— Мне очень жаль. В самом деле искренне жаль. Могу утешить вас лишь тем, что все произойдет быстрее и легче, чем вы думаете. Вы сделали главное — признались в содеянном. Теперь вам даже не придется проходить через расследование или какие-либо юридические процедуры. Я прекрасно понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но поверьте мне: для вас это будет истинный катарсис. Для вас и в равной мере для всей образовательной программы университета, а особенно для безнадежно и в то же время бесцельно развращенных молодых людей, для которых мы стыдливо подобрали не имеющий никакого отношения к реальности эвфемизм — студенты-спортсмены. Без вашего признания мы не смогли бы ничего доказать. Вы же сами понимаете, что согласно уставу университета и всем законам плагиат не может считаться доказанным до тех пор, пока не найден первоисточник присвоенного материала.
— Но я прошу вас! Умоляю, мистер Квот! У-мо-ля-ю! Пожалуйста, не поступайте так со мной! Вы не должны так поступать! Я полностью вам доверился! Я доверил вам все… всю свою жизнь! Умоляю вас! Умоляю!
— Мистер Геллин! — одернул его мистер Квот. — Умолять и упрашивать меня бесполезно! Подумайте о другом: вконец обнаглевшие ультраправые и без того представляют нас повсюду нытиками, слюнтяями, слабаками, бесхребетными созданиями. Нашу озабоченность судьбой угнетаемых они воспринимают как нечто, не имеющее отношения к реальному миру, иррациональное как проявление мягкотелости, своего рода материнских или — в более широком смысле — женских инстинктов. Не могу не признать, что они полагают так искренне и имеют на то некоторые основания. Вот почему я призываю вас, ради вас самого и ради всех нас — будьте мужчиной.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Волосок из ленинской бородки
— Эй, что-то случилось? — спросила Беверли, заметив, что Шарлотта уже долгое время сидит за письменным столом перед своим «новым» компьютером и смотрит в пространство. — Ты что, окаменела, что ли? Ты же за последние пятнадцать минут не то что не пошевельнулась, а даже не моргнула. С тобой все в порядке?
Вот, значит, как оно все устроено, подумала Шарлотта. Стоило буквально один раз наехать на Беверли — как она сделала сегодня утром, да даже не наехать, а огрызнуться, стоило иронично, ничего не пугаясь и не стесняясь, парировать все ее приколы по поводу слухов, ходивших насчет личной жизни Шарлотты, — и Беверли соизволила поинтересоваться ее состоянием и самочувствием. Нет, конечно, особой заботы в голосе соседки не было, но этот вопрос был, по крайней мере, элементом нормального человеческого общения, которое устанавливается между жильцами одной комнаты после первых же дней совместного проживания. Ничего, мне хороший урок будет: первая же открытая стычка заставила Беверли, «получившую по носу, забыть свой гротонский снобизм и общаться с соседкой на равных». Шарлотта испытала какое-то странное удовлетворение от того, что сделала очередное открытие в области исследования разных сторон человеческой природы. Впрочем, радость от победы, одержанной над Беверли, была просто мелочью.
И эта радость была короткой. Ничто не могло отвлечь Шарлотту от того, что в последние полчаса перешло из области дурных предчувствий и тревожных ожиданий в состояние свершившейся катастрофы, подтвержденной официальным документом.
— Все в порядке, — ответила Шарлотта, ни на дюйм не повернув головы в сторону Беверли, которая тоже сидела за своим компьютером, как паучиха в центре паутины, сотканной из клубка проводов, модемных кабелей, россыпи зарядных устройств и всяких электронных прибамбасов. — Я просто задумалась.
Беверли тотчас же вернулась к интереснейшему, а главное, глубоко осмысленному занятию: электронной переписке в онлайновом режиме с Хиллари, находившейся не более чем в трех футах от нее, за стеной соседней комнаты 514. Из компьютера Беверли то и дело доносилось «дзинь», обозначавшее получение очередного сообщения, а постоянным аккомпанементом к этой музыке было хихиканье самой Беверли. Судя по всему, как раз абсурдность и даже маразматичность общения с человеком, находящимся в соседней комнате, через посредство Всемирной Информационной Сети как раз и составляла большую часть ее прикольности.
