Ознакомительная версия.
— Первая-то жена твоя, сынок, была русская, вот и не сложилось, а ты на татарке женись.
Раньше он спорил:
— Да какая разница: русская, еврейская, монгольская, татарская — все одно…
Но теперь не мог утверждать, что одинаковый менталитет, приверженность одним и тем же традициям, воспитание и уровень культуры не являются тем обязательным условием, соблюдение которого необходимо для счастья в браке. Молоденькая девушка, с которой он познакомился однажды летом в деревне, когда гостил у родителей, так никогда и не узнала, была ли эта встреча случайной или спланированной заранее. Диля была красива, достаточно образованна, так как училась в Казанском университете, но при этом с величайшим уважением относилась к тем непреложным истинам, что внушили ей родители. Их воля была ее волей, их слово стало ее словом. Они дали согласие на брак, и Диля вышла замуж за сорокалетнего мужчину, казавшегося ей, двадцатилетней девчонке, глубоким стариком. Однако спустя недолгое время она поняла, что вытащила лотерейный билет. И дело было не в том, что она, мечтавшая лишь о том, чтобы получить диплом и вернуться работать в свое село, оказалась в Москве. И не в том, что в Москве ее ждала трехкомнатная квартира и модная одежда. А лишь в одном: ее муж оказался интереснейшим, глубоким человеком, без которого спустя несколько месяцев после свадьбы она не могла и представить своего существования. Их союз, изначально построенный на логике, здравом смысле и взаимной выгоде, неожиданно оказался нерушимой крепостью, в которой каждый кирпичик одной стороны плотно вошел в кирпичик другой. Ему нравилось учить — ей учиться. Он любил говорить, она — слушать. Он мог удивлять, она — удивляться. Она с восхищением и почтением относилась к его суждениям, его слова были для нее непререкаемым авторитетом, его решения не осуждались и не обсуждались. Он ценил ее преданность, заботу и готовность помочь, не перетягивая одеяло на себя и никогда не напоминая о том, что что-то было сделано по ее подсказке. Кроме легкого, покладистого характера, Диля обладала привлекательной внешностью и отменным вкусом, который позволил ей за считаные недели превратить берлогу холостяка в уютный семейный дом. А он старался делать все возможное, чтобы ей в этом доме было хорошо. Они очень быстро поняли, что боятся потерять друг друга, а потому прилагали максимум усилий, чтобы этого никогда не произошло: не обижали друг друга, не ссорились по пустякам и делали все, чтобы в доме всегда царило спокойствие и взаимопонимание. Наверное, больше, как женщина, старалась Диля. Понятие об уважении к мужу она впитала с молоком матери и не испытывала ни малейших неудобств из-за того, что должна была демонстрировать бесконечное преклонение перед человеком, которого действительно было за что уважать.
Их дети, выросшие в атмосфере тепла, покоя и своеобразного культа отца, никогда не слышали не то что ругани или выяснения отношений, но даже обычного спора или несогласия между родителями. Что бы ни случилось, взрослые разговаривали друг с другом тихо, без повышенных тонов. Если Диле ее мнение казалось правильным, но уговорить мужа не получалось и она чувствовала, что его терпение на исходе, она уступала и соглашалась. Даже противостояние с дочерью происходило в их доме без обычного накала страстей и громогласных воплей и битья посуды.
Так было всегда. Пока не наступил тот памятный вечер, который Самат так хорошо запомнил. Сестра тогда выслушала очередные наставления матери, сказанные, конечно, вкрадчиво, но непреклонно. Смысл речей сводился к тому, что если «ее любимая и дорогая дочь посмеет ослушаться и все же свяжет свою судьбу с этим… она может не рассчитывать на поддержку родителей и их существование». Самат со страхом ждал ответа сестры. Что она сделает? Что скажет? Останется и будет несчастной? Или уйдет и будет несчастной? Ведь нельзя же испытывать полное счастье, нарушив волю родителей и потеряв их? А если она решит уйти, что делать ему? Будут ли они видеться, или мама собирается вычеркнуть ее не только из своей жизни, но и из жизни всех членов семьи? Он не мог отвести взгляда от лица сестры. На нем за считаные секунды промелькнуло все: боль, отчаяние, сомнение, ужас. И вдруг вся эта буря чувств исчезла. Теперь он видел только одно: ледяное спокойствие и решимость. «Уйдет», — понял Самат.
— Мама, — холодно начала девушка, но прежде, чем она успела продолжить, дверь в кабинет отца распахнулась и он появился на пороге.
— Прости, — мгновенно обернулась мать. — Мы тебе помешали? Слишком шумим? Мы постараемся потише, дорогой, не волнуйся!
