Дворец был в три этажа, с открытыми лестницами и галереями. На нижнем этаже покои были без дверей, как узкие пустые стойла. Ошибки быть не могло, снизу донесся рев дикого зверя. Так мог реветь только лев. В остальных частях дворца стояла тишина. Посередине двора находились два домика, в каждом был установлен свежевыкрашенный рогатый идол. Между ними протянулась полоса, нанесенная известковым раствором.
— Как пройти к королю? — спросил я.
Вероятно, мое нетерпение противоречило правилам этикета, потому что по знаку, поданному Хорко, амазонки воткнули опахала в землю и принесли шаткий складной столик, постлали на нем скатерть с красно-желтой арабской вышивкой из ткани, которой торгуют сирийцы, и стали расставлять чайный прибор, блюдечки с вареньем и всякую снедь: финики, ананасы, холодный батат, мышиные лапки в соусе и напиток из молока, смешанного со свежей коровьей кровью, от которого меня чуть не стошнило. С утра у меня во рту маковой росинки не было, хотелось заморить червячка. Я отказался от мышиных лапок, съел пару картофелин и выпил две чашки помбо. Живительное тепло разлилось по жилам. Я изо всех сил старался поддержать начатый Хорко светский треп. Тому захотелось, чтобы я похвалил его складной столик, и я сказал, что у меня дома есть такой же, только менее красивый. Если помните, он стоит у меня на чердаке, и я сидел под этим самым столиком, когда стрелял в кота. Какая жалость, что мы не можем посидеть как два порядочных человека за завтраком, наслаждаясь мирным африканским утром! Я был беглецом, за мной числилось немало сомнительного, включая события минувшей ночи. Обо всем об этом я надеялся поговорить с королем. Несколько раз я порывался встать, но протокол этого не позволял. Хорко, отдуваясь, пил горячий чай, который по вкусу, казалось, заваривали на сене. Я тоже сделал несколько глотков из вежливости.
Наконец Хорко сказал, что пора идти. В мгновение ока амазонки убрали стол и построились, чтобы сопровождать нас к королю. Ягодицы каждой были испещрены пятнышками, так что задницы походили на большие дуршлаги. Я поправил шлем, подтянул шорты и вытер руки о футболку: предстояло обменяться рукопожатием с королем. Радушное рукопожатие — великое дело. Мы двинулись к одной из лестниц. «Где мой Ромилей?» — спросил я Хорко. Тот улыбнулся и сообщил: «Он порядок». С лестницы я увидел своего спутника, потерянного, забытого. Тот сидел сгорбившись и свесив руки. «Бедняга!» — мелькнула мысль. Я втравил его в неприятности. Надо будет отблагодарить его, как только позволит ситуация.
Поворот лестницы, и мы уже на другой стороне дворца. Я увидел высокое дерево, которое тряслось и скрипело от ветра. Полдюжины верзил были заняты странным делом. С помощью примитивного блока они поднимали на ветви большие камни. Те, что были наверху, кричали, чтобы нижние крутили ручку ворота помедленнее. Хорко объяснил, что камни соберут облака для сегодняшнего дождя. Чиновник вчера сказал: «Вак-та!» — и опущенными книзу пальцами рук показал, как прольется дождь. Я посмотрел на небо, на нем не было ни облачка. Оставалось надеяться разве что на камни…
Мы поднялись на третий этаж, в личные покои короля. Хорко провел меня через несколько комнат с низкими потолками. Я не особенно полагался на крепость перекрытий. По стенам висели украшения. Окна были узкие и пропускали мало света. Зато, когда проник солнечный луч, удалось разглядеть стойку с копьями и низкую скамью, устланную звериной шкурой.
У королевских апартаментов Хорко отошел в сторону.
— Куда же вы? — удивился я.
В этот момент одна из амазонок взяла меня за руку и ввела внутрь.
Первое, что я увидел, — толпа голых женщин. Их было человек пятнадцать — двадцать. Меня поразили их пышнотелость и volupte[10] — здесь подойдет только французское слово. Жара и острый женский запах.
На высоком стуле — такими когда-то пользовались счетоводы — восседала полная седая дама в кожаном жилете и военной фуражке на голове — такие фуражки были упразднены в итальянской армии в начале века.
— Как поживаете? — приветствовал я ее.
Она пожала мне руки.
Жены короля расступились, и я увидел Дафу. Он лежал на трехметровом изогнутом диване с плотной обивкой. На стройных мускулистых ногах в легких белых туфлях были короткие, до колен, панталоны из пурпурного крепа, шея была обмотана белым шарфом с золотым шитьем. Тревога не помешала мне восхититься этим высоким, футов шести, спокойным мужчиной.