Шарлотте же сейчас было не до приколов: слишком уж занят был ее мозг перевариванием того, что она увидела на экране:
4
4-
3
3-
Четверка по французскому — просто четыре, даже не четыре с плюсом; четыре с минусом по истории Средневековья; три по современной драматургии; три с минусом по нейрофизиологии… три с минусом по нейрофизиологии… три с минусом по нейрофизиологии… Шарлотта была не первой и не последней среди студентов, прибегавшей к чему-то вроде магических заклинаний, чтобы «наколдовать» себе оценки получше, чем могли гарантировать их знания. Одним из таких способов, которым, в частности, пользовалась Шарлотта, было постоянное нытье и высказывание самых мрачных и пессимистических предположений по поводу ожидаемой за экзамен оценки. Наверное, считалось, что если долго переживать и страдать из-за возможной двойки до того, как оценки будут объявлены, то уж в реальности ничего такого страшного случиться не должно. Однако в неумелых руках это заклинание иногда срабатывало в обратную сторону и притягивало к неудачливому колдуну все возможные неприятности. Увы, и на этот раз магия не помогла: вот они, ее оценки, появившиеся на экране полчаса назад. Больше никаких доказательств, никаких пояснений. Все и так ясно. Шарлотта не только не стала распечатывать их, но даже поспешила стереть, не сохранив этот файл ни в одной из папок. Да, впрочем, что толку? Теперь уже никакая магия не поможет. Сколько ни нажимай на клавиши, увидеть можно лишь то же самое.
4, 4-, 3, 3-… Шарлотта, просто убитая этим свидетельством ее академических «успехов», просидела у компьютера неподвижно, словно парализованная, не пятнадцать минут, как заметила Беверли, а целых полчаса. Три и три с минусом — в последние годы в Дьюпонте любая оценка ниже четверки с минусом была эквивалентна двойке по реальному уровню знаний. Разница заключалась лишь в том, что за фактический завал двух предметов и еле-еле набранные баллы по двум оставшимся Шарлотту не выгонят из университета. В течение следующего семестра она будет проходить своего рода академический испытательный срок, о чем, естественно, будет сообщено и ее родителям. Слава Богу, у мамы с папой нет компьютера, и они узнают об ее оценках только через пару дней, когда получат их по обычной почте. Что же делать? Ну почему, почему у нее не хватило смелости признаться им во всем, когда она приезжала домой на Рождество? По крайней мере, сейчас родители были бы готовы к этому удару. Да, нужно будет срочно позвонить им — буквально сегодня же — и самой рассказать обо всем, раньше чем до них дойдет конверт с оценками по почте. Но Шарлотта прекрасно понимала, что не сможет позвонить прямо сейчас! Не сможет она перечислить маме оценки, которые получила по итогам первого семестра — слишком уж они… кричащие. Даже никаких комментариев не требовалось. Да, позвонить все равно придется, но сейчас она сама была еще в состоянии шока, так что придется это сделать… позже. А еще мисс Пеннингтон… Может быть, попросить маму не рассказывать мисс Пеннингтон? Подождать, пока все само собой забудется? А если мисс Пеннингтон сама позвонит маме? Мысль о том, чтобы попросить маму сказать кому-то… не всю правду… такое даже нельзя было представить. Три с минусом по нейрофизиологии — а ведь подумать только, что каких-то три месяца назад мистер Старлинг пригласил Шарлоту Симмонс в свой кабинет и фактически предложил ей ключи от своего царства. Ей, первокурснице, было предложено посещать ту самую лабораторию, где прямо на глазах создавалась концепция нового понимания животным под названием «человек» самого себя в окружающем мире, причем происходило это за несколько десятилетий до того, как эта концепция станет общепринятой и понятной большинству людей. Шарлотта слышала — словно наяву, — как изменился тон мистера Старлинга, когда он разговаривал с ней в тот день. Так разговаривают не со студенткой, а с молодой коллегой, соратницей по прекрасному, полному чудес и приключений путешествию в мир человеческого разума Пожалуй, со времен расцвета рационализма в семнадцатом веке человечество еще не стояло на пороге таких глобальных перемен в осознании самого себя…
Зазвонил телефон, и Шарлотта совершенно рефлекторно подняла трубку.
— Шарлотта… это Эдам. — «Господи, ну и голос у него — умирает он, что ли?» — Случилось что-то ужасное. Ты должна мне помочь. Пожалуйста, зайди ко мне… пожалуйста! Ты нужна прямо сейчас…
— Эдам! Подожди…
— У меня… Шарлотта! Пожалуйста! Это просто ужасно!
