— Жили мы на Солянке... — вспоминала женщина. — Дом наш разбомбили в сорок втором... Потом эвакуация. Здесь я и вышла замуж. Ну а куда мне теперь отсюда, когда все мое — здесь...
Неожиданно рядом с ней возник Упитанный:
— Э, слушай, иди на кухня, да? Ты что сель за стол, сумасшедший?
Женщина подхватила поднос с грязной посудой и почти бегом направилась к палатке, откуда то и дело выскакивали люди с подносами и бутылками.
Связанного барашка оттянули в сторону для заклания.
— У кого-то день рождения, у кого-то — смерти, — задумчиво проговорил Володя.
— Ты о чем, Володь? — не понял Севка.
— Да так, о своем...
Высоцкий встал и направился к машине. Кулагин тоже поднялся и пошел за ним. Это заметили Фридман, Леонидов и Нефедов. Дожевывая и допивая, они вышли из-за стола.
Вдруг к Володе и Севе подлетел Упитанный:
— Э! Ты артист? Да? Поель-попиль — надо уважение сдэлать! Давай изобрази, да? Люди ждут!
— Да, да, сейчас, — ответил Володя и зашагал дальше.
— Эй! И балалайка свой нэ забудь.
Высоцкий и Кулагин приблизились к машине.
Володя упал на заднее сиденье.
— Поехали. Давай.
Кулагин занял место рядом с водителем. Леонидов заглянул в приоткрытое окно:
— Что, всё, Володь? Жаль, манты классные. Ты хоть пробовал?
Шофер завел двигатель и медленно двинулся вперед. Леонидов, Фридман и Нефедов уселись во вторую машину.
Упитанный в бешенстве принялся что-то кричать, да так, что возле него собрались люди. Окруженный свитой, он направился к стоянке и перегородил собой выезд. Требуя остановить машину, он яростно жестикулировал, а его спутники, как могли, поддерживали его. Те, кто оставался за столами, уже оборачивались на шум. Упитанный ударил ногой по колесу и ладонью несколько раз шлепнул по крыше машины. Водитель заглушил мотор.
— Э-э, собак, ты че?! Обида хочешь дэлать?! Я тэбе что? Хай, ладно, пой, потом поедешь.
Он распахнул заднюю дверцу. Несколько секунд Высоцкий сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, затем легко вышел из машины и без замаха ударил Упитанного в лоб. Тот сделал несколько неуверенных шагов назад и сел на землю.
Наступила тишина.
— Э-э, ты че смотреть стоишь? Убэй его, сичас убэй! — крикнул, опомнившись, Упитанный, обращаясь к жилистому парню с бельмом на глазу. Тот подбежал и попытался поднять его. Приказов парень обсуждать не умел. Лишь на секунду задумался — здесь или нет. Затем он и еще несколько молодых людей, точь-в-точь похожих на киношных басмачей, двинулись к Высоцкому. Тот все еще стоял у машины.
Неожиданно между ними и Высоцким возник аккуратно одетый молодой человек. Он миролюбиво заговорил по-узбекски. Еще несколько похожих на него, как родные братья, молодых мужчин ввинтились в возбужденную, пестро разодетую толпу. Негромкие уговоры и жесты, недвусмысленно призывающие к миру, сделали свое дело — взрывоопасная ситуация начала улаживаться.
— Садитесь, садитесь, Владимир Семенович, — проговорил один из них. Наклонившись к водителю, он шепотом приказал: — Езжай тихонечко. И вы тоже, — отнесся он ко второй машине. — Давай, давай, давай!
Оставив своих сотрудников сдерживать наседавшую толпу, Кибиров бросился к имениннику. Торопливо зашептал ему на ухо:
— Гурмэн Силибурович, это артисты. Их Рашидов в республику пригласил. Будет совсем неудобно. Я вас прошу... Я присматриваю за ними. — Он склонился еще ниже и украдкой показал удостоверение.
Именинник встал не спеша. Властно прикрикнул на Упитанного:
— Эй, Хансул! Иди сюда!
Упитанный сразу же сдулся, но все еще пробовал держать масть.
— Гурмэн-ака, я поговорить хочу с гостями здесь!
— Ты в гостях у мэне, иди за стол!
Упитанный заковылял к столам, и наседавшие
на машину гости мгновенно расступились.
— Володя! Боже мой! Что ты делаешь?! — запричитал Фридман, в суматохе оказавшийся в машине с Володей. — Что ты такое делаешь?! Здесь же нет советской власти. Они тут творят что хотят! Зачем мы сюда поехали?!
— Твоя идея была, — сквозь зубы процедил Володя.
Машина медленно, с достоинством выехала на дорогу. Как только шины коснулись асфальта, водитель резко набрал скорость.
