Язаки умолк и посмотрел на меня. Он допил одним глотком остатки вина в своем стакане и налил еще. Глядя на то, как он пил я вспомнила одну вещь, которую как-то вычитала в журнале на борту «конкорда», а может быть, кто-то просто сказал мне об этом Короче, речь шла о том, что вина и шампанское, что подаются на рейсах «конкорда», гораздо более высокого качества, чем на рейсах других авиакомпаний. Мало того, обычно вино подается в бокалах на ножке, тогда как на «конкорде» его разливают в обычные стаканы. Едва я задумалась об этом, как на меня снова накатили видения. На этот раз это был самолет. Я видела себя в салоне, кар тина отпечаталась на моей сетчатке настолько четко, словно я смотрела кино. Самое удивительное, что напротив меня находился Язаки, и мы собирались выпить по бокалу шампанского, которое обычно подают, когда вы поднимаетесь на борт. Передо мной стояла улыбающаяся стюардесса с матовой кожей, она говорила по-испански. Самолет принадлежал мексиканским авиалиниям. Я попыталась прийти в себя — да о чем ты, черт побери, все думаешь! — но было уже поздно. Язаки и я летели в Мексику, в сторону полуострова Юкатан. На мне было летнее платье из каннабиса, на ногах кожаные сандалии на пробковой подошве. На Язаки — шелковая рубашка с закатанными рукавами, хлопчатобумажные шорты, кремовые полуботинки. Мы летим к ацтекам. «Вы первый раз летите в Канкун?» — спрашивает меня Язаки, глядя поверх черных очков. «Да, конечно», — отвечаю я. Да что же со мной творится? Я возбуждена, словно школьница на экскурсии. Мне кажется, что отныне мне наплевать на всех — отца, мать, друзей… Но почему в Канкун? Это ведь Джонсон хотел посмотреть на индейские города? Я проливаю шампанское, оно оставляет небольшое пятнышко на моем желтом платье, и чувствую, как краснею. Я принимаюсь лихорадочно тереть пятно влажной салфеткой, и жидкость холодит мое бедро. Язаки смотрит на меня. «Ты не забыла, о чем рассказывал Джонсон?» — говорит его взгляд. Горящая головня! То, что вставляли пленникам в зад. Почему я вся мокрая? Высокие башни из черепов казненных кажутся колышущимися на ветру. «Не обольщайся насчет Канкуна!» Голос Язаки нежен и мягок. Язаки смакует свой бокал шампанского, и я вижу, как напрягается его горло, пропуская жидкость внутрь. Я впервые слышу, чтобы он говорил со мной таким голосом. Ощущения — ну прямо курорт. Вот только еда не особенно хороша. Я мокну все больше и больше, хотя до меня никто даже не дотрагивается. Это меня очень беспокоит. Я чувствую, как затекает на бедра, просачивается на кожу. Но что же могло так возбудить меня? Я всего лишь подумала о «конкорде»… А до этого Язаки рассказывал про Джонсона, и я следила за ним, как он пьет «Шато Мутон». Вот и все… И ведь ничего больше не происходило! Честное слово, я и не думала о том, что хотела бы переспать с Язаки. Мои желания всегда просты. Дело не в том, что у меня никогда раньше не случалось такого внезапного сексуального возбуждения, но я никогда не обмачивалась так сильно…
Я принялась судорожно озираться по сторонам, но это ни к чему не привело. Я и так уже прекрасно изучила всю обстановку, однако другого ничего не оставалось. В конце концов мне в руки попался стакан. Я изо всех сил старалась напустить на себя не принужденный вид, что-то вроде «спасибо-что-ответили-на-мои-вопросы-но-мнекажется-уже-пора». И в сотый, наверно, раз стала рассматривать эту комнату. Квартира люкс-класса, таких много в этом районе. Мраморный столик, кожаное, возможно итальянское, кресло, рассеянное освещение… Так, минуточку! А не подсыпал ли Язаки мне в вино какого-нибудь наркотика? От меня уже начал исходить характерный запах. Причем сильный. Ни один мужчина не довел бы меня до