— Ты что, плачешь? — удивился Ун Ту Хан, подходя к девушке, и услышал, как она всхлипнула.
— Не надо, Эй Лоун, — стал он ласково утешать ее.
— Мне папу жаль. — Слезы мешали ей говорить.
— Его скоро освободят, и он вернется домой.
— Когда это будет?
Этого Ун Ту Хан сказать не мог. Со слов У Шве Тейна он знал, что добиться освобождения У Лоун Тхейна очень сложно.
«Тебе пока придется заботу о жене и дочери У Лоун Тхейна взять на себя, — сказал ему У Шве Тейн в заключение беседы. — Постарайся как можно скорее закончить уборку урожая. Сейчас пора тревожная, надо быть готовым к любым событиям. В своей деревне ты должен заменить У Лоун Тхейна и возглавить руководство молодежью. А мы всеми силами будем добиваться, чтобы его побыстрее выпустили на свободу. В общем, за все, что происходит в Ушикоуне, несешь теперь ответственность ты».
Эти слова У Шве Тейна не выходили из головы Ун Ту Хана, но вот как успокоить плачущую Эй Лоун, он решительно не знал.
— Когда папа вернется? — продолжала допытываться девушка.
— Скоро. Не волнуйся так, Эй Лоун. Сейчас У Шве Тейн подыскивает ему адвоката.
— Я знаю, раз У Шве Тейн обещал, он обязательно выполнит свое обещание, — сказала Эй Лоун.
— Конечно, У Шве Тейн в этих делах хорошо разбирается.
Девушка окончательно успокоилась, вытерла слезы тыльной стороной ладони и с надеждой посмотрела на Ун Ту Хана.
— Я ведь с тобой, Эй Лоун, — сказал он нежно, — а когда я с тобой — бояться нечего.
От этих слов ее лицо просветлело.
— А ты нас не оставишь? — спросила она с тревогой.
— Конечно, нет. Я всегда буду с вами, — поспешил заверить ее Ун Ту Хан.
Эй Лоун улыбнулась.
— А вон и твоя матушка. Я пойду поворошу рис, — сказал Ун Ту Хан и вернулся на ток. Эй Лоун устремилась навстречу матери, чтобы помочь ей тащить упиравшихся волов, не желавших покидать пастбище.
Уже стемнело. Ун Ту Хан работал без передышки. Эй Лоун, помогая ему, водила по кругу волов, а ее мать, До Эй, тщательно разглядывала каждый колосок, подбирала солому, связывала ее пучками и ставила в ряд на краю тока.
— Молодец, Ун Ту Хан, хорошо работаешь, — похвалила она парня.
— Это Эй Лоун молодец. Она ни одного дюйма не пропускает. Посмотрите, как ее слушаются волы, — возразил Ун Ту Хан, любуясь девушкой.
— Да. Здесь надо быть особенно внимательными. Если плохо обмолотишь, весь труд пойдет прахом — все равно что выбросить рис на помойку, — назидательно сказала мать.
Продолжая работать, Эй Лоун внимательно прислушивалась к разговору матери с Ун Ту Ханом. Ей было приятно слышать, как он ее расхваливал. Даже сейчас, когда не было рядом отца, она не испытывала страха и была благодарна Ун Ту Хану за то, что в это трудное для них время он не только не оставил их на произвол судьбы, а изо всех сил старался помочь. Помимо того что она видела в нем надежную опору, этот парень ей очень нравился, и его похвала была ей чрезвычайно приятна.
Становилось все прохладнее. На небе сияла бледная луна. В деревне запели петухи. До Эй и Эй Лоун в изнеможении опустились на землю.
Ун Ту Хан без рубашки, в коротко закатанной лоунджи продолжал энергично и ловко взмахивать граблями.
— На сегодня достаточно, надо еще солому убрать, — сказала До Эй.
— Ладно, — согласился Ун Ту Хан и, положив грабли, направился к сторожке. Он принес две заранее приготовленные бамбуковые жерди.
— Эй Лоун, отведи-ка волов в сторону, они мешают нам убрать солому, — обратилась к девушке мать.
Выполнив указание матери, Эй Лоун направилась к шалашу, где обычно спал Ун Ту Хан. Она залезла вовнутрь, легла на солому и уткнулась носом в подушку, с наслаждением вдыхая запах любимого. Затем, завернувшись с головой в его одеяло, она мечтательно закрыла глаза и… незаметно для себя заснула.
