— Добрый вечер, леди и джентльмены! Наш первый номер в этот вечер — «Фифи, французская горничная»! Встречайте!
Индус нажал какие-то кнопки на магнитофоне, музыка загремела, и на сцене появилась блондинка в крошечном кружевном переднике поверх черного белья. Вступив в круг света, она замерла в игривой позе с метелкой из петушиных перьев.
— Черт меня побери! — громко произнес Моррис.
Мэри Мейкпис (а это была она) сделала шаг вперед, как козырьком, прикрыв рукой глаза от яркого света:
— Кто это? Знакомый голос!
— Ну и как, съездила в Стратфорд-он-Эйвон?
— Ой, профессор Цапп! Что вы здесь делаете?
— У меня к тебе тот же самый вопрос.
К ним заспешил индус.
— Прошу вас! Прошу вас! Клиентам не позволяется беседовать с артистками! Изволь продолжить выступление, Фифи!
— Ага, давай, Фифи, валяй! — сказал Моррис.
— Вы знаете, этот клиент — мой знакомый, — сказала Мэри Мейкпис. — Перед ним я ни за что не разденусь. А больше здесь никого нет. Это неприлично.
— Это и должно быть неприлично. В этом и заключается стриптиз, — сказал Моррис.
— Прошу тебя, Фифи! — умоляюще произнес индус. — Ты начинай, а там и другие клиенты подойдут!
— Нет, — сказала Мэри.
— Ты уволена, — сказал индус.
— О'кей, — сказала Мэри.
— Пойдем выпьем чего-нибудь, — сказал Моррис.
— Куда?
— Например, в «Хилтон».
— Уговорили, — сказала Мэри. — Я только пальто возьму.
Моррис поспешил выйти на улицу, чтобы поймать такси. Как оказалось, сегодняшний вечер еще не так уж безнадежно испорчен! Впереди была перспектива более близкого знакомства с Мэри Мейкпис. Увидев подъезжающее такси, он обнял ее за плечи.
— И что же такая милая девушка делает в такой гнусной дыре? — спросил Моррис. — И это не шутка.
— Я надеюсь, вы понимаете, что я согласилась просто выпить с вами, профессор Цапп?
— Конечно, — вкрадчиво ответил Моррис. — А ты что подумала?
— Кстати, должна сказать, что я все еще беременна. Я не сделала аборта.
— Очень рад слышать это, — сказал Моррис без всякого выражения и снял с ее плеча руку.
— Я так и думала. Но, чтоб вы знали, в моем решении нет никаких этических соображений. Я по-прежнему отстаиваю право женщины самой определять свое биологическое назначение.
— Даже теперь?
— Я просто струсила в самый последний момент. Уже в больнице. Увидела всех этих девушек, блуждающих в носках и со слезами на глазах… Унитазы в крови…
Моррис поежился.
— Если можно, без подробностей, — умоляюще сказал он. — А что это ты в стриптиз подалась? Это разве не эксплуатация женщины?
— Что мне оставалось делать, если деньги до зарезу нужны? А эту работу можно получить без официального разрешения.
— Но почему вообще ты решила остаться в этой паскудной стране?
— Чтобы родить здесь ребенка. Тогда у него будет двойное гражданство и он избежит призыва в армию, когда вырастет.
— И ты уже знаешь, что будет мальчик?
— Да я в любом случае не прогадаю. Здесь рожают бесплатно.
— Ну и сколько же ты еще продержишься на такой работе? Или поменяешь номер на «Фифи, беременная горничная»?
— Я вижу, с юмором у вас по-прежнему все в порядке, профессор Цапп.
— Стараемся, — ответил Моррис.
А в это время Филипп, уговорив уже три джина с тоником и сидя над четвертым и за два часа изучив все анатомические особенности трех «танцующих кошечек», достиг наконец глубокого проникновения в сущность такого понятия, как разрыв между поколениями. Все дело в возрастной разнице. Молодые моложе. И поэтому красивее. У них сияющая кожа, невредимые коренные зубы, плоские животы, крепкие грудки и бедра (какие бедра!) без голубых прожилок, похожих на плесень в сыре рокфор. И как же сей разрыв преодолеть?
Посредством любви — двух мнений тут быть не может. С помощью таких девушек, как Мелани, щедро дарящих свою упругую юную плоть таким старперам, как он, и возбуждающих их жизненные токи. Мелани! Каким простым и милым показался ее жест в свете этого нового понимания! И какими лишними теперь стали все его эмоциональные и этические затруднения.
Он наконец поднялся уходить. Нога у него опять затекла, но сердце было исполнено человеколюбия. И ничего не было удивительного в том, что, когда он вышел из стриптиз-клуба «Танцующие кошечки» и, щурясь от косых солнечных лучей, пересекающих Кортес авеню, заковылял по улице неверной (от долгого сидения и алкоголя) походкой, то сразу столкнулся с Мелани Бирд, будто она материализовалась из воздуха во исполнение его желаний.