размышлений на подобную тему, правда, это не означает, что я так уж чрезмерно чувствительна к собственному запаху, но все мужчины, с которыми я общалась до сего момента, были настоящими джентльменами Ацтеки! А что по этому поводу? Тебя так возбудила история про пленника, которого сажают на горящую головню? Ну, я уж не такая невинная и неприступная. Но почему же с того самого момента, как я увидела нас с Язаки сидящими в мексиканском самолете, я не могу отделаться от этой картины? Я совершенно не способна изгнать это видение… «Действительно, этот берег, застроенный отелями, самый красивый в мире, как утверждают местные жители». Я сижу в кресле люкс-класса компании «Мексикана» и говорю это Язаки. Он совсем не надушен, я ощущаю только его собственный запах. Язаки усадил меня у самого иллюминатора, чтобы я имела возможность любоваться пейзажем. Мое место «ЗА», Язаки сидит напротив, в кресле «3С». Я уже успела полюбить аромат его тела. Правда, он все время перебивается амбре, которое испускают подмышки стюардессы, той самой, с матовой кожей. Она то и дело проходит по рядам. Но вот она исчезает, и до Канкуна я больше ее не вижу. «Действительно прелестные пляжи». Но мне интересно, с чем их могут сравнить местные жители, чтобы утверждать, что их пляжи самые лучшие. «Да уж, я не думаю, что кто-нибудь из них бывал на Таити, в Каннах, Мауи, Цебу или на Мальдивах», — произносит, улыбаясь, Язаки…
Он не произнес ни слова с того момента, как сказал, что решил завязать с бродяжничеством. Он все молчал, продолжая рассматривать меня при этом. До кокаина он больше не дотронулся, только спокойно потягивал вино. На бутылочной этикетке я заметила рисунок Шагала. Я все еще была мокрая. Подо мной, наверно, скоро должно было захлюпать. Разглядывая этикетку с рисунком, и ощущала некий холодок в районе ягодиц. Индикатор моего диктофона мигал, словно передавал мне секретный сигнал, говоривший, что я сбрендившая нимфоманка. Чувствовал ли Язаки мой запах? Он должен был знать запахи более сотни женщин. Но его лицо оставалось непроницаемым. Часы показывали, что прошло всего сорок секунд…
Язаки поставил стакан и спросил:
Неплохо получилось внушение? Я кивнула, даже не понимая, о чем он говорит.
Общаясь с Джонсоном, я как-то спросил его про этот наркотик. Не помню, что он мне ответил, кажется, что его не существует, но я, будучи в невменяемом состоянии, бредил о нем. А ты ничего о нем не слышала? Да о чем вы? — простонала я, наклоняясь вперед и сжимая что было сил колени. Из меня уже лилось как из ведра, я больше не могла сдерживаться.
Есть такой препарат, по своему действию схожий с героином, но помягче. Чистая химия. Обычно его выпускают в желатиновых капсулах. Действует в течение тридцати-сорока минут после приема. В самом начале возникает стойкое желание, которое впоследствии усиливается.
Это не экстази? Он похож на экстази, но не совсем. Если бы я захотел их сравнить, мне пришлось бы принять сразу тысячу таблеток экстази. Но действие этого наркотика другое, просто я не могу объяснить нам, чем оно отличается. Когда оно наступает, объяснить очень легко, но оно не существует в объективной действительности. Я не могу выразиться иначе.
Эффект как у травы? Успокаивающий? Не знаю. Вы ведь не принимали героин? Я покачала головой.
Героин возбуждает мазохистское влечение и обостряет наслаждение, которое доставляет представление себя объектом. А эта штука производит сходный эффект, но не заставляет человека чувствовать себя объектом. Женщина, приняв героин, мгновенно возбуждается, тогда как у мужчины он убивает всякое желание. Здесь же мужчина сохраняет свое либидо… Ах да! Обострение полового влечения сопровождается желанием умереть.