Жены короля предупреждали малейшее его желание. Одна вытирала ему пот с лица, другая поглаживала грудь, третья раскуривала трубку.
Я хотел было подойти к королю поближе, но чья-то рука удержала меня и усадила на стул метрах в полутора от него. В деревянной вазе, стоявшей между нами, лежали, соприкасаясь костяшками челюстей, два человеческих черепа. Две пары пустых глазниц уставились на меня.
Король заметил, что я пристально разглядываю его, и усмехнулся. Губы у него были большие — характерные черты негроидной расы.
— Не пугайтесь, эти черепа нужны для сегодняшнего обряда.
Некоторые голоса, раз услышанные, не перестают звучать у вас в ушах много лет. Такой голос был у Дафу, я понял это с первых же слов. Короля явно забавляло, что я сижу, положив руки на грудь и живот, словно охраняя свои внутренности. Он приподнялся, чтобы рассмотреть меня получше. Одна из жен тут же подложила ему под голову подушку, но он сбросил ее на пол и лег снова. «Пока что все складывается удачно», — подумал я.
Я догадывался, что устроенная на меня засада, плен, допрос, подложенный в хижину труп — все это было сделано не по его приказу. Не такой он правитель, чтобы пускаться на грязные штуки, хотя каков он, я не знал и знать не мог.
— Мне еще вчера доложили о вашем прибытии. Меня так взволновала предстоящая встреча, что я почти не сомкнул глаз. А это вредно для моего здоровья.
— Какое совпадение! Мне тоже пришлось ограничиться всего несколькими часами сна. Рад встрече с вами, ваше величество.
— О-о, я тоже рад. Чрезвычайно рад. Для меня это большое событие.
— Вам передает привет ваш друг Айтело.
— Вы были у арневи. Похоже, вы решили побывать в самых глухих уголках Африки. Как он поживает, мой друг Айтело? Я скучаю по нему. Вы состязались в борьбе?
— Разумеется.
— И кто победил?
— Поединок, можно сказать, закончился вничью.
— Как вижу, вы выдающийся человек. Чрезвычайно. Особенно с точки зрения физического сложения. Редко встретишь человека такой весовой категории. Айтело тоже очень силен. Я ни разу не сумел победить его. Он гордится этим. Неизменно.
— Лично я начинаю чувствовать свой возраст.
— Чепуха, — сказал король. — По-моему, вы похожи на монумент.
— Надеюсь, нам не предстоит встреча на ковре, ваше величество?
— О нет. У нас нет такого обычая. Должен попросить у вас прощения, что не встаю, чтобы пожать вам руку. Попрошу моего генералиссимуса Тату — между прочим, она женщина — сделать это за меня. Я вообще неохотно поднимаюсь. Из принципа.
— Вот как?
— Чем меньше я двигаюсь и чем больше я отдыхаю, тем легче мне исполнять мои многочисленные обязанности. Включая супружеские. Вы можете не поверить, но трудное дело — быть мужем многих жен. Скажу вам откровенно, сэр…
— Мое имя Хендерсон, — поспешил подсказать я.
Судя потому, как король развалился на диване и как посасывал трубку, я понял, что он испытывает мою выдержку.
— Я должен был бы сам спросить, как вас зовут. Сожалею, что проявил невежливость. Но мне не терпелось начать разговор на английском. Будучи в школе, я не подозревал, сколько вещей мне будет здесь не хватить. Вы — мой первый цивилизованный посетитель.
— Здесь немногие бывают из внешнего мира?
— Так решило племя. Вот уже несколько поколений мы предпочитаем уединение. Горы скрывают нас от посторонних глаз. Вы не удивляетесь, что я владею английским? Полагаю, мой друг Айтело говорил вам об этом. В каких только переделках мы с ним не побывали! К сожалению, мне нечем вас больше удивить.
— Не беспокойтесь. Я уже достаточно удивлен. Да, принц Айтело рассказывал мне о вашей школе в Малинди.
Как я уже говорил, меня тревожили события прошлой ночи. Но в короле было что-то такое, что внушало спокойствие и давало надежду, что мы придем к согласию. Я мог судить только по его внешности и по тембру голоса. Кроме того, мне показалось, что в манерах вождя племени ощущается некая фривольность. Что же касается уединенности племени варири, то с раннего утра в силу моего физического и умственного состояния мир сильно изменился. Он приобрел свойства живого организма, и я как бы бродил между его клетками. Первоначальный толчок моим хождениям дал мозг, и мозг же показал направление движения.
— Мистер Хендерсон, я был бы признателен, если бы вы честно ответили на вопрос, который я хочу задать. Никто из этих женщин не понимает по-английски, можете отвечать без колебаний. Вы не завидуете мне?