— Что ты делаешь, Диля? — спросил отец. — Что творишь?!
— Я? Я… — мать растерялась.
— Хочешь потерять ее? Ты для этого ее растила? Ох, не оправдываешь сейчас своего имени[7], словно какой-то другой человек в тебя вселился.
— Но, Зуфар, ведь мы же с тобой все обсудили и решили, что будем стоять на своем до конца.
— Разве ты не видишь, что это конец? Она сейчас уйдет, и наступит конец.
— Зуфар, я не могу одобрить этот брак. Он не татарин. Меня так воспитывали! — голос женщины начал дрожать и вибрировать.
Самат недоуменно переглядывался с сестрой, которая была настолько обескуражена происходящим на ее глазах первым в жизни спором родителей, что, казалось, забыла о том, что минуту назад ее собирались выставить за порог.
— Меня тоже так воспитывали, но это не помешало мне жениться на русской!
Мать покраснела: любое упоминание о наличии в жизни ее Зуфара другой женщины было ей все еще неприятно. Дети же продолжали стоять с открытыми ртами: они об этом факте в биографии отца услышали впервые.
— Как я могу запрещать своему ребенку делать то, что сделал сам? Это даже непедагогично, — отец продолжал говорить сдержанно, но мать захлестнули эмоции, она не смогла скрыть язвительность:
— Ты мог бы попытаться удержать своего ребенка от ошибок. Насколько я помню, ничем хорошим твой брак не закончился.
Зуфар, однако, пропустил колкость мимо ушей:
— Я попытался, Диля. И ты попыталась. Но ведь не получается. И не получится, разве не видишь? Придется дать ей возможность совершить свои ошибки. И потом, почему ты так уверена, что это замужество станет ошибкой?
— Я чувствую, понимаешь, чувствую.
— А Айгуль чувствует по-другому. И нам придется уважать ее выбор. Мы современные люди, живем в многонациональном государстве. Надо быть выше этих предрассудков. Говорят, в таких браках рождаются самые красивые, умные и талантливые дети.
— Твои внуки не будут татарами!
— Главное, чтобы они были порядочными людьми. — Отец подошел к дочери и сказал: — Твоя жизнь. Твои решения. Твои ошибки. И отвечать за все это придется тебе одной.
— Спасибо. — Айгуль обняла отца и нерешительно взглянула на мать. Та лишь плечами пожала: она впервые осмелилась оспорить решение мужа, но под давлением привычки и воспитания все равно вынуждена была с ним согласиться. Отец снова направился в кабинет, но в дверях остановился, обернулся, посмотрел ласково на жену:
— Кстати, жаным[8], у нас ведь есть Саматик. Так что от внуков-татар ты не отделаешься.
Он исчез в тишине кабинета, а Самат заметил, что складка между бровями у матери неожиданно разгладилась. Она смотрела на сына и мечтательно улыбалась. В ее душе снова воцарилось умиротворение, между тем как в его душе — смятение и растерянность: теперь он стал тем, кто обязан был оправдать ее надежды. К тому же отец ясно дал понять, что и он рассчитывает на правильный подход сына к институту брака. Из всего произошедшего Самат сделал очевидный вывод: если сестре сделали поблажку, то он на подобную мягкость мог не рассчитывать. Самат был обязан жениться на татарке.
До появления в его жизни Иры он не слишком часто об этом вспоминал. Романы были несерьезными, девушки исчезали из его жизни, не оставляя глубоких следов, да и он старался не заводить отношений ни с кем, кого могла ранить их скоротечность. Именно поэтому, когда понял, что его чувства к Ире не смогут ограничиться скороспелой влюбленностью и взаимным разочарованием, а непременно закончатся чем-либо серьезным, он постарался избежать такого развития событий. Он избегал встреч, пытался ограничить общение, но сражение проиграл. Он был побежден, бесконечно счастлив и в то же время глубоко несчастен: теперь не было и дня, чтобы он не думал о том, что станет с его любовью в будущем.
И сейчас, сидя на кухне, слушая мать и уплетая горячий пирог, он ощущал неимоверное облегчение от того, что вся его проблема оказалась надуманной, от того, что он снова свободен и независим. Он чувствовал себя хозяином жизни и испытывал неимоверную благодарность к матери. Он встал, порывисто обнял ее и прошептал на ушко:
— Мамочка, ты лучшая!
— Я знаю, — удовлетворенно кивнула та. — Для настоящего татарина лучшей женщиной всегда остается мать. Ты уж постарайся это объяснить своей избраннице. Она не должна обижаться. В конце концов, она станет главной для своего сына, так что и на ее улице будет праздник.
Ознакомительная версия.
