Комната наполнилась громким бумажным шелестом. Взъерошенные клочки бумаги, казалось, вот-вот оторвутся от магнитов, однако те удерживали их на месте. Пискнула хиёдори, легкий ветерок снова дунул в кухню.
Момо опустила голову, и я заметила, как на её шее блестит нежный пушок. Зная, что ей не нравятся мои прикосновения, я просто смотрела на него.
— Бабушка, завтра я не буду брать бэнто. Мы будем готовить сами.
Момо заговаривала только с мамой. Она старалась даже не поворачиваться ко мне.
— Неужели я вела себя так же? — спросила я маму.
— Ты была менее постоянна в своем поведении.
— Постоянна? — переспросила я.
— Ну, да. Ты то вдруг становилась какой-то жесткой, то оттаивала. Иногда была сущим ребенком, а через миг неожиданно превращалась во взрослого человека.
— Наверное, это такой возраст.
— Возраст… Самое простое — всё на него списывать, — прикрыв глаза, пробормотала мама. — Это не возраст. Должно быть, это начало.
— Начало?
— Ну, да. Начало конца.
— Конца?
— Да. Однажды ты перестала быть той маленькой Кэй, глядь — уже совсем другой человек. Вот тебе и конец.
— В самом деле? Все так серьезно? — рассмеялась я. Мама тоже засмеялась:
— Не так-то просто взрослеть. Да, совсем не легко. Ты и сейчас постоянством не отличаешься.
Придя к согласию, мы опять рассмеялись.
— Тебе хочется чаще прикасаться к Момо, ведь так? — тихо спросила мама. — Но ты же понимаешь, что человеку не легко позволить другому прикасаться к себе, — продолжила она.
Не веря своим ушам, я удивленно уставилась на маму. Её лицо было совершенно спокойным.
— Даже собственный ребенок? Ребенок, в котором течет моя кровь, ребенок, которого я родила в муках? — выпалила я.
— Ну же, Кэй. Ты же сама еще ребенок, — опять засмеялась она. — Что с тобой случилось? Когда-то давно со мной ты была такой же.
В мягком звучании её голоса почувствовалась натянутая нотка. Должно быть, когда-то я тоже причиняла ей боль.
— Будешь анчоусы? Я их сварила с морской капустой в соевом соусе. Тебе с твоим давлением немножко можно, я думаю. Давай с чаем поедим, — начала болтать я, стараясь скорее вернуться в обычную жизнь. Здесь, в Токио, эта обычная жизнь царила везде. В ней можно было спрятаться. В Манадзуру же не было ничего.
— О, ну что ж, с удовольствием попробую, — вслед за мной очень буднично отозвалась мама, и мы вдвоем, словно выполняя определенную формальность, стали вместе потягивать чай.
Сумерки еще не совсем сгустились в ночь. В полумраке, выхваченном из окрестной тьмы светом редких фонарей, меня ждал Сэйдзи.
— Сэйдзи! — воскликнула я и кинулась к нему на грудь.
— Что случилось? — опешил он.
— Хотела увидеть тебя.
— Сегодня я слышу прямые ответы?
— Я всегда говорю прямо.
— Ну да, я и забыл, — промолвил он, проведя кончиками пальцев по моему подбородку. Этой ночью моё тело жаждало Сэйдзи. Его кожа, запах, движения, настроение — всё это было мне необходимо сегодня.
— Давай сделаем это до ужина, пойдем, — всей своей ладонью обхватив руку Сэйдзи, взмолилась я. Тело покрылось потом. Хотя на улице было прохладно. Хурма уже налилась цветом.
— Можно сорвать? — спросила Момо у мамы.
— Еще рано. К тому же, эта хурма хоть и спелая, иногда сильно вяжет. Помнишь, как-то давным-давно Юкино-тян откусила кусочек и сразу выплюнула, — ответила мама.
Не расплетая рук, мы с Сэйдзи зашли в гостиницу и сняли номер. В лифте я приникла к его губам.
— Что с тобой? — чуть отстранившись, промолвил Сэйдзи. Издав глухое урчание, лифт остановился. Створки кабины разъехались, и впереди забрезжил свет лампы, висящей над дверью в конце коридора.
— Вот эта комната, скорее, — подтолкнув в спину Сэйдзи, я устремилась к двери.
— Да, что случилось? — снова спросил он.
— Хочу заняться этим. С тобой, — выпалила я.
— Ну и дела, — пробормотал он, снимая пиджак. Бережно повесив его на вешалку, он аккуратно поправил съехавшие подплечники. Я села на огромную кровать. От резкого приземления, тело подбросило вверх.
— Хочу, хочу, — твердила я. Чувствуя, как со звучанием собственного голоса, желание понемногу утихает, я повторяла это снова и снова. Но страсть утихала лишь снаружи. Неутолимая жажда, зажатая где-то глубоко внутри меня, не знала покоя.
— Не оставляй меня! — молила я Сэйдзи.
— Тебя оставил не я, — тихо ответил он.
