Но вернемся к французскому сюжету. Уже тогда, во время наших собачьих прогулок с соседкой, у меня зародилась идея поселиться во Франции. Тогда это были чистой воды замки на песке. В те годы, на младших курсах института, я просто стремился выбраться из бедности — мы с мамой жили более чем скромно. Это было лишь самое начало пути к цели. Но мысль материальна. Когда, через много лет, я начал размышлять, где купить жилье за границей, конечно в первую очередь в воображении возникла Франция. И вот однажды мне представилась возможность создать продолжение своего дома на Лазурном берегу. Я приобрел просторную квартиру в здании, которое по праву считается памятником архитектуры. Это бывший отель «Режина», построенный в конце XIX столетия. В проектировании инженерной конструкции этого здания участвовал сам Эйфель. Здесь была резиденция королевы Виктории, а до Второй мировой войны здесь жили многие известные русские эмигранты. Здесь я нашел то, что так люблю в архитектуре, — размах! Высоченные потолки и необычный для экономных французов простор жилых площадей. В детстве то же самое меня завораживало в нашей коммуналке на улице Мархлевского, ныне Милютинский переулок… Прямо от дома, стоящего на холме, перекинут мост в живописный парк. Словом, здание не только с историческим, но и с оригинальным конструкторским колоритом.
ЗДЕСЬ Я НАШЕЛ ТО. ЧТО ТАК ЛЮБЛЮ В АРХИТЕКТУРЕ. -РАЗМАХ! ВЫСОЧЕННЫЕ ПОТОЛКИ И НЕОБЫЧНЫЙ
ДЛЯ ЭКОНОМНЫХ ФРАНЦУЗОВ ПРОСТОР ЖИЛЫХ ПЛОЩАДЕЙ
Вот такой, на мой взгляд, и должна быть архитектура жизни — чтобы было где расправить крылья. И где расти мечте.
Мой дом в Ницце — не дача, куда я езжу отдыхать. Я езжу во Францию к себе домой. Мы не любим туда ездить летом — там много туристов, особенно новых русских, которые превращают Лазурный берег в пафосное и гламурное место, и это очень искажает волшебную атмосферу. У французов совершенно другой образ Ниццы. У них нет силиконовых губ и прочих атрибутов «барства дикого». Многим туристам нужно, образно говоря, жить на пляже и из дома в ластах выходить. А мы живем в историческом месте — нам километра три до моря идти. Зато здесь потрясающе красиво. Зимой перед Рождеством в Ницце потрясающий запах цветущих мандаринов! Воздух чистый, ароматный, сказочный… Все мечтаю прокатиться на поезде Москва — Ницца, через всю Европу… Но как бы ни была она прекрасна и сколько бы ни происходило в нашей стране катаклизмов, я объективно смотрю на вещи и понимаю, что уехать — это значит больше ничем не заниматься. Это совершенно другая новая жизнь. Конечно, если совсем прижмет, не дай Бог, — то придется. Но я не готов начинать все с нуля. А жить, не работая, — это неминуемая деградация. Я знал многих уехавших. По итогу их всех тянет обратно. Но от привычки к расслабленному состоянию хватка у них пропадает. И войти в рабочий ритм уже практически невозможно.
В России риск присутствует постоянно, и все мы это знаем. Однако у горькой медали есть не только темная сторона, пускай даже медаль часто падает светлой стороной вниз, как извечный бутерброд — маслом. У нас все очень быстро меняется. Мы не Европа — прекрасная, но заскорузлая в своем вековом комфорте. В России всегда есть перспектива принципиально новых течений. Я уверен, что будет лучше!
34
Привет доктору Фрейду
Воспитывая своих детей, мы, часто помимо своей воли, повторяем своих родителей. Даже их не самые эффективные методы. Те, что нам в юности казались до смешного бессильными. Почему так происходит? Наверное, нами руководит сознание того, что эти методы так или иначе привели к тому, что у родителей выросли мы. Втайне мы хотим вырастить себе подобных. Точнее называем-то ты мы это иначе, куда благороднее: мы прививаем детям вечные ценности! Однако вместе с этой глобальной целью мы хотим просто вырастить близкого по духу человека. Но наши замыслы никогда не осуществляются в точности так, как мы их задумали. И, по здравому размышлению, можно сказать, что это к лучшему. Главная задача родителей — дать ребенку тот источник любви, силы и веры в себя, благодаря которому он сможет реализовать свой потенциал. Великая родительская мудрость — позволение собственному ребенку быть собой…
Я невольно сравниваю мое общение с детьми и то, как меня воспитывала мама. Когда Арсюша отказывается делать то, что должен, я вынужден ему говорить: «Если ты этого не сделаешь, то я сделаю тебе больно». Сын говорит мне:
— Я не буду…
Я говорю ему:
— Надо, — и объясняю.
