать он. – А мне бы нужно составить семейный альбом. Побегать по антикварным лавкам. Подобрать фамильную ретроспективу. Всякие дедушки, бабушки, бывшие жены и сестры, домик в деревне зимой и летом…
Я рассмеялся, но это не произвело на Йиржи Геллера никакого впечатления. Тогда я рассмеялся во второй раз и с тем же результатом.
– Без фотографии дяди в цилиндре и тети в вечернем платье я чувствую себя как автор романа без персонажей, – спокойно пояснил Йиржи Геллер.
– Куда же они подевались? – искренне удивился я.
Йиржи Геллер слегка помедлил и приоткрыл мне завесу тайны, но ровно на один микрон.
– У меня нет и не было семейного альбома по ряду причин и обстоятельств, – отчеканил он.
Из чего я сделал вывод, что данная тема ему неприятна. Но мне никогда не приходило в голову присваивать изображения чужих родственников. Ни до, ни после Йиржи Геллера…
– Как вы себе это представляете? – спросил я.
– Что именно? – уточнил Йиржи Геллер.
– Свой семейный альбом, собранный мною…
– Безнравственным, порочным и аморальным! – без промедления сообщил мне Йиржи Геллер. – В том-то и дело… А вы?..
– Тогда почему бы вам не купить уже существующий? – озадачился я. – Вы знаете, сколько семейных альбомов попадает в антикварную лавку?
– Это плагиат, – покачал головой Йиржи Геллер. – Вдобавок весьма примитивный. Можно сказать, натуралистические подробности под видом реализма. Невесты в свадебных платьях и голые задницы младенцев. Словно они все равняются на какой-то один фамильный альбом, который называется – «Как в жизни!». А на самом деле их рожи и задницы просто загораживают перспективу, которая намного интереснее их личных анатомических подробностей.
– Но если убрать гиббона, – возразил я, – останется только голая ветвь и никаких перспектив.
– Ну, во-первых, – усмехнулся Йиржи Геллер, – вы мне гиббона не клейте! Пусть он покоится в семейном альбоме у Чарлза Дарвина. А во-вторых, мне просто не нравятся фотографии из серии «Здесь был Зденек». Если «был», то чья это рожа осталась на первом плане? Ах, это все-таки Зденек?! А где он был?! Если нет никакой возможности разглядеть остальные достопримечательности из-за его нахальной физиономии!
– Зачастую, – напомнил я, – фотографии сопровождаются пояснительными надписями.
– Как на кладбище, – подтвердил Йиржи Геллер. – А вы их читали? «Дядя Славомир на Вацловской площади». Или: «Тетя Иоанна на коне. Июль одна тысяча девятьсот девяносто девятого года». Да я и сам вижу, что это конь и Вацлавская площадь, но для чего здесь «дядя» Славомир Мрожек с обвисшими усами и «тетя» Иоанна Хмелевска в шляпке?
– Как только вы присобачили дяде и тете фамилии, – заметил я, – все тут же приобрело смысл!
– А я о чем говорю?! – воскликнул Йиржи Геллер. – Мне нужна семейная, подчеркиваю – семейная история, с артистичными дядями и тетями, а не короткая эпитафия. Очень кстати, что вы оказались филокартистом. Это для меня большая удача.
Что-то мешало мне расценивать знакомство с Йиржи Геллером так же положительно. Во всяком случае, он вызывал больше вопросов, чем я решался ему задать.
– Вы хотите, чтобы я подобрал фотокарточки для вашего, так сказать, фамильного альбома? – осторожно осведомился я.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Йиржи Геллер. – Учтите, что меня интересуют родственники как усопшие, так и восстановленные.
– В смысле? – опешил я.
– Ну, грустно как-то рассматривать одних покойников, – пояснил Йиржи Геллер. – Хочется иметь и живых родственников. А в Праге я кроме Вендулки почти никого не знаю…
Тут я немного поразмышлял и предложил Йиржи Геллеру на выбор – фото «прабабушки-алкоголички в гусарском мундире» или изображение «двоюродного дяди-машиниста в составе локомотивной бригады».
– Вполне устраивает, – невозмутимо согласился Йиржи Геллер. – И то, и другое… Главное, чтобы образ был собирательный. И надо бы забронировать место в альбоме для молодой племянницы.
– «Крошка Фифи – лучшие воспоминания»? – полюбопытствовал я.
– Над подписью я еще поработаю, – отверг Йиржи Геллер мои намеки. – А вот место надо выделить…
Я кивнул и вылез из кресла, чтобы поближе рассмотреть знаменитое канапе. Там на подушечке лежала книга, скорее всего оставленная Вендулкой. Да и название книга имела весьма подходящее – «Молот ведьм».
– Можно взглянуть? – спросил я у Йиржи Геллера.
– Ну разумеется, – ответил он.
