Он заерзал на стуле. Тут нож наконец-то справился с веревкой. Люк рванулся вперед и упал, потеряв сознание.
Очнувшись, он ощупал болезненную шишку на макушке и окинул взглядом разгромленную квартиру. Двери сорваны с петель, нет ни тостера, ни кофеварки, ни будильника. Тишина. Он был один. Что же, радоваться теперь, что грабительница избавила его от несносных болтливых предметов, или сожалеть о них, пытавшихся ему помочь?
Нужно пройтись. Он не мог выносить этой пустоты и тишины. Он с трудом встал и взял куртку. Спустился в кафе. Место было спокойное и уютное.
— Вид у тебя не очень, старина, — заметил хозяин бара, толстый усатый человек, налитый пивом по самые глаза.
— Да. Я очень хотел, чтобы кое-что произошло. Это произошло, и теперь я сожалею.
— А ты чего хотел, парень?
— Не зависеть от говорящих вещей.
Стул, на котором сидел Люк, задрожал от смеха, к нему тотчас же присоединились другие предметы и клиенты бара.
— У тебя больше нет говорящих устройств?
— У меня все украли.
— Тогда ты остался совсем один. Я понимаю, как тебе грустно. Дай-ка я тебя угощу порцией, — сказал автомат, продающий орешки, опустил в себя монету в один евро и щедро протянул ему чашечку арахиса.
— Вот говорят, что ни одна вещь не может сделать вас совершенно счастливым, — пробормотала сахарница с дозатором. — Но я с этим не согласна.
— Я тоже, — подтвердила пепельница. Грустный Люк Вер лен ничего не сказал. Он
пренебрег арахисом, подошел к большим часам и обратился к ним: — Бесчувственные вещи, так есть у вас душа?
К его большому удивлению, часы словно проснулись. Они щелкнули и ответили слащавым женским голосом:
— Нет, не думаю. Мы просто вещи, сударь. Безделушки, придуманные бесталанными инженерами. Только электроника. Никакой внутренней жизни. Никакой.
— Йес, — подтвердил музыкальный автомат, — мы — всего лишь запрограммированные машины, только машины.
И он включил старый новоорлеанский джаз, такой грустный, что на глазах у сломанных часов и у большинства бутылок виски на полках выступили слезы. Казалось, что у всех вещей в баре приступ меланхолии. Да не может быть, одернул себя Люк. У них же нет души.
Люк вышел из кафе и увидел блондинку, ту самую, что только что его ограбила. Ну и наглость! Обокрала его да еще осмеливается торчать на месте преступления. Он вскипел, но тут же остыл. Губы его еще помнили о поцелуе. Ему захотелось поговорить с ней, он догнал ее и схватил за плечо. Она вздрогнула, но, узнав Люка, казалось, успокоилась.
— Посреди улицы вы револьвером махать не станете? — бросил ей Люк.
— Я-то нет, но у него своя голова на плечах. Но револьвер не двигался, а спокойно дремал
в ее кармане.
— Люк не знал, что делать. Отвести ее в ближайший комиссариат полиции? Знаете, я не сержусь на вас за свои вещи. Я вам почти благодарен, — сказал Люк. — Ваш поцелуй…
— Что?! Поцелуй? — молодая женщина была раздражена.
Люк колебался. Он никогда не приставал к женщинам на улице, но тут, надо признать, были особые обстоятельства.
Она расхохоталась и, навалившись ему на плечи, с силой прижала к стене. Так ли уж хороша была мысль догнать ее, спрашивал себя Люк. Вдруг женщина схватила его за ворот рубашки, резким движением рванула материю и обнажила его грудь. Он был так изумлен, что не решался ни пошевелиться, ни заговорить. Он только смотрел на руку, погружавшуюся в его плоть.
Кожа Люка разошлась. Он подумал, что сейчас умрет, но из раны не вытекло ни капли крови. Женщина открыла едва прикрытую рыжими волосками дверцу под кожей и достала искусственное сердце.
— Вы думаете, что вы способны любить вот этим? — вскричала она, вложив искусственное сердце ему в ладони. — Какая неосмотрительность! Я вижу перед собой машину, которая смеет судить другие машины! Бесчувственные вещи, так есть у вас душа? Вопрос должен звучать иначе: одушевленные люди, так у вас есть душа?
Она смотрела на красное трепещущее сердце, щекотавшее ладони Люка. Он тоже взглянул на него.
— Не стоит задирать нос и считать себя не таким, как все. Эта модель сердца — самая распространенная. Сердце гидравлической часовой фурнитуры.
Она взяла сердце, вставила в его грудь и с сухим щелчком захлопнула дверцу. Потом, взглянув на изумленного Люка, ласково взъерошила ему волосы.
— У меня тоже такое спрятано там, под грудью. Уже невесть сколько времени на Земле нет живых организмов, — объяснила она ему. — Мы все — машины, мы считаем себя живыми, потому что у нашего мозга такая программа. Единственная разница между автоматом для орешков и вами — это то, что вы полны иллюзий. Проснитесь.