Он спорит. Я говорю, что дам ему по попе. А он смотрит на меня, и в глазах: «Зачем ты меня обижаешь? Это мое волеизъявление. Я так хочу себя выразить, а ты мне мешаешь. Это не здорово». И я это понимаю, глядя на него!
Бесспорно, ребенок должен учиться чувствовать границы дозволенного и соблюдать их. Но ему не нужно запрещать — надо объяснять, учить. А я ставлю эти границы перед своими детьми, ставлю ребенка перед выбором, что неправильно.
До сих пор удивляюсь, как же моей маме удавалось этого избегать! Хотя и у нас с ней случалось всякое. Вспомнилось, как однажды я загулялся на улице допоздна, а мама, уставшая после работы, бегала в поисках: ребенок пропал! Изнервничалась, что меня дома так поздно нет, и, как она любила говорить в та-141 ких случаях, «не знала уже, куда звонить». Иду я домой веселый, с улыбкой до ушей, и встречаю маму — она уже в милицию идти собралась… Затрещину я, конечно, тогда от нее хорошую получил! Если за дело — мама могла влепить мне. Бесспорно, с полным на то правом, поскольку сильно перенервничала из-за меня: от того, что не пришел домой вовремя, не позвонил, когда обещал. Мало ли что могло случиться! А она — в ожидании — находилась на грани инфаркта. Никогда из-за этого не бегал по квартире с истериками, не хлопал дверью перед ее носом: мол, ухожу, ненавижу, надоело! Минут пятнадцать — и эмоции утихали. Мама успокаивалась, потому что я не спорил с ней, понимая, что виноват, извинялся. Как правило, на этом конфликт исчерпывал себя — мы мирились, и ситуация не повторялась. Я учился делать выводы.
Я, конечно, упрямым был в детстве. Ныть любил, когда что-то не хотел делать, и мама с бабушкой боролись с этим, как могли, — упрашивали, уговаривали, объясняли. Я думаю, на каком-то подсознательном уровне им было известно, что больше всего ребенок нуждается в любви тогда, когда меньше всего ее заслуживает. И сейчас я тоже понимаю: ребенка не надо ломать, обещая ему всяческие кары, не надо развивать в нем чувство вины. Его надо больше хвалить. Положительные эмоции эффективнее. Подтверждение тому я вижу каждый день на примере собственных детей.
Они ежедневно занимаются чем-то — рисованием, лепкой, моторику развивают, внимание, восприятие. Мы с женой стараемся раскрыть перед ними весь мир, стараемся дать им возможность во всем себя попробовать проявить.
Размышляя обо всем этом, прихожу к выводу, насколько более спокойным было поколение моих родителей. Может, потому что они контролировали информацию, которую мы получали в нашем детстве, и четко дозировали ее, чтобы не нагружать мозг ребенка? А в наше время и родители, и дети перегружены столькими противоречивыми стереотипами социума, что собственный неповторимый путь еще попробуй найди! А ведь это самое важное.
И это вечное сравнение: «Вот я в твоем возрасте…» Оно уже не работает. И никогда не работало! Родительский пример воспринимается, когда в нем нет назидания, — как и любой пример. Только эффект может быть заметен через годы. Точно так и влияние истинного учителя — преподавателя от Бога или наставника в более широком смысле этого слова. Мы не сразу принимаем на веру все его слова. Но они таковы, что откладываются где-то в долгосрочной памяти. Интуитивно мы чувствуем в них зерно истины, но пока не можем его раскусить. Постепенно обретая жизненный опыт, мы постигаем смысл этих слов, и однажды они становятся для нас спасательным кругом, поддержкой, выходом… Родители уходят, но с нами остается живая сердцевина их ценностей и стремлений. Не столько то, что они пытались нам втолковать, — а внутренний нерв их земного пути.
