Глава 28
Утром Дэнни ничего не узнал о смерти Евы, я же, проснувшись с затуманенной головой, только смутно обо всем подозревал. Он повел меня в парк Лютера-Бербанка, расположенный на восточном берегу острова Мерсер. В этот теплый весенний день мы могли отправиться в любой собачий парк, каких у нас множество, но Дэнни выбрал тот, что у озера, потому что любил бросать в воду мячик и смотреть, как я плыву за ним. Было еще рано, парк оказался пуст. Мы остановились у берега озера.
— Скоро привезем ее домой, — сказал Дэнни, бросил в воду мячик и прибавил: — Зою тоже привезем. Я соскучился по ним. Будем жить вместе.
Я бросился в холодную воду, схватил мячик и вернулся к Дэнни.
— На этой неделе привезем, — продолжал он говорить. — Обязательно.
Он снова швырнул в воду мяч. Я шел по каменистому дну до тех пор, пока тело мое не обрело плавучесть, тогда вода подхватила меня, и я заработал лапами. Я подплыл к мячику, схватил его и повернул назад, к берегу. Когда я положил мячик у его ног и посмотрел вверх, то увидел, что Дэнни прижал к уху мобильный телефон. Он что-то выслушал, молча кивнул и закрыл его.
— Она умерла, — сказал он.
Пряча от меня свои слезы, он отвернулся, прикрыл глаза согнутой в локте рукой и громко разрыдался.
Я — не тот пес, что бежит от действительности. До того момента я никогда не убегал от Дэнни, и ни разу не убегал после. Но тогда мне нужно было убежать. Не знаю, что толкнуло меня рвануть с места, наверное, внешний вид парка, приютившегося на восточном берегу острова Мерсер. Или ограждение из тонких редких металлических прутьев — не преграда для целеустремленной собаки. Все здесь словно взывало: «Беги! Восстань против истэблишмента! Порви установившийся порядок!» Вот я и побежал. Мчался как угорелый, не разбирая дороги.
Очутившись на южной стороне парка, я понесся по короткой узкой тропинке к проделанной в ограждении Дыре, выскочил на большое поле, а там повернул и понесся на запад. По асфальтовой дорожке, идущей вдоль парка. Вскоре я нашел то, что искал. Кусок дикой природы. Мне требовалось ненадолго одичать. Я был сильно расстроен, опечален, зол на все! Душа требовала действий! Мне нужно было почувствовать себя, понять себя и ужасный мир, в котором мы все замкнуты, где паразиты, раковые клетки и вирусы прогрызают себе путь в наш мозг и откладывают в нем свои мерзкие яички, из которых вылупляется потом всякая нечисть и поедает нас заживо изнутри. Мне нужно было внести свою лепту в истребление этой нечисти: ликвидировать ее прежде, чем она уничтожит меня, мою жизнь, мой жизненный уклад.
Ветки и стебли хлестали мне по морде, камни впивались в подушечки лап, но я продолжал мчаться, пока не увидел то, что должен был увидеть. Белку. Жирную, самодовольную. Она сидела и спокойно жрала чипсы из брошенного кем-то пакета. Тупо сидела и набивала рот чипсами. Я внезапно почувствовал к ней ненависть. Откуда она взялась во мне — понятия не имею, ведь раньше я относился к белкам равнодушно. Но не важно, откуда взялась, главное, ненависть закипела во мне и я бросился к белке. Она слишком поздно вскинула мордочку. Если бы хотела жить, следовало бы заметить меня намного раньше. Теперь же у нее не оставалось ни единого шанса на спасение. Я придавил ее передними лапами и впился в нее клыками. Я был безжалостен. Своими челюстями я мигом переломил ей хребет, сдавил еще, не давая дышать, а потом замотал головой, затряс белку до смерти. И поделом ей. Я болтал ею в воздухе, пока не услышал хруст шейного позвонка. А потом я съел ее: разорвал и принялся кромсать. Вся морда у меня была в красной, горячей, густой крови. Я пил беличью жизнь, ел ее внутренности, перемалывал ее кости. Разгрыз ее череп и съел мозг. Я пожирал белку. Я должен был кого-то съесть. Я горевал по Еве так сильно, что уже не мог оставаться человеком и переживать свое горе как человек. Я должен был снова превратиться в зверя. Я насыщался, поглощал, набрасывался, делал все то, что не следовало делать. Все мои попытки жить по человеческим стандартам нисколько Еве не помогли. Поедая белку, я мстил за Еву.
Я заснул в кустах. Проснулся я уже самим собой. Дэнни нашел меня и ничего не сказал. Мы отправились к машине. Я влез на заднее сиденье и почти сразу уснул. Во сне я ощущал вкус свежей беличьей крови. Мне снова приснились вороны.
На этот раз я преследовал их — ловил, душил. Мстил за Еву.
Для Евы смерть была окончанием мучительной битвы, для Дэнни — ее началом.