Тогда я поднял книгу и принялся с интересом листать…
«Вес ведьмы являлся важным доказательством ее вины, по существующему убеждению, что ведьмы весьма легковесны. Иначе они не могли бы летать на помеле. Городские весы Средневековья имели обычно 134 фунта, против которых взвешивали ведьм для пробы, и если женщина оказывалась легче – ее официально признавали ведьмой…»
– Женская энциклопедия! – рассмеялся Йиржи Геллер. – Так вы согласны взяться за это дело?
– Согласен, – ответил я. – А книгу, с вашего дозволения, я бы унес домой почитать… На сон грядущий…
Глава о том, как Поджо Браччолини и его переписчица по имени Вендулка ранним утром 1425 года покинули постоялый двор и направились в монастырь Святого Галла, где хранилась рукопись Петрония Арбитра. И о том, что из этого вышло…
Какая мне разница – Гай или Тит?!
Петроний или Трималхион?!
Если свинья преградила нам дорогу и важно хрюкала, утверждая, что лучше всех разбирается в апельсинах.
– Ученая? – спросил я трактирщика.
Он вызвался проводить нас до монастыря и теперь дышал мне в затылок, навьюченный, словно мул, разными съестными припасами, которые взял из трактира, чтобы задобрить монастырскую братию.
– Это просто свинья! – сказал трактирщик. – Надо дать ей по морде, иначе мы здесь не пройдем.
Мерзкое животное застряло в воротах и даже не думало двигаться с места. Однако утро было прекрасное, и я не хотел начинать новый день с мордобоя.
– Уважаемая свинья! – произнес я. – Не препятствуйте этому путешествию! Потому что нас ожидают великие литературные открытия!
– Да-а-а… – посочувствовал мне трактирщик. – Трудно жить образованному человеку… Эдак мы до вечера простоим, беседуя со свиньей! Дайте-ка я с ней по-свойски потолкую.
Но тут Вендулка, опередив трактирщика, врезала важной свинье промеж глаз, отчего та взвизгнула и поспешно освободила дорогу. Ну что за злобные твари эти переписчицы!
– То-то же! – одобрительно молвил трактирщик. – Всяк свинья знай свое корыто! А бисер надо метать перед пастырем, потому что паства бисера не понимает! Иной раз в трактире говоришь-говоришь пьянице, мол, что же ты дебоширишь в общественном заведении, скотина безмозглая?! И все без толку! А как дашь по башке бутылкой – паства мигом приходит в чувство.
Под эти наставления мы вышли с постоялого двора и продолжили свой путь по дороге, что, как я думал, вела к монастырю. Однако трактирщик махнул на нее рукой и свернул на тропинку.
– Пойдем через лес, – пояснил он. – Это намного короче и безопаснее.
– Мне так не кажется, – заметил я.
– Вы просто не знаете здешних мест! – пожал плечами трактирщик. – А в монастырь по дороге нынче никто не ходит, чтобы не встретить мою свояченицу.
– Да разве она разбойник?! – с удивлением воскликнул я.
– Хуже! – подтвердил трактирщик. – Сидит себе на лавочке и поджидает какого-нибудь растяпу. А как увидит, что человек заблудился, кланяется ему и говорит: «Доброго времени суток, странствующий рыцарь! Куда путь держишь?!» А голос у свояченицы сладкий, хоть на булку намазывай и по праздникам ешь. «Заходи, благородный юноша, в дом, – предлагает свояченица. – Отдохни с дороги, пилигрим несчастный!» А там уж и стол накрыт, и кровать постелена. Ну, человек расслабится и шагает к гадюке в апартаменты.
А дальше у них начинается свистопляска! То есть пляшет моя свояченица, а пилигрим только посвистывает, словно испорченная волынка. Потому что любовь проходит через десять минут, желание пропадает спустя полчаса, а женские фантазии никогда не кончаются. Просто с первыми петухами в них наступает временное затишье.
Вот рано утром выводит моя свояченица этого пилигрима обратно на дорогу и говорит напоследок: «Ты, мил человек, отползай потихоньку от моего дома! Не вводи лишний раз во искушение! А как очухаешься, поставь в церкви свечку за упокой души Корнелия Трималхиона! И не вздумай меня обмануть! Где хочешь найду, и тогда позабавимся по-настоящему!»
– И что же здесь плохого? – усмехнулась Вендулка.
– Корнелий Трималхион – это я, – пояснил трактирщик. – И, как видите, нахожусь в добром здравии! А свояченица вводит людей в заблуждение, чтобы меня отпевали по всей Италии. Может быть, с вашей точки зрения, здесь и нет ничего плохого, а мне неприятно. Вот поэтому раз в неделю я ношу в монастырь продукты, чтобы монахи закусывали и усердно молились за здравие Корнелия Трималхиона! Так сказать, для равновесия!