— Профессор Лоу!
— Мелани! Девочка моя дорогая! — Он нежно обнял ее за плечи. — Где ты была? Почему убежала от меня?
— Я ни от кого не убегала, профессор Лоу.
— Пожалуйста, зови меня Филипп.
— Я просто ездила в город кое-кого навестить.
— И кто же этот кое-кто? Твой друг?
— Подруга. У нее муж попал в тюрьму — знаете, дело группы «Эйфория-99»? Ей иногда одиноко…
— И мне тоже одиноко. Мелани, давай вернемся в Плотин! — сказал Филипп, и его слова показались ему самому взволнованно-страстными и поэтичными.
— Вы знаете, Филипп, у меня сейчас дела.
— «Приди, любимая моя! С тобой вкушу блаженство я» [12],— пропел Филипп, устремив на Мелани плотоядный взгляд.
— Ну и ну, Филипп, — понимающе улыбнулась Мелани, пытаясь высвободиться из его объятия. — Эти стриптизерки совсем вам голову вскружили. А кстати, я давно хотела узнать, они действительно совсем без ничего?
— Совсем. Но не такие красивые, как ты, Мелани.
— Спасибо, Филипп. — Ей наконец удалось освободиться. — Мне надо идти. Пока! — И она быстро зашагала по направлению к перекрестку между Кортес авеню и Главной улицей. Филипп захромал рядом. На авеню становилось оживленнее. На мостовой гудели и сигналили машины, а на тротуаре плотной толпой двигались пешеходы.
— Мелани! Не исчезай! Неужели ты забыла, что произошло недавно ночью?
— Что, разве обязательно кричать об этом на всю улицу?
Филипп понизил голос:
— Со мной это случилось впервые.
Мелани остановилась и вытаращилась на него:
— Вы хотите сказать, что никогда не знали женщин?
— Никого, кроме своей жены.
Она сочувственно коснулась его руки.
— Извините, Филипп. Если бы я знала, что это для вас так много значит, я бы на это не пошла.
— Выходит, для тебя это абсолютно ничего не значит? — понурив голову, горько спросил Филипп. Солнце в этот момент завалилось за крыши, и с моря налетел порыв холодного ветра, от которого Филипп поежился. Сияние дня разом померкло.
— Да, такое может случиться, когда немного забалдеешь. Все было очень мило, но… вы понимаете. — Она пожала плечами.
— Я знаю, я немного подкачал, — пробормотал он. — Но дай мне еще один шанс…
— Филипп, не будем…
— Ну давай хотя бы пообедаем вместе. Нам надо поговорить…
Она покачала головой.
— Извините, Филипп, никак не могу. У меня свидание.
— Свидание? С кем?
— С одним парнем. Я его пока мало знаю, так что не хочу, чтобы он ждал.
— И что вы с ним будете делать?
Мелани вздохнула.
— Если вас это так уж интересует, я хочу помочь ему в поисках жилья. Его сосед по квартире, похоже, перебрал ЛСД и прошлой ночью спалил весь дом. Ну ладно, пока, Филипп.
— Если хочешь, я пушу его переночевать у себя в кабинете, — с отчаянием сказал Филипп, хватая ее за руку.
Мелани нахмурила лоб и спросила с некоторым колебанием:
— У вас в кабинете?
— Ну, на какое-то время, пока он себе что-нибудь не подыщет. Позвони ему и скажи об этом. А мы с тобой пойдем пообедаем.
— Да вы и сами ему можете сказать, — ответила Мелани. — Вон он стоит у книжного магазина.
Филипп бросил взгляд через сверкающий и пульсирующий поток автомобилей на книжный магазин «Наше время», когда-то излюбленное место встречи битников. У витрины, повернувшись спиной к ветру и засунув кулаки глубоко в карманы джинсов, отчего в паху у него образовался впечатляющий бугор, стоял Чарлз Бун.
Хилари — Филиппу
Дорогой мой!
Большое спасибо за письмо. Мы рады, что ты долетел благополучно. Особенно радовался Мэтью, который видел по телевизору авиакатастрофу в Америке и испугался, что это мог быть твой самолет. А теперь его испугала твоя шутка насчет того, что ты живешь в доме, который в любой момент может сползти в море, так что, пожалуйста, успокой его в следующем письме.
Надеюсь, твои соседки снизу сжалятся над твоим холостяцким положением и будут стирать тебе рубашки и пришивать пуговицы. Я с трудом могу себе представить, как ты возишься в подвале со стиральной машиной. Кстати, в нашей стиральной машине появился какой-то сильный стук, и мастер сказал, что износился главный подшипник и за ремонт нужно отдать двадцать один фунт. Стоит ли чинить ее или лучше обменять на новую, пока она еще работает?
