Совсем некстати вспомнил, как однажды, двадцать лет назад, он вошел в лифт вместе с Татьяной. На ней была короткая юбка, открывающая ноги полностью: от стоп в туфельках до того места, где две ноги, как две реки, сливаются в устье. Жена никогда не носила таких юбок. У нее не было таких ног.
Месяцева окатило странное желание: ему захотелось положить руки Татьяне на горло и войти в ее устье. Ему хотелось насиловать и душить одновременно и чтобы его оргазм совпал с ее смертной агонией. Они вместе содрогнулись бы в общем адском содрогании. Потом он разжал бы руки. Она упала бы замертво. А он бы вышел из лифта как ни в чем не бывало.
Они вышли из лифта вместе. Месяцев направился в одну сторону, Татьяна – в другую. Но недавнее наваждение заставило его остановиться и вытереть холодный пот со лба.
Месяцев испугался и в тот же день отправился к психиатру.
– Это ничего страшного, – сказал лысый психиатр. – Такое состояние называется «хульные мысли». От слова «хула». Они посещают каждого человека. Особенно сдержанного. Особенно тех, кто себя сексуально ограничивает. Держит в руках. Хульные мысли – своего рода разрядка. Человек в воображении прокручивает то, чего не может позволить себе в жизни…
Месяцев успокоился. И забыл. Татьяну он встречал время от времени и в лифте, и во дворе. Она очень скоро стала спиваться, теряла товарный вид и уже в тридцать выглядела на пятьдесят. Организм злопамятен. Ничего не прощает.
Сейчас, проснувшись среди ночи, Месяцев вспомнил ее ноги и подумал: по каким тропам идет сейчас Татьяна и что она видит вокруг себя, какие видения и ландшафты? И может быть, то, что она видит, гораздо существеннее и прекраснее того, что видит он вокруг себя…
Утром Месяцев тяжело молчал.
– Тебе надо подумать о новой программе, – подсказала жена.
Месяцев посмотрел на жену. Она не любила переодеваться по утрам и по полдня ходила в ночной рубашке.
– Еще одна программа. Потом еще одна? А жить?
– Это и есть жизнь, – удивилась жена. – Птица летает, рыба плавает, а ты играешь.
– Птица летает и ловит мошек. Рыба плавает и ищет корм. А я играю, как на вокзале, и мне кладут в шапку.
Было такое время в жизни Месяцева. Сорок лет назад. Отец-алкоголик брал его на вокзал, надевал лямки аккордеона и заставлял играть. Аккордеон был ему от подбородка до колен – перламутровый, вывезенный из Германии, военный трофей. Восьмилетний Игорь играл. А в шапку бросали деньги.
– Ты просто устал, – догадалась жена. – Тебе надо отдохнуть. Сделать перерыв.
– Как отдохнуть? Сесть и ничего не делать?
– Поменяй обстановку. Поезжай на юг. Будешь плавать в любую погоду.
– Там война, – напомнил Месяцев.
– В Дом композиторов.
– Там композиторы.
– Ну, под Москву куда-нибудь. В санаторий.
На кухню вышел сын. Он был уже одет в кожаную новую куртку.
– Ты куда? – спросила жена.
Алик не ответил. Налил полную чашку сырой воды и выпил. Потом повернулся и ушел, хлопнув дверью.
Глаза жены наполнились слезами.
– Поедем вместе, – предложил Месяцев. – Пусть делают что хотят.
– Я не могу. У меня конкурс. – Жена вытерла слезы рукавом.
Жена готовила студентов к конкурсу. Студенты – ее вторая семья. Месяцев ревновал. Но сейчас не ревновал. Ему было все равно. Его как будто накрыло одеялом равнодушия. Видимо, соседка Татьяна второй раз включила его в нетрадиционное состояние. Первый раз – своим цветением, а второй раз – своей гибелью. Хотя при чем здесь Татьяна… Просто он бежит, бежит, бежит, как белка в колесе. Играет, играет, перебирает звуки. А колесо все вертится, вертится.
А зачем? Чтобы купить жене шубу, которая на ней как на корове седло.
Через неделю Месяцев жил в санатории.
Санаторный врач назначил бассейн, массаж и кислородные коктейли.
Месяцев погружался в воду, пахнущую хлоркой, и говорил себе: «Я сильный и молодой. Я вас всех к ногтю!» Кого всех? На этот вопрос он бы не мог ответить. У Месяцева не было врагов. Его единственные враги – лишний вес и возраст. Лишние десять лет и десять килограммов. Сейчас ему сорок восемь. А тридцать восемь – лучше. Сын был маленький и говорил, куда уходит. Дочь была маленькая, и ее не обнимал чужой и сумрачный Юра. Он сам был бы молодой и меньше уставал. А жена… Месяцев не видел разницы. Жена как-то не менялась. Табуретка – устойчивая конструкция.