Тем временем, положив жерди рядом, До Эй и Ун Ту Хан укладывали на них охапки соломы. Когда вырастал большой стог, они, взявшись за концы импровизированных носилок, — один спереди, другой сзади, — относили солому в сторону.
Когда вся солома была убрана, Ун Ту Хан нарисовал на земле квадрат, сгреб холмиком в его границах обмолоченный рис, а затем снова разложил на току несколько необработанных снопов. Совершенно обессилевшая, До Эй прилегла отдохнуть на соломе. Она и в детстве не отличалась крепким здоровьем, а сейчас многолетний беспрерывный нечеловеческий труд отнимал у нее последние силы, и, несмотря на то что она была моложе мужа на четыре года, помощь ее была уже мало эффективна.
— Эй Лоун! — окликнул девушку Ун Ту Хан, приблизившись к шалашу, откуда доносилось ее легкое посапывание.
— Эй Лоун! Вставай! Пора выводить волов.
Эй Лоун даже не пошевелилась. Ун Ту Хан нагнулся и, пошарив в темноте рукой, легонько тронул ее за ногу. Вскрикнув, Эй Лоун вскочила и, дрожа всем телом, прижалась к Ун Ту Хану.
— Что с тобой, Эй Лоун? — встревоженно спросил он.
— Ох, как я испугалась. — Она приложила руку к сердцу и, все еще бледная, прерывающимся голосом попросила: — Дай, пожалуйста, попить.
Ун Ту Хан молниеносно зачерпнул кружкой воды из жбана и подал девушке.
— Ты чего так испугалась? — участливо спросил он, не спуская с нее взволнованного взгляда.
— Мне приснилось, что полицейские схватили меня и куда-то потащили. Это было так страшно!
— Ну, успокойся, успокойся. Это ведь только сон. Пойдем лучше на ток. Пора волов выводить.
Они вышли из шалаша и направились к животным. Увидев спящую мать, Эй Лоун опять помрачнела.
— Бедная. Она совершенно измучилась. Будь отец дома, она бы так не уставала. Как я ненавижу этих полицейских!
Сбегав в шалаш за одеялом, Эй Лоун бережно укрыла мать. Затем с трудом растормошила уснувших волов и снова стала водить их по току. Ун Ту Хан на несколько минут присел около бамбукового помоста. За весь тяжелый двадцатичасовой рабочий день это была только вторая короткая передышка. С пяти часов утра до четырех дня он жал серпом рис, а после обеда, не разгибая спины, трудился на току.
Было уже далеко за полночь, но о сне он и не помышлял. В горячую страду крестьяне раньше двух часов ночи спать не ложились, а с первыми петухами снова принимались за работу. И сколько бы ни трудился крестьянин, какой бы он ни собрал урожай, его уделом были нищета и голод.
У Шве Тейн старался самым доступным образом объяснить крестьянам, как наживаются за их счет помещики и ростовщики, как с целью наживы манипулируют ценами на рис капиталисты из «Буллинджер пул», почему английское правительство потворствует произволу, усиливая в то же время репрессии против крестьян. Однако крестьянам трудно было понять эту хитрую и сложную систему эксплуатации. Все их помыслы были устремлены лишь на то, чтобы как-нибудь продержаться до следующего урожая и не умереть с голоду. Ун Ту Хан неоднократно беседовал о жизни со своим учителем и наставником У Шве Тейном. И беседы эти не проходили бесследно. Они поневоле пробуждали в нем решительный протест против существующих порядков. Его мысли вновь и вновь возвращались к несчастному старику У Лоун Тхейну, безвинно схваченному ненавистными полицейскими. Ун Ту Хан представил на месте старика его дочь, Эй Лоун, и холодная испарина покрыла его лоб. Припомнив, с каким ужасом пробудилась она от своего кошмарного сна, как доверчиво прижалась к нему, стремясь найти у него защиту, он вновь ощутил тепло ее чистого девичьего тела, но тут же устыдился своих грешных мыслей.
«Она ведь относится ко мне просто как к брату, а я вон о чем думаю», — укорял он себя.
Взяв грабли, он снова принялся за работу. Охапки необмолоченного риса он ловко бросал под ноги волам.
— Как холодно, — пожаловалась Эй Лоун, ежась от прохладного ночного ветра.
— А я вот граблями намахался — даже жарко стало. Давай я волами займусь, а ты сходи и погрейся, — предложил он.
Чувство благодарности переполнило ее сердце.
— Ступай в шалаш. Там накроешься одеялом и поспишь. А я пока поработаю.