Стремление к суициду? Опять же не знаю. Есть стремление к смерти, и все. Может быть, кто-то от этого действительно умирает. Вообще здесь какое то противоречие: желание смерти и в то же время неудержимое стремление трахаться. Трудно представить такое, вам не кажется?
*****
Даже выйдя от Язаки, я никак не могла забыть, что ему ответила. Я не могла убедить себя в том, что такое действительно сказала.
Я оказалась на улице. Было уже темно. Я слишком засиделась у него, там, в квартире, которая больше походила на жилище, нежели на офис. При этом она казалась какой-то необитаемой Я решила не брать сразу такси, а немного пройтись. Время было зрелищное: сотни туристов вытягивали руки или свистели сквозь пальцы, ловя свободные машины, сновавшие по Аптауну. Но у меня больше не было сил для подобных выкрутасов.
Я постаралась поскорее убраться из этих мест — этот район подавлял меня, особенно если учесть мое состояние. Хотя по здравому размышлению, я не так чтобы часто здесь бывала за все время, что провела в Нью-Йорке…
Где вы живете? — спросил меня Язаки. Его нос был весь в белой пыли, он только что втянул в себя очень большую дозу кокаина, приложив к этому такое старание, какое делали, вероятно, еще в восьмидесятых годах. Я выключила диктофон и стала собираться.
В Даунтауне. Знаете Греймерси-парк? Я живу в нескольких кварталах оттуда.
Язаки насыпал на стол еще кокаина и взялся за свою кредитку
— Не знаю почему, но я не очень люблю Даунтаун. Хотя прожил восемь месяцев в квартале Бауэри! Но все равно не люблю. Да к тому же это очень опасное место. Первый раз я приехал в Нью-Йорк году в семьдесят шестом… Ну да, тогда еще отмечали двухсотлетие со дня образования Соединенных Штатов. В те времена я часто ездил в Восточную Европу и нашел, что Нью-Йорк действительно грязный город, как Будапешт или Прага. И эта грязь ассоциировалась у меня с Даунтауном. Вообще я никогда не побил гулять, бродить по улицам, причем не важно где — в Париже, Варшаве или в Кокуре. Тогда, в первый раз, я остановился в гостинице на Уолл-стрит. Мне приходилось много раз бывать в Даунтауне: сейчас я уже кое-что подзабыл, но помню, что посещал клуб «Макс Канзас Сити», где выступали рок-группы с такими названиями, что… Короче, так себе местечко, ничего особенного. На самом деле в этот клуб ходила одна девчонка, которая мне очень нравилась. Совсем забыл адрес… оглушительная музыка… В Нью-Йорке в семьдесят шестом не знали, что такое СПИД, и город еще не успел впасть в этот идиотский культ здорового образа жизни. Благословенные времена! Некоторые говорили, что раньше, в шестидесятых, мол, было еще лучше. Да, много чего хорошего было тогда. Ну, про шестидесятые ничего не могу сказать, а нот я видел, как расписывали женские тела розовым и фиолетовым, да под индийскую музыку, и еще курился фи… мифи… фимиам, во! Я тусовался каждый вечер в «Макс Канзас Сити». До сих пор не понимаю, что там могло мне нравиться, но я приходил туда каждый вечер. Честное слово! Там постоянно проходили рок-концерты, и это вонючее американское пиво, дешевый бурбон, несколько косяков с марихуаной и таблетки спид… Верное средство заработать себе головную боль. Я-то был покрепче, и на меня не так сильно действовала эта дрянь, но у некоторых ребят напрочь съезжала крыша, и они гадили прямо на ограждения, которых потом ставили все больше. Но я не люблю Даунтаун не из-за мордобои и ссак, а из-за убийств. Я дважды был свидетелем убийства. И каждый раз в «Канзас Сити».