— Леонид Борисович! — обернулся он к Фридману. —Только по городу. В район не поеду больше.
— Конечно, Виталик, конечно, сейчас в гостиницу.
Во второй машине Нефедов и Леонидов, которые оставались в стороне от событий, пытались осмыслить случившееся.
— Сейчас и мы с тобой огребем! — усмехнулся Паша.
— За что? — не понял Толик.
— За Татьяну.
— А что там было-то?
— А ничего... Хотели Высоцкого — получили Высоцкого.
Глава восемнадцатая
ХОРОШАЯ РАБОТА
Михалыч вышел из лифта и пошел по коридору гостиницы, покручивая на пальце ключ от своего номера. И вдруг услышал песню в исполнении Высоцкого. Голос доносился из номера 542. Постояв секунду перед дверью, Михалыч без стука вошел. В небольшом трехместном номере устроились трое его сотрудников и две девушки-узбечки в гостиничной униформе. На тумбочке между кроватями едва-едва помещались бутылка портвейна, чайные чашки и надломанная шоколадка на куске фольги. Кассетный магнитофон играл на подоконнике.
Увидев Михалыча, оперативники вскочили, а раскрасневшиеся девицы застыли.
— Это что? — тихо осведомился Михалыч.
— Отдыхаем, Виктор Михайлович, — немного расслабились ребята. — Присаживайтесь.
Михалыч перегнулся через тумбочку, дотянулся до шнура от магнитофона и дернул. Песня оборвалась. Он еще раз рванул шнур, и магнитофон, перелетев через тумбочку, оказался у него руках, по ходу сбив бутылку портвейна на пол. Михалыч нажал на все клавиши одновременно и вытащил кассету.
— Еще есть? — спросил он, зло оглядев своих сотрудников.
— Мы пойдем, — пробормотала одна из девушек. Они прошмыгнули мимо Михалыча в дверь.
— Тут «хвостик» еще, — ответил один из оперативников, виновато, как нашкодивший ученик, — на одну не поместилось. — Он достал из тумбочки вторую кассету и отдал Михалычу.
— Всё. Спать! — приказал Михалыч, выключил свет и захлопнул дверь.
Он быстро прошел по коридору к служебной лестнице и побежал вниз. На коммутаторе обнаружил сонного радиста, который при виде Михалыча буквально взлетел над стулом.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — поинтересовался Михалыч у несознательного радиста, сунув ему под нос кассету.
— Я, это... переписал ребятам, они же не слышали.
— Я тебя спрашиваю — ты понимаешь, что сделал?
— Это же просто песни, — тянул радист.
— Ты скопировал оперативную запись. Ты мог это сделать только по приказу. Операция секретная. Ты отвечаешь за эту долбаную секретность своей башкой! Честью офицера, если она у тебя есть, щенок!.. Объяснительную на мое имя!
—Товарищ полковник...
— Ты где учился?
— В МЭИ, в Москве.
— Сколько баранов дал, чтоб на службу попасть? Стоп! Ты же Бакеев? Сын Алишера Бакеева?
— Племянник...
— А-а! Ну, тут баранами не обошлось.
— Мой дядя...
— Что твой дядя? Что твой дядя? Хороший человек? Честный?
— Да.
— Может быть. А племянник у него — говно!
— Я, это... прошу прощения.
— Тут никто никого не просит. Тут приказывают и исполняют приказы. Какие бы они ни были: непонятные, тупые, бессмысленные. Это — служба. Нет никаких песен. Это — оперативная запись. Нет никакого Высоцкого. Есть объект наблюдения. Непонятно?
— Разрешите, я доложу?
— Ну-ка.
— Звонили, приказали вам в управление явиться.
— Когда?
— Немедленно, то есть срочно.
— Когда звонили?
— А-а... ну это... недавно, я точно не помню...
— Молодец! Безопасность государства в надежных руках. Поговори с дядей. Пусть он заберет тебя отсюда. А то плохо кончится карьера твоя.
Михалыч резко развернулся и вышел.
* * *
Из вертолета с еще работающим винтом по откидной лесенке спустился Серый пиджак. Направился к стоящим метрах в ста новым «Волгам».
Фамилию московского гостя в управлении не назвали, но, как только полный мужчина выскочил из вертолета, Михалыч его узнал. Они познакомились лет пятнадцать назад, в академии. На некоторых занятиях оказывались в одной группе. После выпуска встречались пару раз в московских коридорах. Здоровались.
«Почему он? Может, и хорошо, что знакомый, может, скажет что интересное...»
— Это кто же меня встречает? — широко улыбаясь, расставил руки Серый пиджак. — Как стоишь перед полковником?!
— А ты как стоишь перед полковником? — ответно улыбаясь, Михалыч шагнул ему навстречу.