КАНАЛ НОМЕР ПЯТЬ. ПЕРЕДАЧА О СОЦИОЛОГИИ. "Век, произведение". Дорогие телезрители, сегодня наша программа, посвященная социологическим прогнозам, обратится к книге Оруэлла "1984 год". В ней английский писатель представил нам тоталитарное общество, в котором каждый вынужден придерживаться одного и того же образа мыслей — модель, которая, возможно ожидает нас в будущем. Но сегодня мы можем с уверенностью утверждать, что Оруэлл заблуждался. Наши граждане, граждане самой демократической страны, никогда не позволят официальной пропаганде сделать их своими жертвами; у нас нет и быть не может лагерей перевоспитания непокорной интеллигенции; на наших улицах никогда не будут установлены камеры наблюдения, а нацию оскорбили бы картотеки, содержащие подробные сведения о каждом. Да, Оруэлл ошибся.
КАНАЛ НОМЕР ДВА. ПРОГРАММА О ЛИТЕРАТУРЕ. Тема сегодняшней передачи — "Великие идеи, которые изменят нашу эпоху". У нас в гостях академик Жан-Пьер Бонасье. Жан-Пьер, оказывается, вы — писатель, которого наша программа приглашает к себе чаще других. Я с удивлением обнаружил это, просматривая архивы нашей программы, выходящей в эфир вот уже пятьдесят лет. Вам принадлежит своего рода пальма первенства. В вашей последней книге, названной просто — "Мои дорогие", вы, вспоминая свои юношеские увлечения, довольно подробно рассказываете обо всех девушках и женщинах, которых знали и любили. Вы, Жан-Пьер, оказывается, отъявленный повеса. Читая вашу книгу, убеждаешься, что ни один любовный подвиг, ни одна акробатическая, достойная Камасутры поза вас никогда не пугала. Объясните же нам, как можно быть писателем, сыном писателя, внуком писателя, автором редакционных статей в ежедневной «Прессе», членом жюри премии "Первый роман", председателем редакционной комиссии издательства «Талейран» и… Казановой?
КАНАЛ НОМЕР ЧЕТЫРЕ. ТОК-ШОУ. Привет, приятель. Ты на канале, не признающем идолов, не боящемся идти против моды и языковых штампов. Мы все здесь молоды и полны решимости смеяться над всякой рухлядью. Сегодня мы расскажем тебе о настоящем шедевре. Ближе, ближе, Альбер, мальчик мой, дай обложку крупнее. Я хочу, конечно же, поговорить о "Моих дорогих", о последнем прорыве Жана-Пьера Бонасье. Друзья, это бомба! На каждой странице — оргазм. Зануды, конечно, скрипят зубами. Тем лучше. Давай, Жан-Пьер. Мы с тобой. Как это ни печально, но едва какой-нибудь раскованный ум начинает свободно говорить о сексе, ретрограды немедленно призывают восстановить цензуру. Но мы, на канале номер четыре, говорим: браво, давай, Жан-Пьер. Кстати, мне особенно понравилась глава про клуб по обмену половыми партнерами. Этот парень за вечер натянул десяток топ-моделей, это классно. Отдыхаешь от покрытой паутиной литературы. Это fun! Канал номер четыре говорит тебе: телезритель, если ты хочешь быть в струе, немедленно прочти эту книгу — прорыв по всей линии фронта, удар по занудам. "Мои дорогие", издательство «Талейран», просто супер!
КАНАЛ НОМЕР ОДИН. НОВОСТИ. И в заключение в рубрике «Досуг» упомянем новую великолепную книгу академика Жана-Пьера Бонасье "Мои дорогие", в которой автор со свойственным ему блеском дает нам возможность пережить его былые, весьма бурные амурные приключения. Мы узнаем, как он посещал клубы по обмену половыми партнерами, список которых он приводит со свойственным ему юмором и блеском. Нам откровенно сообщают, что, оказывается, этот блестящий писатель обожает курить сигару, пока барышня доставляет ему маленькое удовольствие. Вещи в книге названы своими именами, но я не хотел бы заставить наших зрителей краснеть. Я имел возможность видеть, как эти шаловливые вольности щекотали нервы нашей редакции. В свои девяносто восемь лет Жан-Пьер Бонасье остается лидером продаж. Едва выйдя из печати, его книга тут же разошлась во всех книжных магазинах. После сегодняшнего вечернего фильма мы подробно поговорим об этом авторе, посвятившем жизнь сигарам, женщинам, коллекционным машинам и, конечно, французской литературе, одним из украшений которой он является. "Мои дорогие", издательство «Талейран», 110 франков.
КАНАЛ НОМЕР ТРИ. ХРОНИКА. Событие дня — самоубийство студента-биолога, Бертрана Аджемьяна. Он был автором книги "Сговор дураков в белых халатах", научно-фантастического романа о клонировании человека, печатать который отказались все издательства Парижа. В посмертном письме, адресованном своей матери, Бертран Аджемьян заявляет, что устал от этого мира, неблагодарного и невежественного. И теперь уже она, пытаясь спасти от забвения произведение своего сына, решила обратиться к издателям. Возможно, что трагическая гибель автора поможет его роману увидеть свет.