Месяцев врезался в воду и плыл стилем, сильно выкидывая из воды гладкое круглое тело. Он делал три заплыва – туда и назад. Потом вставал под горячий душ, испытывая мышечную радость, которая не меньше, чем радость душевная, чем радость от прекрасных созвучий. Однако зачем сравнивать, что лучше, что хуже. Должно быть то и другое. Гармония. Он загнал, запустил свое тело сидячим образом жизни, нагрузкой на позвоночник, отсутствием спорта. И в сорок восемь лет – тюфяк тюфяком. Вот Билл Клинтон – занят не меньше. А находит время для диет и для спорта.
Массажист нажимал на позвонки, они отзывались болью, как бы жаловались. Массажист – сильный мужик, свивал Месяцева в узел, дергал, выкручивал голову. Было страшно и больно. Зато потом тело наливалось легкостью и позвоночник тянул вверх, в небо. Хорошо. «Какой же я был дурак», – говорил себе Месяцев, имея в виду свое фанатичное пребывание за роялем, будто его приговорили высшим судом.
Но прошли две недели, и Месяцев стал коситься в сторону черного рояля, стоящего в актовом зале. А когда однажды подошел и поднял крышку, у него задрожали руки… Конечно, птица летает, ищет корм. Но птица и поет. А без этого она не птица, а летучая мышь.
Телефон-автомат располагался под лестничным маршем. Была поставлена специальная кабина со стеклянной дверью, чтобы изолировать звук. Обычно собиралась небольшая очередь, человека три-четыре. Но три-четыре человека – это почти час времени. Однако Месяцев запасался жетонами и запасался терпением. Ему необходимо было слышать голос жены. Этот голос как бы подтверждал сложившийся миропорядок, а именно: Земля крутится вокруг своей оси, на Солнце поддерживается нужная температура. Трубку снял сын.
– Мама на работе, – торопливо сказал сын.
– Ты не один? – догадался Месяцев.
– Мы с Андреем.
Андрей – школьный друг. Из хорошей семьи. Все в порядке.
– Чем вы занимаетесь? – поинтересовался Месяцев.
– Смотрим видак. А что?
По торопливому «а что?» Месяцев догадался, что смотрят они не «Броненосец „Потемкин“».
– Новости есть?
– Нет, – сразу ответил сын.
– Ты в больницу ложишься?
– Завтра.
– Что же ты молчал?
– А что тут такого? Лягу, выйду… Андрей лежал – и ничего. Даже интересно.
– Андрею все интересно…
Месяцев расстроился. Запереть мальчика в сумасшедший дом…
Помолчали. Алик ждал. Месяцев чувствовал, что он ему мешает.
– А я соскучился, – вдруг пожаловался отец.
– Ага, – сказал сын. – Пока.
Месяцев положил трубку.
Он вдруг вспомнил, как его сын Алик осквернял праздничные столы. Когда стол был накрыт и ждал гостей, Алик входил и поедал украшения, выковыривал цукаты из торта. Он заносил руку и, как журавль, вытаскивал то, что ему нравилось. Дочь – наоборот, подходила и добавляла что-то от себя, ставила цветы. Вот тебе двое детей в одной семье.
«Отдать бы его в Армию, – подумал Месяцев, – там бы ему вставили мозги на место. Его мало били. Пусть государство откорректирует»…
Месяцев ощущал смешанное чувство ненависти, беспомощности и боли. И сквозь этот металлолом особенно незащищенно тянулся росток, вернее – ствол его любви. Как будто содрали кожу и ствол голый.
– Кто там? – спросил Андрей.
– Предок…
Алик вернулся к Андрею. Андрей уже приготовил все, что надо.
Алик не умел сам себе вколоть. Не мог найти вену.
– Привыкнешь… – пообещал Андрей.
Андрей помог Алику. И себе тоже вколол. Сгиб его руки был весь в точках.
Они откинулись на диван и стали ждать.
– Ну как? – спросил Андрей.
– Потолок побежал, – сказал Алик.
Потолок бежал быстрей, мерцая белизной.
Приближалось нужное состояние.
Поговорив с сыном, Месяцев решил дозвониться жене на работу.
Номер был занят. Жена с кем-то разговаривала. Она любила трепаться по телефону и буквально купалась в своем голосовом журчанье. Как бывший президент Горбачев.
Месяцев хотел набрать еще раз, но возле телефона стояла женщина и ждала. Ее лицо буквально переливалось от нетерпения. Месяцев не любил заставлять ждать, причинять собой неудобства. И еще не любил, когда кто-то дышит в спину. Он вышел из кабины, уступая место. Сел на стул, продолжая думать о Горбачеве. Вообще он был благодарен бывшему президенту. Именно Горбачев, и никто другой, дал ему весь мир, возможность путешествовать и не думать о деньгах. Запад торопливо скупал таланты, которые не нужны были в России. Россия лихорадочно становилась на новые рельсы. Ей не до Шопена.