Мысли путались в голове: сбежал не он, не Сэйдзи. Тогда кто это мог быть? Я зарылась лицом на груди у Сэйдзи. Он погладил меня по волосам.
— Ты такой ласковый сегодня.
— Я стараюсь, потому что ты сейчас так хочешь.
— Но не будь со мной ласков в постели. Я прошу тебя, — снова выдохнула я. Сэйдзи накрыл мои губы своими. В рот проник его большой язык. Он был мокрым и приятным на вкус. Я жадно втянула его в себя.
Он погружался глубоко в меня, но я никак не могла насытиться. И всё же тело устало. Стараясь сохранять спокойное выражение лица, мы рука об руку вышли из гостиницы.
— Что будем есть? Как насчет мяса? — предложил Сэйдзи.
— Мясо, которое бегало по полям и горам?
— Сегодня у нас полное взаимопонимание, — смеясь, заметил он.
Делая в ресторане заказ, я ощущала, как тело все еще бушует внутри. Взяв со стола бокал, который официант уже успел наполнить минеральной водой, я шумными глотками осушила его. Вода струйкой проделала дорожку внутри меня, сразу стало немного легче.
— Что случилось? — спросил Сэйдзи.
— Не понимаю, о чём ты, — отозвалась я.
— Чего ты боишься?
— Боюсь? Я?
— Я ошибаюсь?
В полном молчании один за другим я отправляла куски со своей тарелки в рот. Когда попадалась кость, я обсасывала её. Затем, сполоснув пальцы в серебристой пиале с водой, я вытерла их тряпичной салфеткой, вода тут же впиталась в ткань. Взяв в руку тяжелый нож, я погрузила его конец в краешек мясного куска, острое лезвие легко рассекло волокна. Я хранила безмолвие, но внутри меня всё кричало.
— Вкус есть?
— Есть. Вкусно, — ответила я, а душа разрывалась от невероятного гула.
Сэйдзи вздохнул. Сидя напротив, он смотрел прямо на меня. Опустив глаза, я продолжала орудовать вилкой и ножом. Краешек рта испачкал соус. Я поднесла салфетку и вытерла губы. Вытирая, я почувствовала, какие они горячие.
— Не смотри на меня так.
— Скажи, чего ты боишься? — Сэйдзи не сводил с меня пристального взгляда. Он не внял моей просьбе. Рот наполнился вкусом еды.
— Почему ты боишься? Ты же со мной, — от его голоса веяло спокойствием. Этот голос заставил разом умолкнуть гул в моей душе. Но, умолкнув на миг, гул в следующую секунду вернулся.
— Я вспомнила, — не открывая рта, в глубине сердца ответила я. — Я вспомнила. Там, в Манадзуру. Ночью на пляже.
Сэйдзи протянул руку и, проведя большим пальцем по моим губам, стер с них остатки соуса, которые не захватила салфетка.
Когда я вернулась, Момо была дома. Она листала календарь. Страницы с месяцами были оторваны до ноября, до конца осталось всего два листочка.
— У тебя какие-то планы?
— Да нет, — сухо ответила Момо и резко отвернулась. Но потом, словно передумав, снова обернулась ко мне.
— Если бы папа был жив, сколько бы ему исполнилось лет?
— А?! — вырвался у меня невольный возглас. То ли на слова «если бы был жив», то ли на вопрос «сколько бы исполнилось лет». Так и не разобравшись, я ответила как ни в чем не бывало:
— Он на два года старше меня. Выходит что 47.
— У папы же день рождения осенью?
— Правда? Осенью? Разве ноябрь еще не зима? — до сих пор мне ни разу не приходилось задумываться о том, в какое время года Рэй появился на свет. Значит, она все время думает о нем. Всё время, об отце, которого нет рядом.
— А у меня — весной, да?
— Да, ты весенний ребенок. Кстати, хочешь пирожное? — постаралась я перевести разговор на другую тему. В последнее время мы почти перестали вместе, как прежде, лакомиться сладостями. Она только и делала, что сердито отворачивалась от меня.
— Хочу, хочу, — радостно защебетала Момо. Стремясь не нарушить её радостного настроения, я, молча, достала с полки блюдо и, аккуратно открыв коробку, извлекла на свет изящно украшенное пирожное.
Момо взяла в руки каштановое пирожное, его выбирал Сэйдзи.
— Девочки, кажется, любят такое, — мягким голосом промолвил он, попросив упаковать специально для неё отложенный после ужина десерт.
— Вкусно, где купила? — ломая тонко выдавленные кружева крема, спросила Момо.
— В Эбису. По работе пришлось съездить, — я не произносила при Момо имени Сэйдзи, сводя все касающиеся его темы к неопределенному слову «работа».
— А с кем ты ездила?
Момо поняла мою уловку. Она уже приготовилась выудить из меня то расплывчатое и скользкое, что всегда пряталось за словом «работа». Ведь она еще не подозревала, что, выудив правду, в конце концов будет ею тяготиться.