Я понимаю, что вел себя в парке эгоистично, поскольку удовлетворял свои самые низменные потребности. Они были вдвойне эгоистичнее, потому что помешали Дэнни немедленно отправиться к Зое. Он разозлился, ведь я заставил его мотаться по парку в поисках меня. Однако если вспомнить, что ему предстояло увидеть в доме «близнецов», то вызванная моим поведением кратковременная задержка выглядит подарком. В тот момент это было самое лучшее, что я мог для Дэнни сделать.
Очнулся я от сна, когда мы подкатывали к дому Максвелла и Триш. Неподалеку стоял белый длинный лимузин без стекол с эмблемой на двери водителя с лилией в круге. Дэнни припарковался так, чтобы не загораживать ему выезд. Мы вышли и направились к задней части дома. Там рядом с запасным входом из стены торчал пожарный кран. Дэнни открыл воду и удалил с моей морды остатки запекшейся крови. Движения его были грубыми, он не умывал меня, а скреб.
— И чего это тебе в голову взбрело, — бормотал он.
Отмыв, он отпустил меня, и я стряхнул с себя остатки воды. Через стеклянную створчатую дверь Дэнни прошел во внутренний дворик. Спустя полминуты там появилась Триш и, подойдя к Дэнни, обняла его. Она плакала. Объятие длилось довольно долго, в это время к ним вышли Максвелл и Зоя.
— Где она? — спросил Дэнни, отстраняясь от Триш.
— Триш мотнула головой внутрь дома.
— Мы попросили их подождать тебя.
Дэнни ушел в дом, на ходу погладив Зою по головке. Когда он скрылся, Триш посмотрела на Максвелла.
— Пусть он немного побудет с ней. — Она прикрыла дверь, давая Дэнни последнюю возможность побыть наедине с Евой, уже неживой.
Мы остались здесь. В окружающей меня пустоте я заметил под кустом старый теннисный мячик. Подошел к нему, взял в зубы и принес к ногам Зои. Я сам не понимал, что делаю, да и никаких особых намерений у меня не было. Может, я пытался как-то улучшить ее настроение? Не знаю, я просто чувствовал — мне нужно что-то сделать. Мячик попрыгал и остановился у босых Зоиных ног.
Опустив голову, она посмотрела на него и не пошевелилась.
Максвелл видел, как я принес мяч, заметил отсутствие реакции на него у Зои. Он нагнулся, взял мячик и, широко размахнувшись, мощным броском зашвырнул его в лесок позади дома. Я следил за мячиком, пока он не исчез из виду. Я уловил слабый шорох листвы и стук мячика о землю. Впечатляющая картина — бледный теннисный мячик проносится на фоне голубого неба. «Это как же нужно страдать, чтобы столько силы вложить в бросок?», — удивился я.
— Энцо, принеси мячик, — ехидно произнес Максвелл и, повернувшись, зашагал к дому.
Я даже не подумал его приносить, а продолжал ждать, когда из дома выйдет Дэнни. Появившись, он сразу подошел к Зое, взял ее на руки, прижал к себе. Она обхватила его за шею.
— Как плохо, — сказал он.
— Мне тоже.
Он сел на тиковый шезлонг, посадил себе на колени Зою. Она уткнулась лицом в его плечо и долго сидела так.
Люди из «Бонни-Уотсона» сейчас увезут ее, — сообщила Триш. — Мы собираемся похоронить ее рядом с нашими предками. Она сама так хотела.
— Я знаю, — отозвался Дэнни. — Когда?
— До конца недели.
— Чем я могу вам помочь?
Максвелл и Триш переглянулись.
— Не волнуйся, мы сами управимся, — сказал Максвелл. — У нас к тебе разговор.
Дэнни посмотрел на него, ожидая продолжения, но Максвелл вдруг замолчал.
— Зоя, ты еще не завтракала. Пойдем, я сварю тебе яйцо, — проговорила Триш.
Зоя продолжала сидеть. Дэнни погладил ее плечи, снял с колен.
— Иди с бабушкой, поешь, — тихо пробормотал он.
Зоя покорно зашагала за Триш.
Когда они скрылись за дверью, Дэнни закрыл глаза и, тяжело вздохнув, откинулся на спинку шезлонга. Лицо его было обращено к небу. Он сидел неподвижно несколько минут. Как статуя. Все это время Максвелл неуклюже переминался с ноги на ногу. Несколько раз он порывался вновь заговорить и останавливался. Он показался мне неуверенным.
— Я знал, что это скоро произойдет, — произнес наконец Дэнни, не открывая глаз. — И все равно ужасно.
Максвелл кивнул, по-моему, больше своим мыслям.
— Видишь ли, нас с Триш кое-что беспокоит, — выдавил он из себя.
Дэнни открыл глаза и посмотрел на Максвелла.
— Беспокоит? — удивленно переспросил он. — Что именно?
— Твоя неготовность.
— Неготовность?
